И Жильбер вдруг все видит — комната с белыми стенами, в ней три кровати. Он не один, но не знает своих соседей. В открытом окне на фоне голубого неба несколько веток платана с маленькими, еще нежно-зелеными листочками. Снаружи светит солнце, и лучи его проникают в комнату, падая на плиты пола, на железные прутья кровати. Жильбер испытывает огромное чувство блаженства. Неизъяснимое счастье. Он не очень хорошо помнит, как проходили дни, ночи, часы. Он только помнит, что были весны, лета, осени и зимы ужаса. И все время те же страдания, те же кошмары. Времена гнева и смерти. Жатва трупов. А сейчас — настоящая весна, мягкая и нежная, солнце уже теплое. Сиделка очень молодая и почти хорошенькая, когда улыбается.
— Надо, чтобы вы сказали мне ваше имя. У вас, конечно, есть семья или друзья, которые вас ждут. По радио объявляют имена тех, кто возвращается...
Да, у него есть семья... Но можно ли назвать это семьей? Теперь Жильбер вспоминает, все снова встает перед его глазами. Нет, те, кто называется его семьей, ничего не узнают, пока он не вернется в Бастиду.
— Так как же вас зовут? — снова спрашивает медсестра.
— Авель Пинед... Да, да, Пинед. Авель — как тот, которого убил брат.
— Вы с Юга?
— Из Экс-ан-Прованса. А где мы находимся?
— В Марселе, — отвечает сестра. — Вы были репатриированы из Одессы, с последним пароходом... Но в каком состоянии!.. И ко всему прочему — еще воспаление легких. Словом, надо все это забыть. Хотите, я позвоню от вашего имени кому-нибудь в Экс?
— Да, пожалуйста, доктору Луи Валлесу. Скажите, чтобы он приехал за своим другом Жилем, он поймет.
Снова увидеть Луи! Снова увидеть Матильду, свою маленькую Клоди, Хосе, этих славных Гоберов, старуху Мари, всех друзей — всех, кто еще там. Жильберу хочется кричать от счастья. Он с удивлением отмечает, что даже и не вспомнил про Жоржа и Франсину. Как он мог до такой степени забыть Франсину, свою жену, ее красивое лицо, ее тело? Как он мог прийти к такому безразличию? Только одно женское лицо видел он в бреду и в воспоминаниях... это лицо Матильды... да, Матильды, ее взгляд, такой ясный, ее смуглую кожу, ее стройное, сильное тело. Он часто грезил о ней. Он и сейчас о ней думает. Жильбер старается подняться, он цепляется за изголовье кровати, за стул, за край умывальника. И видит в зеркале свое отражение.
— Боже правый! — восклицает он. — Я превратился в настоящую развалину!
Вот и Луи — он все такой же, широкая улыбка не может скрыть его волнения. Все в нем дрожит: голос, руки, вцепившиеся в плечи Жильбера, веки, из-под которых текут слезы.
— Авель Пинед! Еще бы — конечно, я сразу понял! Понимаешь, после того как из Одессы пришел последний пароход с репатриантами и мы не обнаружили в списках тебя, мы решили, что уже больше никогда тебя не увидим. В Бастиде считают, что ты умер.
Жильбер молчит. Он смотрит на своего друга и чувствует себя бесконечно счастливым — слушает голос Луи, и на душе у него становится теплей. Ему хотелось бы, чтобы Луи стоял перед ним неподвижно, а он разглядывал бы его. Но Луи двигается, ругается, жестикулирует.
— Черт подери... какой же ты худой!.. Ничего, я тебя выхожу, через несколько недель ты уже будешь колоть дрова, старина! Где твоя одежда? Я сейчас же тебя увезу.
— У него только вот это, — говорит сестра, и улыбка ее гаснет. Она кладет на кровать полосатый лагерный костюм.
Луи ударяет себя по лбу.
— Вот кретин! Последний из кретинов! Я даже не подумал привезти тебе одежду! Помчался как сумасшедший. Я понял, что ты не хочешь сообщать тем, в Бастиде, и ничего им не сказал...
— Не страшно, Луи, я надену это в последний раз... Ерунда, Слышишь?
Жильбер одевается под печальными взглядами медсестры и Луи. Ему смешно, что это их огорчает... Если б они знали! Никогда он им не расскажет: он хочет, чтоб они улыбались. Счастье — здесь, его можно достать рукой, такое же подлинное, как эта весна, расцветающая за окном. Он чувствует себя хорошо — странно только, почему он так слаб. Он разучился спускаться по лестнице. Чайка и Луи поддерживают его. Доктор прощается с ним за руку. Уличный шум вызывает у него головокружение... Луи помогает ему залезть в свой старенький «пежо» (значит, снова появился бензин!), Жильбер откидывается на спинку сиденья, вытягивает ноги, глубоко вздыхает — ему хорошо. Он счастлив. Мысль о том, что он поедет сейчас в Экс, приводит его в восторг. В Марселе слишком многое напоминает еще о войне: разрушенные дома, кое-где открывающие взгляду комнату со светлыми обоями, с кроватью, висящей над пустотой, с картиной на стене. Дома возле старого порта исчезли, но лодки остались, как когда-то, покачиваются на сине-зеленой воде бухты. Небо и море вдали все такие же прозрачно-голубые. На улицах Жильбер вновь видит шумную толпу, которая не спеша течет по тротуарам. Ему хотелось бы, чтобы это путешествие через город, а затем по дороге, где уже цветет терновник, а на боярышнике набухли почки, продолжалось бесконечно. Он жив, он вернулся, он сидит рядом с другом, ему ничего больше не нужно. Он молчит, и Луи уважает его молчание, хотя оно немного его беспокоит.
