Ознакомительная версия.
Когда Олечке стукнуло четырнадцать, и она поняла, что, в принципе, умеет петь, она сбежала из родных казенных пенатов, добралась на попутках до соседнего городка и оказалась в борделе. Там было тепло и тихо и никто не требовал документов. Протусовавшись там около двух лет и получив, наконец, паспорт — помог один весьма доброжелательно настроенный к девочке клиент — он же по совместительству начальник паспортного стола одного из районов этого благословенного города, — Олечка, как могла, искренне отблагодарила добродетеля, а на следующий день была такова. Сбежав из борделя, что свидетельствует о ее недюжинном везении и присутствии здравого смысла в ее юной головке, девочка направилась дальше, навстречу своей мечте. Ее путь теперь лежал в столицу нашей Родины. А где же еще с таким нетерпением ждут таланты со всех концов нашей почти необъятной страны? Олечка удачно сочетала в себе удивительную невинность во взоре и мозгах с не менее удивительной хваткой, свойственной обиженным жизнью людям. Они живут инстинктами, и именно это и выручает их во всех жизненных передрягах. Если бы не эти примитивные животные инстинкты, доставшиеся нам от наших пещерных предков, то и половины гастарбайтеров не доехало бы до Москвы.
И вот Олечка в столице. Здесь, как водится, карьера у многих начинается с рынка. Торгаши пристраивают около себя разных людей, их дорыночные биографии здесь никого не интересуют. Работай с рассвета до заката и помалкивай. А то прибьют.
Но Олечке повезло. Она пробыла продавщицей всего два месяца. Будучи от природы ребенком любопытным и сметливым, чего никакое школьное образование не может уничтожить в наших детях, Олечка путем перехода из рук в руки оказалась у некоего мужчины, который помимо рыночной лавки с заморскими шмотками-пересортицей имел отдаленное отношение к шоу-бизнесу. Он был из той редкой породы мужчин, которые в прошлом и позапрошлом веке именовались «меценатами». Этот мужчина как раз и пристроил в свое время к Гоше первоначальный состав группы «Цветные спички». А теперь пришла очередь Оленьки сменить очень вовремя вышедшую замуж одну из четверых солисток означенной выше группы. Так Олечка стала певицей. И ей очень крупно повезло. Многие так и остаются в рыночных продавщицах или того хуже.
Все это девочка рассказала нам с милой улыбкой, уплетая за обе щеки клубничное мороженое, милостиво подаренное ей Донной в качестве десерта. Олечка рассказывала свою историю так подробно и обстоятельно, не упуская никаких, даже самых интимных деталей, как будто это была история не ее жизни, а свежепрочитанный ею бульварный роман. Мы сидели потрясенные и оглушенные. Даже нам, искушенным во всех подробностях шоу-бизнеса, было омерзительно слушать, как люди могут обращаться с другими людьми. Особенно теми, кто слабее или младше.
После того, как Оленька закончила свой рассказ, она просто сказала:
— Все. Пока со мной больше ничего не происходило. Но я могла бы стать хорошей актрисой! — в ее голосе звучала убежденность. Неожиданная убежденность!
Донна шумно выдохнула и снова налила себе «Бейлиса», где-то с полчашки, и выпила его уже не смакуя, одним махом. Олег последовал ее примеру, только он восстанавливал потерянное равновесие духа все тем же привычным с детства коньяком. Даже Гоша, который, по-видимому, частично был в курсе Оленькиной жизни, но не во всех ее отягчающих подробностях, тяжело вздохнул и пригубил немного водки, разрешение на которую он, по привычке, испросил у Донны.
Часы, следуя сложившейся традиции, в самый неподходящий момент пробили шесть раз. Ночной «Декамерон» близился к своему логическому завершению. А, говоря простым языком, после всего услышанного, съеденного и выпитого нам всем жутко требовался отдых.
Глава 6. Обыкновенность дня…
Я проснулся, когда часы показывали два часа пополудни. Диван в гостиной был невероятно мягким и удобным, и я отлично выспался. Мне даже не помешала банда рокеров, нещадно храпевшая на соседних диванах. «Спичек» и Гоши в гостиной не было, а где-то неподалеку мелькали беззвучно передвигающиеся тени. Это была прислуга, вышколенная до бестелесного состояния. Я выполз из мягких недр дивана и, добравшись до кухни, обнаружил там Донну. Я удивился, но скорее приятно, чем все остальное.
— Добрый день, — она была приветлива. Странно, ведь она спала даже меньше меня, а злости никакой. Словно бы прочитав мои мысли, она сказала: — Я сплю мало, урывками. Знаешь, как старая собака. Свернется калачиком, поспит минут пятнадцать, потом перевернется на другой бок, и снова таким же калачиком заснет. Так и я. Наверное, пришло мое время.
