Вот об этом.
Он сидел напротив нее весь ужин. Она была из тех девушек, нет, из тех взрослых цветущих женщин, которых видишь на дороге, тормозишь, подвозишь до следующей деревни, потом она выходит из машины, машет рукой на прощанье, и больше вы никогда не встречаетесь, однако этот миг преследует тебя до конца жизни.
Она была похожа на простоволосую, убранную цветами девушку с боттичеллиевской «Весны».
Он сошел с поезда в каком-то ступоре. Постоял мгновение на солнце, созерцая, как солнечный свет отражается от его машины на привокзальной парковке. Он чувствовал себя как-то странно, по-новому, словно его тело под одеждой пылало, — настолько явственное ощущение, что он подумал, что зря не принял антигистаминное. Подъехав к дому, он увидел, что «вольво» стоит на месте. Он припарковался рядом. Решил обойти дом. Она лежала в саду, на животе, рассматривая что-то в траве, как маленькая девочка. При виде ее сердце Майкла затрепетало птицей в вышине.
Он приготовил ужин. Более того — превосходный ужин. Она останется на ужин? — спросил он вошедшую Еву. Понятия не имею, ответила Ева, а ты ее приглашал? Тогда он спросил ее — они с Астрид лежали на траве в саду. Вы поужинаете с нами? И Астрид, милая Астрид, крикнула ему, да! И вот она отодвинула стул от стола и вышла из комнаты, и он, Майкл Смарт, уставился в точку, откуда исходил свет, пациент, очнувшийся после долгих лет комы. Он видел Еву. Видел Астрид. Вот он смотрит на собственные руки, незнакомые, новые руки. Он видит свет. Он сам — свет. Его зажгли, чиркнули, словно спичкой. Он испытал просветление. Он овладел фотосинтезом, покрылся нежной листвой. Густой и свежей. Он огляделся; казалось, все предметы излучали Жизнь. Бокал. Ложка. Его руки. Он поднял их над столом. Они парили! Он сам парил, покачиваясь в воздухе вместе со стулом. Он бросал вызов гравитации. Он пылал священным пламенем, словно вместилище нового чистейшего топлива. Он снова поднял свой бокал. С ума сойти. Ему придали форму, испытав огнем. Просто чудо, этот обычный с виду бокал. На миг он стал им, этим стаканом. Он был ложкой, всеми ложками на столе. И познал саму суть бокальности, саму ослепительность блестящей ложки. Он был столом, и стенами комнаты, и продуктами, что собирался приготовить, тем, что она будет есть, сидя напротив него и глядя насквозь.
Она не замечала его весь ужин.
Вообще его не замечала.
Сидела так, словно напротив никого не было. Он с таким же успехом мог быть стулом по другую сторону стола, пустым местом, чистым вакуумом. Но: он ведь завел ее машину. И приготовил чудесный ужин. Сейчас он подаст печеные груши под горячим шоколадным соусом, а потом будет жадно наблюдать, как она надломит корочку на фрукте ложечкой, отправит кусочек в рот, прожует и проглотит это восхитительное лакомство, потом снова надломит, снова откроет рот и оближет ложечку.
Она вот-вот снова войдет в комнату.
Вот и она, стоит на пороге.
…начало не давало ей заснуть. Она предпочитала редактуру, конец, когда работа в темноте окончена и ты правишь себе и правишь, пока не вычленишь окончательную форму сотворенного.
Где сейчас Ева, конкретно? Лежит в постели в этой невыносимо темной, душной спальне, мучаясь бессонницей в глубокой ночи, под боком Майкл, спит как сурок, голова под подушкой.
И нет других причин ее бессонницы? Нет.
А если честно? Ну, эта Майклова девица немного выбила ее из седла.
Что за девица? Девица, у которой хватило наглости прикатить к ним сюда, угощаться за милую душу, подлизываться к ее детям и рассказывать какую-то несусветную, по мнению Евы, чушь, причем на голубом глазу. Девица, которая в завершение (вообще-то, очень приятного) вечера вдруг, ни с того ни с сего, довольно сильно встряхнула Еву за плечи.
Что-что?! Да, в прямом смысле взяла и встряхнула ее, а потом распахнула дверь, бодро попрощалась и пошла прочь из их дома, собираясь ночевать под звездами (на самом деле под крышей своей «вольво», припаркованной перед домом, если точно).
Она встряхнула Еву?! Лл. Дикарка.
Но почему ей пришло это в голову? Без всякой причины. Во всяком случае, по разумению Евы. Она не имеет ни малейшего понятия.
А кто эта девица? Какие-то у них дела с Майклом.
