Интересно, что она испытывает, когда входит как гостья в дом, где прежде была хозяйкой? Ее комната осталась нетронутой.
Жанна не захотела увезти мебель из своей спальни и будуара, объяснив, что она не подойдет для ее новой квартиры.
И та, кого я называю своей итальянской графиней, ничего не успела изменить, потому что мы постоянно путешествовали.
Я никогда не был в квартире, где Жанна живет теперь с Натали. Она меня не приглашала, а я не напрашивался.
Я знаю этот дом, очень современный, построенный на месте двух трехэтажных домов, немного не доходя до перекрестка Монпарнас. Жанна живет на самом верху, откуда, вероятно, открывается очень красивый вид.
— Ты больше не получал известий от Пэт? Думаешь, у нее есть шансы выкарабкаться?
— Не знаю…
Она смотрит на меня вопросительно. Я уверен, что с тех самых пор, как мы познакомились, она пытается угадать, законченный ли я эгоист, или просто не умею выражать свои чувства.
По мнению Жанны, я слишком спокойно говорю о Пэт и о смерти моего сына.
Тем временем я приготовляю бокал сухого мартини для нее, а себе наливаю полрюмки портвейна.
— За твое здоровье…
— И за твое…
Мы переходим из гостиной в студию в ожидании, пока нам доложат, что обед подан. Не люблю слова «студия», оно напоминает мне объявление в газетах. Однако не могу же я называть эту комнату будуаром? «Маленькая гостиная» тоже смешно.
— Ты сделал шикарный подарок Жаку… Когда он пришел рассказать мне об этом, он был вне себя от радости… Он-то, бедный, думал, что его женитьба на такой молоденькой девушке тебе не понравится…
— У меня нет причин…
— Я ему так и сказала… Сейчас он составляет планы со своим архитектором, но я думаю, он женится и переедет раньше, чем все будет готово… Я осмотрела магазин и квартиру во втором этаже… И в самом деле хорошо…
Она украдкой наблюдает за мной. Она всегда это делала. Все время, пока я жил с ней, меня не оставляло ощущение, что на меня постоянно направлен чей-то оценивающий взгляд.
И сейчас это продолжается. В каждое свое посещение она, наверное, находит меня все более постаревшим, все более вялым. А я призываю на помощь все свои силы. Смешно, ведь я же знаю, что мне ее не обмануть.
— Ты не скучаешь?
— Нет.
— Не жалеешь, что перестал управлять банком?
— Нет.
— Ты там по-прежнему бываешь каждое утро?
— И днем тоже…
Я не хочу, чтобы меня жалели, но чувствую, что она готова меня пожалеть. Она знает квартиру, в которой я живу, и, должно быть, в анфиладе этих огромных комнат я кажусь ей еще более худеньким и невзрачным.
— Ты видела эту Хильду? — спрашиваю я.
— Да, он нас познакомил. Мы вместе обедали у Липпа.
Со мной ее еще не знакомили. Я увижу ее последним. Я не принадлежу к их клану.
Это не совсем точное слово, но я не нахожу другого. Между ними существует что-то вроде сообщничества, поэтому они могут обсуждать друг с другом вопросы, которых не затронули бы в моем присутствии.
Так было всегда. Жан-Люк, например, навещает свою мать каждый раз, как бывает в Париже, а ко мне заходит очень редко. Я уверен, что они хорошо ко мне относятся. Они даже в известной мере восхищаются мною, тем, чего я достиг со времени Макона. И все же они не хотели бы походить на меня и ставят мне в вину условия, в которых я их воспитал.
Это трудно объяснить. Я не сказал бы, что они циничны, что от меня им нужны только деньги. Это было бы неверно. Но почему-то всегда получается так, что они приходят ко мне, когда я им нужен.
Как они говорят обо мне?
— Этот бедный старина Бай…
Я для них человек другой эпохи, живущий в обстановке другой эпохи…
— Должно быть, он ведет не очень веселую жизнь…
— Зато он прожил достаточно, ни в чем себе не отказывая, не так ли?
Так, я ни в чем себе не отказывал.
— Натали тебе не звонила?
— Она должна была звонить?
— Она мне вдруг сказала, что хочет повидать тебя на этих днях, и я ей посоветовала сначала позвонить…
— Почему?
— Без звонка она может прийти не вовремя.
— Что значит «не вовремя»?
— А вдруг у тебя кто-нибудь будет?
— Ты думаешь, женщина?
— Хотя бы…
— Здесь я женщин не принимаю…
Она как будто удивилась, потом приняла лукавый вид.
— Значит, мадам Даван…
Я краснею. Я никогда не прикасался к мадам Даван, и Жанна ее почти не знает — до нашего развода ее в доме не было. Лишь после того как от меня ушла Нора и я остался один, я начал искать горничную.
