— Теперь пришла очередь Натали. Она начинает раньше других — может быть, потому, что это маленькая женщина, а может быть, просто дорожка проторена…
Жанна натянуто смеется.
— А я-то ожидала упреков!
— В чем?
— В том, что я предоставила ей слишком большую свободу….
Я улыбаюсь Жанне.
— Ты странный человек, Франсуа…
— Годы, в конце концов, кое-чему меня научили…
— Меня тоже, но я начинаю думать, что осталась более старомодной, чем ты… Тебя не тревожит, что вскоре она станет чаще бывать на набережной Гранз-Огюстен, чем у меня?
— Это продлится недолго.
— Почему?
— Потому что Жаку и его жене это быстро надоест… В особенности жене… У нее впервые будет собственный дом и мужчина, принадлежащий только ей, и она не захочет ни с кем этого делить…
Так ли уж я в этом уверен?
Когда Жан-Люк приезжает в Париж, он останавливается у брата, и несколько раз в году Жак бывает в Сен-Тропезе.
— Это не похоже на то, о чем мне рассказывала Натали.
— А что она тебе рассказывала?
— «Знаешь, Жанна, у нас настоящая «шайка», и Жан-Люк тоже в ней участвует. На каникулы мы поедем в Сен-Тропез. А на рождество, может быть, в Межёв…»
Мне немного больно слышать это. Совсем немного. А моей бывшей жене?
Все-таки она принимает в их жизни какое-то участие. Они посвящают ее в свои планы. Не приглашают, правда, вступить в «шайку», как выражается Натали, но держат в курсе.
Набравшись самых различных идей, они создали себе мировоззрение, которое ничего общего не имеет с нашим. В своем кругу они не церемонятся и думают лишь о том, чтобы доставить себе удовольствие, хотя бы мимолетное.
— Я не решаюсь сказать, что они неправы. В противоположность Жанне, я их не осуждаю. Я всегда старался никого не осуждать.
— Может быть, ты хочешь лечь и я тебе мешаю?
— Нет…
— Доналд, кажется, оставил вдову и троих детей?
— Да…
— Надеюсь, ты им помог?
— Разумеется, я сделал все необходимое…
— Они, конечно, носят твою фамилию?
— А какую же им носить? Они мои внуки, такие же, как Натали и как те, которые еще, наверное, родятся…
Я чувствую, в ней какое-то напряжение. Жанна никогда не ревновала меня к женам, которые были одна до нее, другая после. Не ревновала и к моим недолгим увлечениям.
Но я мог бы поклясться, что она совсем не так спокойна, когда дело касается детей. Ведь это ее дети. И она, очевидно, не очень довольна появлением трех американских претендентов, которые в один прекрасный день потребуют свою долю наследства.
Я невозмутимо продолжаю:
— Не знаю, какая у него дочь… Ее не было дома, когда Эдди Паркер навестил их в Ньюарке… Но старший очень хороший парень… В свои двадцать лет он чувствует себя ответственным за семью… Что касается их дела, им нетрудно управлять…
— А если он влюбится?
— Разве я беспокоился, когда Жак женился в первый раз, а также на прошлой неделе, когда он пришел рассказать мне о Хильде?
— Это совсем другое дело…
— Почему?
Она не знает, что ответить.
— Ты поедешь туда?
— Не думаю.
— Они тебя не интересуют?
— Я не отваживаюсь провести несколько часов в самолете…
— Существуют теплоходы…
— Откровенно говоря, мне не хочется больше путешествовать… Потом, если они захотят познакомиться со мной, они всегда смогут ко мне приехать…
Я сержусь на себя за свою жестокость. Жанна ведь прежде всего мать, как и все другие матери.
Пока мы были женаты, она не пыталась изменить мой характер, или мой образ жизни, как это делают многие женщины.
Может быть, мы недолго были любовниками, зато стали хорошими приятелями.
Мы и сейчас хорошие приятели.
Чтобы выйти из положения, я говорю:
— Кто знает, что может случиться…
Собственно, я ничего не имею в виду. Жизнь так стремительно меняется, и неизвестно, будут ли существовать частные банки через десять, даже через пять лет? Весьма возможно, что когда-нибудь наследование станут считать чудовищным обычаем… Жанна встает.
— Ну, мне пора…
— Скажи Натали, пусть она приходит, когда захочет…
— Скажу…
— Я буду рад… Спасибо, что пришла… Она улыбается.
— Ты, кажется, становишься церемонным…
Теперь улыбаюсь я.
Да и как же иначе? Несмотря ни на что, мы остаемся старыми друзьями.
Сегодня вторник. Ровно неделя, как я получил письмо от Пэт.
