За завтраком мы узнали удивительную новость: Зухра решила учиться. По этому поводу высказывались различные суждения. И хотя все они были противоречивы, большинству из них был присущ дух поощрения. Это известие ранило мою душу и разбередило старую рану. Я рос без надлежащего надзора и только и делал, что развлекался. Я не жалел ни о чем. И слишком поздно понял, что время — не друг, как мы воображаем, а враг. Вот она, крестьянка, решила учиться. Мадам рассказала мне о том, как Зухра попала в Александрию. Мне стало ясно, что она действительно только служанка мадам и, возможно, еще девушка, если только Сархан из тех, кто не любит девственниц. Но я все же задал мадам коварный вопрос.
— Я уж было решил, что Зухра… — и сделал многозначительный жест.
— Нет… нет.
— Может, мы все-таки подумаем о совместном деле? — вернулся я к недавнему разговору.
— Ну что ты, откуда у меня деньги? — возразила она с хитростью бандерши.
— А что, если я захочу пригласить сюда подругу? — я понизил голос до шепота.
Она покачала головой:
— Пансионат заполнен жильцами. Если я разрешу одному, как отказать другому? Но у меня есть адресок, если хочешь…
Встретив в зале Зухру, я поздравил ее с принятием такого важного решения и добавил шутливо:
— Старайся! Когда я начну свое дело, мне понадобится секретарша.
Она радостно улыбнулась, став еще более привлекательной. Я почувствовал, что мое влечение к ней не ослабело.
* * *
Машина мчалась по улицам и переулкам. Воздух был чист и спокоен. Желая насладиться быстрой ездой без всяких препятствий, я направился по дороге через пустыню. Здесь я выжал из своего «форда» все, что можно было. Вернувшись в город, пообедал в кафе «Бам-бам». Подцепил девицу, выходившую из парикмахерской. В пансионат приехал уже к вечеру. В холле сидела Зухра с какой-то девушкой, и я сразу догадался, что это учительница. Мадам познакомила нас. Как обычно, она представила меня полностью, со всеми ста федданами и проектами дела. Я сел рядом с мадам и исподтишка разглядывал учительницу. Она ничего. Слегка сутуловата, но это почти незаметно. Немного приплюснутый нос нисколько не портил ее лица, напротив, делал его даже более привлекательным. К сожалению, девушки, подобные ей, не идут на случайные связи. Им нужны прочные, продолжительные отношения. Но даже и это не удовлетворяет их — они смотрят дальше, имея в перспективе замужество.
И все же после этого вечера я стал совершать прогулки в районе Мухаррам-бека, где находилась ее школа. Вскоре мои попытки встретить учительницу увенчались успехом: как-то после полудня я увидел ее на автобусной остановке. Я вышел из машины и пригласил ее сесть. Она немного поколебалась, но, посмотрев на небо, затянутое мрачными тучами, все же решилась воспользоваться моим предложением. Я довез ее до дому, жалуясь по дороге на свое одиночество в Александрии и рассказывая о своем проекте.
— Мне думается, нам нужно встретиться еще раз, — сказал я, прощаясь с ней.
— Пожалуйста! Можете навестить нас, — приветливо ответила она.
Действительно, Фрикико, мой возраст и богатство делают меня достойным кандидатом в мужья. Поэтому мне надо быть осторожным, когда я завязываю дружбу с учительницей, врачом, дикторшей или с кем-нибудь в этом роде. Если я хочу расширить свое жизненное пространство, я должен обманывать алчущие взоры женщин обручальным кольцом.
Чтобы как-нибудь заполнить остаток дня, я отправился к бандерше-мальтийке из района Клеопатры и потребовал собрать как можно больше девиц. Мы устроили такую разгульную вечеринку, какой не знала история со времен нашего халифа Гаруна ар-Рашида.
* * *
— Он никогда не видел своей матери, а отец бросил его, когда ему было шесть лет… поэтому надо быть к нему снисходительным.
Он говорил тихо и спокойно, а мой брат кипел от злости.
* * *
Никак не привыкну к этому клоуну от журналистики. Один вид его меня раздражает, а он еще без конца лезет ко мне со своими дурацкими советами.
Талаба Марзук поинтересовался, как продвигаются мои дела. Я потянул носом воздух — в холле чем-то очень сильно пахло.
Талаба-бек рассмеялся:
— Это все мадам. Посмотри — вон она ходит по комнатам с кадильницей.
— Значит, вы любите Умм Кальсум и неравнодушны к фимиаму, — заметил я ей, когда она вернулась в холл.
