Во время всеобщей предновогодней истерии Коляныч пошел в универмаг и купил ящик елочных игрушек-лимонов. Девушка-продавец, одетая Снегурочкой, улыбаясь симпатичному мужчине, кокетливо проворковала: «Что же вы одни лимоны? У нас много других игрушек». Коляныч, занятый своими мыслями, грубо отрезал: «Закрой поддувало». Снегурочка, перестав улыбаться, отдала покупку, обозвав его козлом. Колянычу отвечать было некогда, он торопился.
Придя домой в гараж, он перекрасил часть лимонов в зеленый цвет, затем поднялся в свою оранжерею и украсил ими любимые растения. Купил он также лимонов настоящих и держал их открыто на видном месте, утверждая, что это – остаток нового урожая.
Общественное мнение было успокоено. Совесть непонятливому участковому помог успокоить начальник милиции – влиятельный держатель акций ЗАО «Бермуды». А Коляныч получил новую погремуху «Лимонадный Джо».
Вскоре гаражный социум потрясло сообщение в «Бермудской правде». Арнольд Израилевич написал статью, которая начиналась словами некрологов позднего социализма. «Вчера поздно ночью после продолжительных переговоров произошла сделка между Колянычем и морским клубом «Фусо» из Иокогамы, в результате которой японская сторона получила макеты семнадцати кораблей первого ранга эскадры вице-адмирала Рождественского, потопленных японцами в Цусимском сражении 1905 года». Сумма сделки не разглашалась, но стало известно, что Арнольд, который вел эти переговоры, на свои проценты купил лазерный цветной принтер. Из дорогих.
Народ изменил мнение о Коляныче. А Коляныч после сделки неделю ходил как в воду опущеный. Его не радовали ни деньги, ни вдруг открывшаяся перспектива выхода на западные рынки. Щемящее чувство в груди не проходило – ему казалось, что он продал своих детей. Промучившись еще несколько дней, Коляныч засел за работу. Он принял решение восстановить эскадру Рождественского.
Напряженно работая днем, Коляныч лишь вечером позволял себе расслабиться. По давно заведенному ритуалу, за два часа до ужина Коляныч надевал фуражку и китель с погонами капитана первого ранга, цеплял на пояс кортик, открывал бутылку коньяка «Тиса». Раскладывал на тарелке с надписью «ЧМФ-1955» нарезанный лимон, забивал трубку драпом, включал «Кинг Кримсон» или «Пинк Флойд» и блаженствовал, рассматривая новый журнал или любимую книгу.
Тот вечер тоже начался как всегда. Коляныч, выполнив ритуал, сидел за столом над каталогом «РЕВЕЛ». Потянув рюмку коньяка, поднял глаза и остолбенел – напротив за столом сидел мужчина лет семидесяти с моноклем в глазу, одетый в морскую форму германских военно-морских сил.
– Добрый вечер, – сказал гость, – сделайте, пожалуйста, тише музыку, если это можно так назвать. Разрешите представиться, Тирпиц Альфред Фридрих, гросс-адмирал. А теперь вы расскажите о себе, хотя я и так о вас всё знаю.
Коляныч сразу узнал адмирала. Встал и протянул руку для приветствия, рука чуть дрожала. Украдкой глянул на портрет. В раме никого не было. «Это я сильно обсадился». Коляныч разволновался. «Нужно уменьшать дозы. Это хорошо, что Тирпиц. Адмирал – мужик интеллигентный и хлипкий, в случае чего можно и бубны выписать. А если припрется Кинг-Конг, как тогда кацап в поезде?» Коляныч выключил магнитофон. Достал еще одну рюмку. Поставил перед адмиралом, налил гостю и себе.
– Ну, Ваше сиятельство, со свиданьицем, – предложил Коляныч, начиная приходить в себя.
Они выпили. Альфред Фридрих презрительно посмотрел на Коляныча.
– Николай, кто вам дал право обращаться к старшему по званию в такой хамской форме? Вы, что, забыли свой чин? Чему вас только учили на крейсере?
– Это военная тайна, товарищ адмирал, – нагло улыбнулся Коляныч.
– Какой я вам товарищ? – взвился Тирпиц. – Товарищи ваши – матросы и старшины. И кто вам разрешил надеть чужой офицерский мундир – это вопиющее нарушение!
Коляныч перебил Тирпица.
– А знаешь, Альфред Фридрихович, хорошо, что мировое сообщество пропиздон вашим устроило в последней мировой войне. Научили вас, кретинов, любить демократию.
Тирпиц слегка покраснел и необычайно торжественно произнес.
– В мое время за такие речи офицеров вызывали на дуэль, а матросов вначале пороли, а потом вешали на рее.
– Да пошел ты! – Коляныч метнулся к Тирпицу, но тот растворился и исчез.
