Ознакомительная версия.
В день открытия метрополитена Кирилл встретил Лену у лифта и не дал ей в очередной раз подняться к Рафику.
— Пойдём, — сказал он ей.
— Господи, куда? Меня ждут.
Но Кирилл так стиснул её локоть, что у Лены пропала всякая охота сопротивляться. К тому же она чувствовала свою вину перед ним, хоть и небольшую. Через несколько минут они уже спускались под землю на эскалаторе, а ещё немного погодя были на станции.
— Смотри, Лена, эту станцию я спроектировал и посвятил тебе. Она будет носить твоё имя. Я решил её назвать «Площадь Ленина».
Лена посмотрела на огромный мраморный зал, превосходивший по величине все залы дворцов, которые она видела в своей жизни. Мягкое освещение настраивало на романтический лад. У Лены забилось сердце. Она вспомнила, как любил её Кирилл, увидела, насколько выросла его любовь, и устыдилась того, что могла променять его на Рафика.
Кирилл подвёл её к центру станции, где возвышалась колонна. Верх её был прикрыт белоснежной тканью. Он протянул Лене верёвку:
— Тяни, Лена.
Лена дёрнула. Белая ткань упала к её ногам — и слёзы потекли из Лениных глаз: на колонне, расправив крылья, сидела каменная сова. Кирилл изваял её сам.
— Лена, ты выйдешь за меня замуж? — с мольбой в голосе прошептал Кирилл.
— Кирилл… О, Кирилл… — Лена потеряла сознание.
Когда она пришла в себя, Кирилл повторил свой вопрос, и Лена обещала подумать.
В завершении нельзя не сказать, что худсовет метрополитена высказался категорически против зоологической темы в архитектуре станции. Всё должно было быть идейно и высокохудожественно — так что на сову прилепили серп и молот, а крылья так и оставили. Название тоже менять не стали. Вот только Лена вышла замуж за Рафика Зильбердона, который посвятил ей свою первую книгу стихов.
Первые годы жизни были освещены именем Ленина, его фамилией, его псевдонимом. Жил-был такой Ленин и сделал он всем нам хорошо. Если бы не он, то было бы сейчас гораздо хуже. Ведь всем детям хорошо, правда? Возьми одного какого-нибудь ребёнка, повыспрашивай: ну как тебе? Не в данный момент, а вообще — глобально, как жизнь? Вопрос не простой, но ведь не плохо же, а? Пожалуй что не плохо. А раз не плохо, то, значит, хорошо. И за это вот всё спасибо Ленину.
Я тоже хотел, чтоб из-за меня людям было хорошо, а потому внимательно выслушивал все истории про Ленина и мотал на невыросший ус. Например, был такой рассказ про то, как маленький Ленин приехал в гости к тёте. Там он с тётиными детьми здорово повеселился: бегал, прыгал, убегал, догонял, ну и задел, как водится, вазу. Ваза упала и разбилась. Тётя собрала всех детей и говорит: «А ну признавайтесь, кто вазу разбил?» И Ленин, в общем-то, не сразу, но, в конце концов, проявил силу духа и рассказал всё. Мораль была такова, что если не будешь честным, то никогда не станешь Лениным.
У моей соседки по парте была какая-то очень красивая стирка. А у меня не было. На одной из перемен я незаметно взял эту стирку себе и никому ничего не сказал. Целый вечер дома я что-то рисовал и стирал замечательной резинкой, а наутро учительница на первом уроке и спрашивает:
— Дети, у Лены пропала её любимая стирка. Может, кто-нибудь взял? Верните, пожалуйста.
Я аж опешил.
— Дети, вспомните, может, кто-нибудь видел?
«Ну же, решайся. Ленин ты или нет?» — стучало в висках. Тут я поднимаю руку, признаюсь, извиняюсь, возвращаю стирку.
Такой я был первоклассник: следовал заветам Ленина, изучал детскую литературу о революции, желал всем сделать хорошо. И чем дальше, тем больше доставал маму расспросами о Владимире Ильиче. «Мам, а Ленин правда то? А действительно ли он это? Мам, а говорят, что Ленин…? Слушай, а вот Ленин…»
Восьмидесятые шли к концу. Мама, видимо, здорово подустала от этой ленинианы и не думала уже о том, чтобы щадить чувства ребёнка. Потому при очередном таком вопросе ответила очень грубо:
— Говно твой Ленин.
Тогда-то я умолк надолго. Мне надо было переварить эту важную информацию. Мне надо было понять, почему мама это сказала. На это должна была быть очень веская причина. В любом случае, авторитет моего кумира изрядно пошатнулся. Не то слово пошатнулся — солнце Ленина померкло навсегда. Говорить правду я стал всё реже и реже.
Если Ленин говно, то всё позволено.