Утром произошел незначительный случай, который меня раздосадовал. Причиной всему невольно послужила Жанна. Вчера вечером мне не понравилось, как она говорила о мадам Даван.
И вот сегодня утром, когда моя домоправительница поднимала шторы, я невольно посмотрел на нее иначе, чем смотрю обычно. Она вдруг обернулась. Что уловила она в моих глазах? Во всяком случае, мадам Даван покраснела, как накануне покраснел я, и рука ее дрожала, когда она подавала мне кофе.
Не смешно ли это в семьдесят четыре года? Я много думаю о своем возрасте, слишком много. Так, например, если иногда я хожу на улицу Лонгшан к мадам Бланш, то это потому, что не хочу навязывать старикашку вроде себя никакой другой женщине, кроме профессионалки.
Однако я не чувствую себя старым. Не знаю, знакомо ли это ощущение другим мужчинам моего возраста. В глубине души мне кажется, что я так и остался мальчишкой.
В молодости я был убежден, что рано или поздно все становятся взрослыми, что наступает момент, когда вдруг чувствуешь себя сильным, уверенным и решаешь все вопросы мудро и хладнокровно.
Это не так. Многие мужчины лучше меня умеют играть комедию, облекаются в строгие и торжественные одежды, нарочно придают своим лицам важность. Придумали титулы, так называемые почести, ордена, академии.
И все же остаются мальчишками.
Давеча я покраснел, будто меня застали на месте преступления. А что произойдет теперь? Произойдет наверняка, но, надеюсь, не испортит наших отношений.
Почему, сидя в ванне, я вспоминаю, при каких обстоятельствах встретил графиню Пассарелли? Может быть, потому, что и в тот раз я вел себя, как только что оперившийся юнец.
Мне было пятьдесят восемь. Прошло уже семь лет, как я развелся с Жанной, но жениться не думал. У меня бывали порой приключения, и я наслаждался свободой.
Это произошло в Довиле. Я играл, напротив меня сидел красивый мужчина с седыми волосами и очень молодым лицом, маркиз д'Энанш. Почему вдруг нас обуял дух соперничества? Всякий раз, как он срывал банк, я ставил такую же сумму, и он не отставал от меня. Мы с каждым кругом увеличивали ставки, пока наконец игра стала довольно крупной.
Остальные партнеры фактически уже вышли из игры, а любопытные, стоя вокруг, следили за нашей дуэлью..
Вот тут и появилась молодая женщина, строго одетая во все черное, с восхитительным бриллиантовым ожерельем. Став за стулом маркиза, она наклонилась и поцеловала его в щеку. Он обернулся улыбаясь, пожал ей кончики пальцев.
Я не сомневался, что они любовники. И мне вдруг пришла мысль отбить ее у него. В общем, бросить вызов. Будто я хотел увериться в своих силах. Это заняло целую неделю, однако своего я добился, лишь заговорив о браке.
Так я женился на ней, и в течение трех лет она возила меня за собой повсюду, где привыкла бывать.
— Прошу прощения, дорогая, но мне придется больше жить в Париже, этого требуют мои дела. Я и так чересчур ими пренебрегаю с тех пор, как узнал вас…
Мы с ней никогда не говорили друг другу «ты». Между нами никогда не было настоящей близости.
— Почему вы не сказали мне об этом раньше?
Она смотрела на меня большими удивленными глазами.
— А я-то хотела доставить вам удовольствие, развлечь вас…
Совершенно просто она предложила разойтись. Никаких средств на свое содержание она не потребовала.
Разве я был более зрелым, когда женился на Жанне? Тогда я в первый раз встретил девушку столь же умную, как и привлекательную. Сначала я просто хотел быть ее другом. Потом в один прекрасный день мы сошлись, и я решил, что мой долг жениться на ней.
Ну а что касается Пэт…
Бедная Пэт! Я думаю о том, что сейчас она лежит на больничной койке в Бельвю. Она была натурщицей с великолепным телом. Она была американкой, а я в то время как раз «открывал» Америку…
Если бы я поглубже заглянул в себя, я, конечно, понял бы, что многие из своих поступков я совершал, желая увериться в собственных силах. Мужчины в присутствии других мужчин проявляют некоторую стыдливость, которую они теряют перед женщинами. Я никогда не спрашивал у своих ровесников, смущают ли их подобные мысли.
Мадам Даван приготовила мне серый костюм, довольно светлый для этого времени года. Обычно она сама выбирает мне по утрам одежду. И почти всегда удачно. Не нарочно ли она сегодня достала тот костюм, в котором я кажусь моложе и веселее?
