Василий Матвеевич угрюмо уставился в угол, но, когда он вдруг тяжело вздохнул, перевел дыхание, Петр Платонович уловил: водкой пахнет, человек выпил, перед тем как прийти в больницу. И это почему-то Попереку тоже тронуло. Может быть, Братушкина мучит то, что вот они, ближайшие сотрудники, не защитили своего завлаба...
Да нет, Братушкин забубнил о другом, играя яблоками желваков:
– Жизнь впустую катит. С-суки, все разворовали. Если бы мне сейчас сорок, Петя, я бы фирму организовал... что-нибудь тонкое ремонтировал... Жил бы нос в табаке. А в те годы, сам помнишь... куда энергию девать. Только на баб. А сейчас... и поговорить не с кем. Правда же, Петя, ты высоко летаешь... – Поперека замычал было в ответ, пытаясь возразить, что неправда, что он здесь, со всеми, просто гонит-торопит время метлой. – А Митька с крыши прыгнул, помнишь? Остоепенило. Мы были как братья.
В прошлом году талантливейший Дмитрий Осипов покончил с собой, среди зимы, в лунную ночь, полетел в небо. Никто так и не понял причин... жена оказалась в отъезде, в доме отдыха “Загорье”... Правда, детей у них не было...
– Абр-рам на западе, или как сказать?.. на юге, живет возле Хеврона, спит с автоматом. На хер ему эта родина? А мне моя?.. А?..
Поперека, приподнявшись на локоть, пораженно слушал – большего патриота, даже ура-патриота, чем Братушкина, среди знакомых здесь ученых и технарей не было. Может быть, его томит обида, что так и не защитил кандидатскую диссертацию? Конечно, он не очень глубоко знает атомную физику, да и в “элементарной” высшей математике путается, но, точно, как пес у таможенников, чувствует, где лежит наркотик, так этот курносый мгновенно определяет в любом, даже малознакомом приборе, где что пробито, как наладить. Мистика!
В молодости, в степях Забайкалья, он служил в армии танкистом. Перед дембелем ему предложили поехать в Афган, пообещали большие деньги, но Вася не согласился. Перед самым уходом на гражданку накуролесил, попал в анекдоты и в газеты – на танке из Борзи пьяный среди ночи покатил в Читу к любимой женщине. Подняли по тревоге едва ли не весь корпус, перехватили, съехавшего в овраг, – недолет, перелет, пауза... Мог угодить в тюрьму, но психиатры сказали, что находился в состоянии аффекта из-за слухов о неверности подруги. А тут еще непонятно каким образом об этой истории узнали и заворковали радиостанции врага. Оказывается, в амурном деле был замешан командир одной части, имевший квартиру как в Чите, так и в Борзе, а поскольку подруга Братушкина снимала комнату в общежитии, то командир молодую тоскующую дурочку легко совратил. В итоге полковника перевели в Баку, а Васю амнистировали.
– А ты-то сюда зачем? Тут болото... – продолжал бормотать Братушкин, глядя мертвым лицом во тьму. – Ты птица важная... летел бы подальше... и уж точно не воспринимал бы всерьез эту фуетень в интернете...
“Ему плохо... – догадался Поперека. – Наверное, у самого что-то случилось. Но как я отсюда могу помочь?”
В последний раз Петр Платонович был у него в гостях весной, на праздновании дня рождения, вместе с сотрудниками. Запомнилось, как бедно в малогабаритной квартире Васи. Хоть и тесно, он почему-то не открыл дверей ни в спальню, ни в комнату сына. По слухам, жена ушла от него в пору очередного братушкинского запоя, а сын, женившись, снял в городе угол и тоже не навещал отца – видимо, не мог простить за мать. В зальчике, где Братушкин, собственно, и жил, в одном углу стоял старый телевизор, в другом тихо осыпалась елка с погасшими лампочками. Спал он на узкой тахте, над изголовьем висела старая ленинградская гитара. Ветхий разноцветный коврик прыжками бегал под ногами людей по скользкому линолеуму.
Братушкин особо переживал разлад с сыном. Он ему на четырнадцатилетие купил мотоцикл (кстати, и Поперека в тот же год купил мотоцикл – марку подсказал Вася), помог мальчику поступить в институт (устраивал за деньги на курсы подготовки). И вот, празднуя свой “полтинник”, Вася вдруг заморгал, заплакал, сорвал со стены шестиструнку и запел песни “Боже какими мы были наивными”...
Братушкин играет на любом музыкальном инструменте. Вместе были в гостях у академика Алексеева – Поперека удивился, увидев, как Вася аккуратно исполнил на белом рояле “Фюр Элиз” Бетховена. Такой вот самоучка, пальцы корявые, а точные...