Загробная жизнь старца Никодима
«На всё воля Божья», — подумал старец Никодим и помер.
В последнее время Никодим всё реже выходил на свет из пещеры, которую сам же и вырыл. Кирпич упал прямо на голову старца, оставив мгновение на мысль: «На всё воля Божья».
Отовсюду сбежались монахи, крестясь и бормоча под нос молитвы. Строительство церкви приостановилось, а молодой каменщик, чьи руки выронили кирпич, стоял неподалёку от места гибели бледней, чем покойный старец: «Батюшки, святого старца убил». «Бес тебя попутал», — говорили работники, которые строили в монастыре церковь. А на умиротворённом лице старца не было ни тени укора. По всему видно: умирать ему было не страшно. Он давно ждал момента, когда Господь приберёт его. А Господь, как ему пристало, не торопился, потому и дожил старец в Пещёрском монастыре до 73 лет. Жуть как долго. В его веке никто столько не жил.
С детства Никодим знал: чем большим лишениям себя подвергнешь на этом свете, тем лучше и светлее будет жизнь на том. А жизнь на том свете длится вечно. Как только возраст позволил, постригся Никодим в монахи, принял схиму и начал готовить себя ко встрече с Господом.
Сначала он выучил наизусть всю Библию. В монастыре даже отец-настоятель не мог этим похвастаться и завидовал молодому монаху. Как-то он сказал Никодиму:
— Вот ты думаешь, выучил Библию, живёшь в монастыре — и за это тебе врата в рай открыты? Нет, Никодим, не так всё просто. Нужно себя ограничивать до предела. Ведь какие бывают случаи? Иные монахи в лес уходят и там живут среди зверей и птиц, другие залазят на дерево и не слазят по нескольку лет, да и то не все из них в рай попадают. А ты думаешь заучиванием выкрутиться.
«И правда, — подумал Никодим. — Разве ж такая лёгкая дорога в рай?» — и принял обет молчания. Теперь уже сколько отец-настоятель не пытался с ним разговаривать, никак не мог вытянуть и слова.
Вскоре начал Никодим придумывать себе новые испытания. Бывало, закроется в келье и несколько дней не выходит. Монахи уже думают, что умер. Взламывали двери, а он сидит Библию переписывает. Ну, извинялись, конечно, дверь на петли вешали и уходили. А иногда наоборот. Зима суровая, а он соорудит во дворе монастыря шатёр, в сугроб крест деревянный воткнёт и станет на колени — молится. Сколько раз его чуть не до смерти замёрзшего братья-монахи в келью приносили. Но выживал всегда. И пошли слухи по монастырю, что он святее отца-настоятеля да и вообще всех святых, когда-либо на земле живших. Монахи приходили к ручке припасть или просто посидеть рядом. А Никодим молчал, и никто не знал, что у него на уме.
Отец-настоятель к тому времени совсем обессилел и слёг. Подкосили его разговорчики в монастыре, что и говорить. Завидовал он Никодиму, но знал, что грех это тяжкий, а потому на смертном одре призвал его к себе и при всех братьях указал: «Вот ваш новый настоятель», — облегчённо вздохнул и умер.
Но Никодим не жаждал власти и не хотел управлять монастырём, а братья то и дело прибегали к нему с вопросами и просьбами. Потому однажды ночью он вышел во двор монастыря и стал рыть себе нору. Он знал, что это будет единственное место, где его не достанет суета мирская, и к тому же это будет его главным испытанием. Если сдюжит, то наверняка рая достоин.
Переусердствовал Никодим: не нору вырыл, а целую пещеру длинную-длинную, и навсегда покинул свою келью. Постепенно братья-монахи, желая быть поближе к Никодиму, рыли свои ответвления в пещере святого старца и селились там. Через некоторое время под монастырем был уже целый лабиринт пещер, за что монастырь прозвали Пещёрским.
Десять лет жил Никодим в пещере, двадцать. Читал про себя на память Библию, молился неустанно, от постоянной темноты кожа его стала бледная, а он благодарил за это Господа. 30 лет жил старец в пещере, не обращая внимания на подселявшихся к нему братьев. Так привык он к этой жизни, что краше его подземной кельи он себе и выдумать не мог.
Однажды вышел Никодим поутру воды из колодца набрать, а Господь наконец смилостивился над ним и разжал пальцы каменщика. Храму, строившемуся над пещерами, суждено было быть законченным после смерти Никодима. На всё воля Божья.
Монастырь оставался далеко внизу, а душа Никодима поднималась в небеса. Легко было душе, потому что грехов на земле у неё никаких не было, а потому ей теперь была одна дорога — в рай.
На самом высоком облаке поджидал Никодима Господь. С почестями встречал святого старца: хлеб, соль, медовуха, яства неисчислимые. От всего отказался Никодим, съел только хлеба корочку.
Ознакомительная версия.