На губах ее расцвела улыбка, но она не ответила мне, прислушиваясь к греческой песенке, передававшейся по радио.
— Мне нужно найти какого-нибудь иностранца, который уезжает и хочет продать свое заведение, — обратился я к Талаба-беку.
— Хорошая мысль, что ты скажешь, Марианна?
— Да подожди, мне кажется, хозяин «Мирамара» подумывает об этом… — проговорила она, не отрываясь от радиоприемника.
— О чем эта песня? — спросил я.
— Про девушку на выданье, — мадам кокетливо посмотрела на меня. — Она отвечает на расспросы матери и перечисляет качества, которыми должен обладать ее жених!
Мадам бросила взгляд на портреты, висящие в холле, и вздохнула:
— А ведь я до сих пор могла бы оставаться госпожой…
— Бы и сейчас настоящая госпожа.
— Я имею в виду — госпожой во дворце Ибрагимия! — возразила она.
Клоун от журналистики повернулся ко мне:
— Не трать время попусту.
Я обругал его про себя. Вечер был тихий и холодный. У меня было назначено свидание с итало-сирийкой в доме сводни из Сиди Габера. Фрикико… не упрекай меня!
* * *
За завтраком я узнал о визите сестры Зухры с мужем.
— Она твердо решила остаться с нами, — с удовлетворением сообщила мадам.
— Нужно благодарить аллаха, — заметил я, — что встреча закончилась миром. Я хочу сказать — без покушения на убийство!
Затем, обращаясь к Сархану аль-Бухейри, насмешливо произнес:
— Кажется, Бухейра сдала.
— Сдала?!
— Говорят, ее близость к Александрии значительно ослабила кровожадность сельских традиций.
— Это значит, — отпарировал он звенящим горделивым голосом, — что она гораздо более культурна, чем остальные сельские районы!
* * *
Я посадил Талаба-бека в машину, чтобы довезти до отеля «Виндзор», где он должен был встретиться со своим старым другом. Талаба-бек — единственный человек, к которому я испытываю чувства дружбы и уважения. Он представляется мне памятником монархического строя: проходят времена, сменяются правительства, но он сохраняет свою самобытность.
— А не лучше ли было бы феллашке уехать со своими родными? — спросил я его со скрытым коварством.
Он усмехнулся:
— Для нее прежде всего было бы лучше не убегать из деревни.
— Наверно, существует немало причин, которые мешают ей вернуться, даже если б она очень этого хотела!
— Ты имеешь в виду этого парня, Бухейри?
— Не совсем, но и он — одна из причин, во всяком случае!
— Вполне вероятно, — засмеялся Талаба-бек. — Конечно, может, он и ни при чем и совсем другой был виновен в том, что ей пришлось бежать из деревни, но…
Мое подозрение возросло, когда спустя несколько дней я узнал об отказе Зухры выйти замуж за Махмуда Абуль Аббаса — продавца газет. Махмуд, прежде чем пойти к мадам просить руки девушки, советовался по этому поводу со мной, как со своим старым клиентом. На следующий день после неудачного сватовства я остановился перед лавочкой Махмуда в полной уверенности, что предстоит дискуссия по этому вопросу, и приготовился к ней. Махмуд казался возмущенным и расстроенным. Мы обменялись с ним понимающими взглядами.
— Вот тебе пример нынешних девиц, — сказал я сочувственно.
— Пусть поищет других дураков.
— Аллах наградит тебя более достойной, и если хочешь знать правду, то пансионат — не самое подходящее место для выбора невесты.
— Я думал, она порядочная девушка…
— Я не говорил, что она не порядочная, но…
— Но что? — встрепенулся он.
— Да сейчас тебе это уж совсем ни к чему.
— Нет, скажи, чтоб сердце успокоилось.
— А оно успокоится, если я скажу, что Зухра любит Сархана аль-Бухейри?
— Сумасшедшая! Разве господин Сархан женится на ней?
— Я говорил о любви, а не о женитьбе! — заметил я, прощаясь.
Сархана я не выносил с первого дня. Правда, моя антипатия к нему снизилась до нуля, когда он открыл мне свое сердце, но это продолжалось недолго. И вовсе не Зухра была тому причиной. Может быть, его никому не нужная откровенность, а может быть, настойчивое прославление революции к месту и не к месту. И я вынужден был либо поддакивать ему, либо молчать. Однажды чаша терпения моего переполнилась и я сказал:
— Мы приветствуем революцию, мы верны ей, однако ведь и до нее не было пустоты.