— Ты ошибаешься.
- Тогда как же ты устраиваешься?
Это ее забавляет. Она всегда любила задавать нескромные вопросы, даже нашим друзьям, которые очень смущались.
— Я хожу к мадам Бланш.
— Кто это мадам Бланш?
— Очень приличная седовласая дама. Она живет в особняке на улице Лонгшан. Туда не всякого пускают. Надо, как в сказке, показать белую лапку. И лучше предупредить о своем приходе за несколько часов…
— Понимаю…
— Она знает много молодых женщин…
Я не решаюсь спросить у нее:
— «А ты?»
Я не могу быть таким жестоким, как она, хотя и сержусь на нее за то, что она заговорила о мадам Даван.
— Не знаю, что тебе хочет сообщить Натали. От нее можно ожидать всяких сюрпризов…
— Жак мне рассказывал о ней… О том, что она мажется… Курит… О ее косматых друзьях, с которыми она бегает по кабачкам Сен-Жермен-де-Пре…
— Я предостерегала ее… Пыталась удержать… Если так пойдет дальше, она быстро измотается…
Мы садимся за стол. Я велю подать сухое шампанское, потому что Жанна всегда предпочитала обедать с этим вином. Она и в самом деле его любит. Легкий суп. Полголубя. Много салата и никакого десерта.
— О чем я говорила?.. Ах, да… Не понимаю, как у нее нервы выдерживают… Я ведь почти все вечера провожу дома… Очень редко выхожу после обеда… Она бродит вокруг меня, набирается смелости и в конце концов спрашивает небрежным тоном: «Ты не будешь смотреть телевизор?» — «Нет…» — «Ты ничего не имеешь против, если я выйду на часок?.. Мне не хочется оставлять тебя одну, но…» — «На часок?» — «Может, чуть больше…»— «На забудь ключ…» Я ведь знаю, что она вернется не раньше часа или двух ночи.
Жанна закуривает сигарету, и, когда она вытягивает губы, я замечаю, что больше всего у нее постарел рот. С обеих сторон залегли довольно глубокие морщины, будто челюсть немного опустилась.
— Иногда я веду ее обедать в ресторан, хотя знаю, что со мной ей скучно. И все-таки в ней сохранилось какое-то простодушие. «Ты не знаешь, давно Жак и Хильда спят вместе?» — спросила она меня на днях. «Я вообще не знала об этом». — «Даже не подозревала?» — «Просто не ставила перед собой этого вопроса. А ты у кого спросила? У отца?» — «У Хильды… Потрясающая девушка… Жак мог бы выбрать женщину своего возраста, и я бы ее возненавидела…» Она называет своего отца Жаком, а я остаюсь для нее Жанной. (Только меня называют БасШу. Наверное потому, что не смеют сказать «дедушка».) «А он взял почти мою ровесницу, и мы сможем стать приятельницами… Мы уже подружились…» — «Надеюсь, ты не очень им надоедаешь?» — «Нисколько… Если бы я надоедала, Хильда сказала бы мне… Она мне все говорит… И я ей тоже… Она встретилась с Жаком четыре месяца тому назад и три дня спустя уже спала с ним… Он не был первым… До него у нее был гитарист, англичанин…» Вот какая у нас внучка…
Она посмотрела на меня с удивлением, потому что я слушал ее спокойно, слегка улыбаясь.
— Тебя это не тревожит?
— А почему я должен тревожиться?
— Тебе все равно, если с ней что-нибудь случится?
— Нет. Но только я понял, что судьбу человека нельзя изменить…
— Ты же изменил мою судьбу…
— Нисколько… Ты жила здесь, у тебя было двое детей… Но ты осталась верна избранному пути и сегодня достигла того, чего хотела достичь: поста главного редактора…
— Это упрек?
— Нет. Ни ты, ни я не могли повлиять на Жан-Люка. Вернее, мы влияли на него отрицательно. Наш образ жизни так ему опротивел, что он записался в десантные войска.
Она удивлена моими словами, но еще больше ее поражает мой легкомысленный тон. И я совсем не притворяюсь. Мне и вправду вдруг стало легко.
Я смотрю на Жанну и впервые в жизни чувствую себя моложе ее. И свободнее от условностей.
— Он всегда любил спорт, свежий воздух… — пытается она возражать.
— Пусть будет по-твоему. Но разве Жак всегда любил богему? Почему, как только у него появилась возможность, он окунулся в богему Сен-Жермен-де-Пре?
Она замолкает, словно подобные мысли никогда не приходили ей в голову. Я чувствую, что поставил ее в тупик, хотя она не из тех, кто быстро теряется.
— Теперь пришла очередь Натали. Она начинает раньше других — может быть, потому, что это маленькая женщина, а может быть, просто дорожка проторена…