Я замахал на нее руками. Я и вправду считал, что звездам не свойственны обычные человеческие слабости. Она с улыбкой выслушала мои возражения и, кокетливо дернув бровью, промолчала. Но довольная улыбка не покинула ее губ.
Мы вместе пообедали, и я откланялся.
— Знаешь, ты заходи, с тобой интересно, — Донна провожала меня, стоя у приоткрытой двери. Она слегка покусывала губу, и взгляд ее погрустнел. — Правда, заходи, поболтаем.
Она похлопала меня по плечу. Это был странный, чисто мужской жест. Но для Донны он был органичен — ее жизнь могла выдержать женщина только с мужским характером. А это всегда накладывает свой отпечаток на человека. Во всяком случае, я видел, что мне здесь были рады. И это меня вполне устраивало. Я бы сказал намного больше, если бы не боялся прослыть нескромным человеком. А, скажу! Я гордился собой, я очень гордился собой, совершенно не понимая, почему, не отдавая себе отчета в своих ощущениях и даже не собираясь ничего анализировать. Мне просто было очень хорошо. Я гордился собой и одновременно обожал Донну. И мне было наплевать, что про нее писали все желтые писаки мира! Она была очень неплохим человеком, но жизнь очень больно и часто била ее. Остаться после этого абсолютно белой и пушистой было не под силу ни одной женщине. Я уважал Донну намного больше в момент, когда за мной закрылась дверь ее дома, чем до этого. Я просто теперь знал и понимал ее. И я точно знал, что мы еще встретимся.
Я мчался в офис на такси, и дневная суета понемногу захлестывала меня, погружая в свою тягучую повседневность. Отбирая у меня чувство легкости бытия, которое посетило меня после общения с Донной. Но я не сопротивлялся. Волка ноги кормят, а моя профессия требовала моего постоянного присутствия. Я включил телефон, и он обдал меня обильной струей эсэмэсок. Я наскоро просмотрел их. Ничего срочного я там не обнаружил, так, по мелочи. Сообщения от друзей, с которыми не виделся почти месяц, волнуются — как там я. Это приятно. Приглашение быть гостем в телешоу — тоже нормально. Пара предложений — заявок на участие в гипотетических концертах от звезд средней величины, десяток просьб аналогичного содержания от артистов классом пониже и еще несколько совершенно неизвестных мне имен. Они откуда-то узнавали номер моего мобильника и звонили и писали на него пачками. Все хотели жить. И есть. Я относился к ним лояльно. Ведь среди этого человеческо-песенного материала иногда попадались настоящие жемчужины. И я никогда не «отшивал» их с первого раза, любой артист требовал хотя бы разовой проверки. Так я нашел двух действительно интересных артистов. Я пристраивал их в мои концерты, хотя на тот момент они были совершенно неизвестными и, соответственно, никому не нужными.
Эти двое через короткое время стали очень популярными, и при случае всегда благодарили меня за теплое отношение почти бесплатным участием в моих разнокалиберных акциях, а уж на благотворительные концерты всегда являлись абсолютно бескорыстно и с кучей подарков. Чего там говорить, доброе слово и кошке приятно!
Пока я просматривал эсэмэски, позвонил разобиженный насмерть «звездун». Он высказал мне все, что он обо мне думает, сообщил, что вчера, наконец, добрался до пресловутого ДК, но там уже никого не было. «Почему мы не дождались его?!» — взвывал его глас. Он напоминал глас вопиющего в пустыне. Но он вопил в пустыне моей бессмертной циничной души. Я слушал его телефонные вопли, и у меня ничего не дрогнуло нигде. Он меня утомил. Я представил «звездуна», протрезвевшего и одиноко бродящего по пустой сцене глубокой ночью, взывающего к пустому же зрительному залу в отключенный микрофон. Картинка получилась еще та, и я откровенно заржал прямо в ухо верещащему очередную претензию «звездуну». На мгновение в трубке воцарилась тишина, но зато в следующее мгновение я услышал такой ультразвук, что чуть не оглох. «Звездун» возрыдал и отключился. Я облегченно вздохнул. А пусть его! В следующий раз не будет опаздывать. Или нажираться. В общем, одно из двух.
Я выключил телефон — чтоб не мешал работать — и вошел в офис.
В офисе на столе меня ждало письмо. Я распечатал конверт, и оттуда выпал аккуратно сложенный пополам белый лист формата А4, на котором вкривь и вкось были приклеены вырезанные из журнальных страниц слова. «Если ты, гад, не выкатишь двадцать тонн зелени, пеняй на себя. Завтра в 14.00 около драмтеатра. И никаких Ментов». Почему-то слово «Ментов» было написано с заглавной буквы. Что бы это значило?
Ознакомительная версия.