Коляныч глянул на портрет – Альфред Фридрих снова был в раме. Колянычу показалось, что выражение его лица стало еще более брезгливым и надменным. Коляныч подбежал к портрету и несколько минут крыл Тирпица четырехэтажным отборным матом. Потом с горечью произнес:
– Лучше бы пришел кто-нибудь другой, вон и Ямамото парень симпатичный, да и Черчилль не последний человек был в Адмиралтействе.
Наконец, успокоившись, он отошел от портрета и повторно решил подвязать с травкой. «Перерыв сделаю или трубку поменьше заведу». Неожиданно глаза, скользнув по столу, увидели рюмку гостя, она была пустой. Колянычу стало не по себе.
После этого случая Коляныч врезал во все двери замки и, уходя на ночлег, закрывал Тирпица на ключ. Несмотря на свое добротное уличное воспитание, Коляныч немного побаивался гросс-адмирала Тирпица Альфреда Фридриха.
Итак, парочка номер два Петрович – Юхансен добрались до гаража уже лежа. Но, несмотря на это, они приняли еще по пятьдесят грамм крепчайшего самогона. Произошла химическая реакция, разбудившая в Юхансене душу викинга. Он решил поведать Петровичу о сокровенном.
– Ты пойми, – прошептал он на ухо Петровичу, – Фригг не должен был давать советов Гейрреду, чтобы тот задержал и пытал странника Гримнира.
– Однозначно! – согласился Петрович.
Юхансен понял, что нашел родственную душу. И от переполнявших чувств запел песнь Одина. Петровича также переполняли чувства, он взял баян и подыграл: «Ой, сменеко, носкажи мени сменеко…»
Играл Петрович чудовищно. Недостаток класса он компенсировал активным раскачиванием торсом, киванием головой, отбиванием такта ногой и подмигиванием. Только в одной вещи он соблюдал мелодию – в вальсе «Амурские волны». Но и там сбивался на одном и том же месте вот уже четырнадцатый год.
Песнь про Одина Юхансена и «Сменека» Петровича летели над «Бермудами». Больше всех этот музыкальный дуэт доставал Серегу из гаража напротив. Именно сегодня Серега привез в гараж Валюху, которая после недели уговоров пообещала Сереге отдаться.
Петрович и Юхансен за ночь приговорили еще грамм семьсот крепчайшего напитка и гоняли украинско-шведский репертуар до семи утра.
Серега кипел. Как только у него доходило до дела, начиналась партия Юхансена. Он двумя монтировками колотил по пустым металлическим бочкам и канистрам. И Один со «сменекой» с новой силой метались по гаражу, испытывая Серегины нервы, отвлекая его и Валюху от главного. Промучившись несколько часов под скандинавские саги, «сменеку» и заливистый смех Валюхи, он вынужден был посадить подружку в машину и отправить домой.
Серега кипел жаждой мести. По дороге в «Бермуды» заехал в ночной клуб к знакомому ди-джею и рассказал о своей беде.
– Поможем, – пообещали пацаны.
Вынесли усилители, колонки и погрузили добро в грузовичок.
– Серый, у твоего клиента сера из ушей будет лететь. Тут аппаратуры на полтора киловатта. Даем тебе на день.
Приехав на «Бермуды», пацаны подключили ящики.
– С чего начнем? – хищно спросил Серега.
– Для начала что-нибудь проверенное, старенькое. Выбирай – концерт Paranoid группы Black sabbat или Sex pistols, Godsmask, Marlin Manson, Ramshtain.
– Я тебе, блин, сейчас покажу «сменеку».
Петрович не знал, что его ждет – он только что лег спать.
В восемь пятнадцать небо расколол голос Оззи Озборна. Эффект превзошел все ожидания. Первой жертвой «Черной субботы» стала коза Милка, пасшаяся между «Бермудами» и кирпичным заводом номер три. От пережитого шока у нее пропало молоко. «Москвич» Петровича, наполовину торчавший из гаража, сорвался с домкрата и заехал внутрь. Отвалилось и упало перед входом пустое гнездо ласточек, гараж гудел и вибрировал. Со второго этажа посыпались разбитые оконные стекла. От мясокомбината поднялась стая – вороны навсегда улетели в сторону поселка Ладан.
Старенький диван под Петровичем рассыпался. Петрович ошалел, подхватившись, споткнулся о фрагмент дивана, упал на новую запечатанную газовую плиту, отбил половину переднего зуба. Ему показалось, что он умер, и его вместо рая по ошибке отправили в преисподнюю.
Сосед Петровича справа Виктор Павлович пил чай. От могучих звуков со стены его гаража отскочила полка и, грохнувшись на стол, разбила все вдребезги, смешав чай с автохимией. Ужас загнал память Виктора Павловича в прошлую жизнь, в которой он служил священником в церкви Сан-Лоренцо в Турине. Виктор Петрович стал на колени и прочитал «Отче наш» на чистой латыни.