Кстати, с академиком Алексеевым он куда раньше Петра Платоновича познакомился, работал с ним по договору на “оборонку”. Алексеев однажды и рассказал Попереке: сразу после армии, наслышанный (наверное, опять-таки по вражескому радио) про гибель наших подводных атомных лодок, Вася написал письмо в Министерство обороны – предложил делать подводные лодки с двумя пусковыми установками – на носу и корме. А не клепать “гробы” на 120 человек – их же легче засечь. И как будто предвидел – ныне матросы боятся на них выходить в море, из лодок сделали береговые АЭС. А ведь можно было бы в самом деле конструировать маневренные, небольшие, с экипажем в три человека в съемной кабине – отстрелялись и отцепились. А пустой небольшой корпус нехай идет на дно...
Академик Алексеев, сверкая очками, помнится, сказал:
– Не ценим своих. Если бы Васька в Америке жил...
На стенах в квартире Братушкина ни одной фотографии. Ни одной картины или эстампа. Плохо живет Вася, одиноко. Стрёмно, как говорит он сам (вместо слова стыдно). А ведь достоин хорошего счастья, одаренный человек. Немногословный. Это сегодня он что-то разворчался. И всё сворачивает на письмо Жоры из Америки.
– Наверно, по пьянке Жора травит... тоскует – вот и обижает.. Ты ж сильнее его. Ты бы, конечно, куда выше взлетел... – Далась ему эта высота. – Нет, правда... я же вижу, все время здесь сам по себе... никогда не расскажешь... в Новосибирске-то хорошо было, да? Мне не повезло.
Может быть, не стоило бы Попереке рассказывать о первых своих годах в науке, но Братушкин странным образом засиделся, не уходил, и Петр Платонович, тронутый его визитом в больницу, заговорил неповоротливым языком, пожалуй, таким же трудноразборчивым, как у Васи. Хотя редко он рассказывает о себе, а уж жаловаться на что-нибудь – никогда, Поперека гордый.
– Да, Василий, конечно, повезло. Все зависит, куда в какое время на парашюте приземлишься. Третий курс – специализация. Я оказался на раскаленной сковородке – в Институте ядерной физики! В лаборатории у Игоря Евдокимова, которая лазерами занималась. Естественно, начинаю с нуля. Дуб дубом. Но мы сделали лазер, у него рекордные параметры... ну, сколько мощности с метра длины... сто ватт с метра мы получали... это по договору с институтом атомной физики, еще Александр Николаевич Прохоров был живой... Измерили вероятности переходов... раньше был разнобой в литературе... а наши данные вошли в энциклопедию по лазерам... П-двадцать-ноль один... основной переход для СО-два... и так далее... Потом бац – новая программа, придумали новый тип ловушки... магнитная для будущего термоядерного реактора...
– Бутылочная? – глухо спросил Братушкин, не оборачиваясь. Он слушал!
– Нет! – дергая шеей, оживленнее заговорил Поперека. – Да! Но многопробочная... И как раз в аспирантуру поступил... Ловушка уже была рассчитана... Смирнов, Будкер.. а мы должны были сварганить эксперимент... Работа как раз диссертабельная... я два года отдал... Мы начали на полгода позже американцев и на месяц раньше опубликовали результаты, то есть обогнали их... Она для меня, как лучший тест для молодого ученого по физике плазмы. Конечно, Юра, конечно, конечно, конечно!.. повезло, что оказался там... Иногда что-то случайно получается, но сам знаешь – когда много работаешь, желания материализуются... Нас трое вкалывало – я, Евдокимов... и один парень – инженер. Когда народу много, это Чикаго, говорил Евдокимов. А когда группа маленькая, каждый виден, как суслик на лугу. Три – оптимальный вариант. Наш инженер Женя, кстати, недавно приезжал, песни пел в Доме ученых, бард, ты не слушал?.. он сейчас в Америке...
Братушкин угрюмо молчал.
– Вспоминаю те времена, Вася... аппаратуры мало... помню первый цифровой вольтметр, который жужжал, как “феликс” с электроприводом... Веришь – я пальцами вычислял корень квадратный, интеграционные формулы брал на обычном калькуляторе...
– Иди ты!.. – наконец, вскинулся Братушкин, не поворачиваясь к коллеге.
– Честно! Ламповые калькуляторы... да и “феликсы” еще были на первых курсах... строил кривые по точкам... И вот получаем вполне хорошие результаты, с этой маломощной установки на щелочной плазме... потом на водороде, нагрев производится электронным пучком... А жизненная ситуация такая: я в целевой аспирантуре... а распределения нет.... как раз время спада во время распада...Можно было попроситься остаться в ИЯФе. Евдокимов говорит: будет скандал, аспирант не поехал. А куда ехать-то?! На одной вечеринке разговорился с Дерипасом... не путать с Дерипаской... этот из тех, кто в пятьдесят восьмом основывал новосибирский Академгородок. Он и говорит: молодежь должна ехать на новые места, строить новые Академгородки. – Поперека вдруг яростно воскликнул. – Но это была ошибочная идея!