Как Ева чувствует себя в данный момент? Сон как рукой сняло.
Не правда ли, в этом «летнем» доме чересчур темно? О да. Неестественно темно для летней ночи. Окна в доме слишком маленькие. И шторы слишком плотные.
А какие такие дела у этой девицы с Майклом? Она, очевидно, его «бывшая» студентка.
А что, Майкл отрицает это? В том-то и дело!
Майкл: (лежит в постели, она раздевается и тоже готовится ко сну) Как все прошло?
Ева: Что именно?
Майкл: Какие вопросы она тебе задавала?
Ева: Да кто задавал?
Майкл: Как же ее… Амбер. Интересные были вопросы?
Ева: (решив не упоминать унизительный эпизод встряски полчаса назад в прихожей) Что ты имеешь в виду конкретно?
Майкл: Сама знаешь. В смысле аутентичности. Как она оказалась? Умна? С виду очень даже.
Ева: Ну, тебе виднее.
Майкл: В каком смысле?
Ева: Она же из этих твоих.
Майкл: Из кого же?
Ева: Твоих студенточек.
Майкл: А вот и нет.
Ева: А вот и да.
Майкл (поворачиваясь на бок): Она ведь приехала, чтобы дать материал для одного из «Интервью от первого лица», так?
Какая последняя новинка стала сенсацией, покорившей весь литературный мир? Конечно, серия книг «Интервью от первого лица», вышедшая в «Джупитер Пресс». Это серия «автобиографических беллетризированных интервью» журналистки Евы Смарт (42 года), которая опубликовала первое интервью из будущего сборника восемь лет назад. Оно называлось «Интервью от первого лица-1: история Клары Скиннер, жизнеописание барменши Клары Скиннер, погибшей во время бомбардировки Лондона в возрасте 38 лет». (Другие «Интервью от первого лица» рассказывают о судьбах итальянского военнопленного, билетерши кинотеатра, летчика-истребителя и эвакуированного младенца.) А восторги вокруг последнего «Интервью» — «Истории Илзе Зильбер» — придали до недавнего времени независимому издательству «Джупитер Пресс», средние тиражи которого не превышали пяти тысяч, мощный импульс, и они продали почти сорок тысяч одной «Зильбер», что потащило паровозом и другие «Интервью» (в чем крылась одна из причин молниеносной покупки маленького издательства суперкорпорацией «Харпер Коллинз» в начале этого года). «Безусловно, это для нас дар свыше», признается Аманда Фарли-Браун, в свои 27 уже назначенная главным редактором «Джупитер Пресс». «Мы до сих пор в шоке. Не можем поверить в свое счастье. И вполне можем надеяться, что «Интервью» появятся у «Ричарда и Джуди».[24]
О чем все эти «Интервью»? В центре каждого — жизнь самого обычного человека, погибшего во время Второй мировой войны, рассказанная от первого лица, — но так, словно этот человек выжил и рассказывает все постфактум. «Я даю им возможность представить жизнь после, вообразить, как могли бы развиваться события», говорит Е. Смарт.
В чем новизна ваших книжек? Каждая из них представляет собой небольшую брошюру с текстом в формате «вопрос — ответ». Условную рассказчицу в «Истории Илзе Зильбер», по рождению немку — с еврейскими корнями, но по всему истинную нацистскую мамашу, даже получившую от фюрера специальный Железный крест матери за рождение семерых детей (все они один за одним погибли во время союзнических бомбежек), — просят описать собственную смерть, когда ее одежда случайно загорелась во время артиллерийского обстрела и она бросилась в реку Вуппер.[25] Путем умелых вопросов Ева Смарт помогает ей рассказать свою «посмертную» историю: как она выплыла на берег, обсушилась, как местный крестьянин помог ей залечить ожоги и как она прожила еще тридцать лет.
Зачем этот журналистский приемчик с вопросами? «Это не «приемчик». Каждый вопрос находит свой ответ», замечает автор.
А как относятся живущие родственники ваших героев к потревоженному покою своих мертвых? «Как правило, они счастливы. Им импонирует искренний интерес», — говорит Смарт. «Я всегда подчеркиваю, что «Интервью от первого лица» — изначально не что иное, как художественный вымысел. Но именно художественная литература обладает силой выявлять истину».
Критики наконец оценили по достоинству ваш талант? «Свежо и трогательно» («Тайме»). «Эта книга переводит мистическое в такую же обыденную плоскость жизни, как чашка с блюдцем на кухне 1957-го года» («Телеграф»). «Блестяще, глубоко прочувствованно» («Гардиан»).