— Итак, — говорит он наконец, — ты ни о чем не спрашиваешь?
Жильбер стряхивает с себя оцепенение.
— Да, расскажи мне о Клоди.
— Твоя дочь прелестна, она очень хорошенькая, забавная; вот увидишь, ты будешь без ума от нее.
— А Матильда?
— О! Матильда! — вздыхает Луи. — Она все такая же удивительная и все такая же непостижимая... Послушай, Жиль, скажи мне правду, она в самом деле крикнула: «Твой брат предал тебя!» — или нет?
— Да, конечно, эти слова врезались мне в память, понимаешь? «Спасайся, Жиль, твой брат предал тебя!»
— Ну так вот, она это решительно отрицает. После освобождения твой брат был арестован за сотрудничество с оккупантами. Матильда перевернула небо и землю, чтобы его временно выпустили. И она этого добилась. Вчера он вернулся в Бастиду. Она собирается защищать его на суде, доказать, что он сознательно вел двойную игру — добился доверия врагов, чтобы лучше помогать маки, надежнее прятать коммунистов, евреев, подпольщиков, которые, очевидно, все признали, что были спасены ими. Свидетельство Хосе... он же еще ребенок, поэтому его слова не будут иметь веса. Если бы ты не вернулся, Матильда не только спасла бы Жоржа, но сделала бы из него героя!
Жильбер задумывается. Неужели Матильда любит Жоржа? Он отказывается этому верить.
— В конце концов, Жорж ее муж... она носит его фамилию...
Луи разражается ругательствами.
— Я вижу, ты не разлюбил Матильду, мой бедный Луи.
Доктор пожимает плечами.
— Разве можно жить рядом с Матильдой и не любить ее?
«Это правда, — думает Жильбер. — Не влюблен ли и я в Матильду? Не потому ли я забыл про Франсину?» Он спрашивает:
— А как там Франсина?
Молчание. Луи колеблется, прежде чем произнести как бы нехотя и так тихо, что Жильбер едва слышит его:
—- Франсина... Франсина покинула Бастиду больше года назад...
— Не бойся причинить мне боль, — говорит Жильбер. — Франсина для меня чужая. Но что же произошло? Это Матильда выгнала ее?
— Ты плохо знаешь свою невестку, — вздыхает Луи. — Привязанность Матильды к Франсине совершенно необъяснима и, кажется, никогда не ослабевала. Франсина уехала с тем молодым немецким офицером, которого Жорж часто приглашал к себе на чашку кофе.
— С Гансом Вартером? Да, как же, помню, — говорит Жильбер. — Это был очень молодой и красивый мужчина, довольно симпатичный, должен признаться. А Жорж? Как же он?
— О, Жорж... У немцев дела уже были плохи, и твой брат умирал со страху. Он только и думал, как бы спасти свою шкуру. Что же до Матильды, то она глубоко возмутила меня. Она простила Франсину: «Что ты хочешь, Луи, она любит этого человека, в самом деле любит». Франсина один раз написала Матильде из Парижа. С тех пор о ней больше ничего не известно. Она, без сомнения, сейчас в Германии.
Жильбер глубоко задумался. Он пытается разобраться в своих чувствах. Нет, он не страдает, ему это совершенно безразлично. Он только думает, что, возможно, Франсина и в самом деле полюбила этого немца... Может быть, он оказался более искусным в любви и сумел пробудить женщину в этом инфантильном существе. И он спрашивает:
— А Хосе?
— Хосе — превосходный малый, хорошо учится, очень трудолюбив, привязан к Матильде и помогает ей во всем, но со времени твоего отъезда замкнулся в себе и живет стиснув зубы. После того, как прибыл последний пароход (мы не знали, что ты был без сознания), он проплакал весь день. Ничем не удавалось его утешить. Теперь, когда он увидит тебя, он с ума сойдет от радости! А вот Жорж — другое дело... Я хочу видеть его лицо, когда ты войдешь в Бастиду. Ни в коем случае не дай Матильде смягчить тебя! Надо, чтобы твой негодяй брат получил сполна.
«Не знаю, — думает Жильбер, — я сам страшно хочу этого, но у мести есть привкус пепла...» И потом — ему больше не хочется думать о прошлом: сейчас весна, полная ароматов, нежная зелень молодой листвы, белые кисти цветущего миндаля. Уже показалось темное пятно сосняка и поля Бастиды, на которых начали золотиться хлеба. Автомобиль свернул на дорогу, окаймленную кустами ежевики, розовыми гроздьями испанской сирени и россыпью цветущего мака. Вот и крыша Бастиды с флюгером в виде лошади — буква, обозначающая север, так и отсутствует, — фасад, увитый диким виноградом и цветущими майскими розами. Жильбер чувствует, как отчаянно бьется его сердце. Он боится расплакаться от волнения, боится выглядеть глупым и слабым, как ребенок.
