И никакого беспорядка здесь и в помине нет. Все чисто и убрано. Даже пыль отсутствует, кажется. Интересно, а тут есть компьютер? Вроде не вижу. Говорят, что в помещениях хай-тек много скрытых панелей и разных механизмов. Нажимаешь на секретную кнопочку, и стена отодвигается, обнажая самую современную технику. Наверняка у Антона тоже есть такое, только, естественно, я проверять ничего не буду — вдруг его сумасшедшая мама услышит меня. Тогда мне точно несдобровать. Да и Антону тоже. Наверное, эта тетка нас вместе с ним отправит к своим близким друзьям в самое пекло… Ну, к тем самым, к рогатым.
Я вздохнула, не зная, чем себя занять. Матери и сына больше не было слышно.
О, на столике-тумбочке (сложно идентифицировать, что это за предмет мебели) потрепанный темный блокнот и ручка. Я сделала пару шагов и от скуки открыла его. Что тут записывает Антончик? Это что? Стихи? Неужели Антоша правда стихи пишет? И так много… Вот же темная лошадка, а рассказал мне об этом только сегодня, когда я спросила его о хобби. Хотя почему он должен говорить мне это раньше, ведь я не интересовалась ничем подобным. Интересно, а что за стихи он пишет? Какие они? Про что? Вдруг его лирический герой — невообразимой крутой Марти Сью?
Эта мысль показалась мне забавной.
Почитать, что ли? Или это некрасиво, читать чужие блокноты и письма?
Вообще-то да, но я точно знаю, что все девочки — прямые потомки той самой безносой Варвары, побывавшей на базаре и там же потерявшей одну из самых важных частей лица, ибо все мы любопытны до ужаса.
Эх, хорошо быть бескультурщиной, как я. Ведь любопытство, к моему стыду, взяло верх, и я залезла своим длинным Варвариным носом в исписанные тонким красивым почерком страницы, вырывая торопливо куски текстов взглядом, так как я боялась, что Антон зайдет в комнату и увидит, как я лазаю по его личным вещам. Наверняка рад он не будет.
Раз.
Я тихо тебе проиграю.
Два.
Я скромно тебе поддаюсь.
Три.
Ты знаешь, я очень мечтаю
Пробел.
Что вскоре тебе улыбнусь.
(моей, которая ничего не знает)
Он встречал рассвет в одиночестве,
Он забыл свое имя-отчество,
Не хотел вспоминать он о прошлом.
Ведь тогда все вокруг было ложным.
…………………………………………………
…………………………………………………
Роса играла изрезанной кожей.
Он уже не знал, что теперь ему можно.
А чего нельзя и что теперь запрет?
Что здесь есть табу? И лишь его обет
Крик в ночи едва сдерживал…………………
…………………………………………………
Осколки ласки.
Я бы спел тебе песню о любви, доброте и о ласке.
Я бы спел, но смотрю на тебя с опаской.
Петь? Или рот ты заткнешь мне горящим взглядом?
Скажешь: «Слушай, мальчик, заткнись, не надо»?
Я бы нарисовал тебе картину яркими красками,
Где был бы бал, джентльмены и дамы с масками.
Где было бы пар влюбленных большое множество.
Но ты медленно скажешь: «Картина — убожество».
Я бы построил тебе дворец из стекла хрустального.
Для тебя, совершенной, от меня — неидеального,
Чтоб жила ты, как princess красивой романтик-сказки.
Бей хрусталь. Только дай своей чертовой ласки.
…………………………………………………………
…………………………………………………………
………….Простишь?
Когда-нибудь меня простишь?
Я не со зла все это совершал,
А может, гневно ты проговоришь:
«Ты тварь. Я не хочу, чтобы ты дышал».
И что тогда мне делать? Умереть?
Или, расправив крылья, в небо взмыть?
Чтобы твой образ в облаках стереть,
И там же, в облаках, могилу рыть…
………………………………………………………..
………………………………………………………..
Я любил тебя, глупая <запрещено цензурой>
И хотел. До сих пор в моей душе скука.
По тебе, <запрещено цензурой>, и твоим рукам.
Хочешь играть со мной вновь? Нет, не дам.
Стихи-стихи-стихи… Очень много — почти все страницы исписаны ими. Всюду одни рифмованные строки, зачеркнутые, исправленные, с непонятными пометками. Милые и одновременно злые. Эмоциональные и как будто безличные. Спокойные и взрывные. Непохожие на Антона. Но мне нравятся. Я люблю стихи, особенно сочиненные теми, с кем я общаюсь и кто мне дорог, но сейчас читать все полностью не могу — вдруг хозяин квартиры вот-вот зайдет сюда?
Но чего это у Антона все сочинения такие депрессивные? Бедняга, от чего он мучается? Или это у него такой лирический герой несчастный?
Я, оглядываясь на дверь, как заправский вор, переворачивала страницы, и на самой последней, к своему огромному смущению, но и к радости тоже, обнаружила задумчиво выведенное: «Екатерина», а рядом кучу геометрических рисунков и схематично начерченного ангела, держащего в руках солнце.
Екатерина — это я, что ли?
Как только я подумала об этом, воздух в легких стал горячее, голова чуть-чуть пошла кругом, а щеки то ли запылали, то ли побледнели — мне на лицо словно набросили тонкое, сотканное из самих облаков кружево. На лице появилась легкая воздушная улыбка.
М-м-м, интересно, а мне стихи Тропинка-Малинка посвящал? Хоть один? Ведь какой-то девушке он там писал что-то… Вот было бы здорово, если и правда мне! Мне никто никогда не писал стихов! Вообще-то я привираю. Однажды Нелька в глубоком детстве писала в школьном сочинении: «У нас дружная семья: папа, дядя, брат да я. Еще сестра по дому бродит, только в рифму не подходит!». Помнится, я на такой шедевр очень рассердилась и съела Нелькино пирожное…
И Нинка писала, да. В пятом классе, на поздравительной открытке, что-то вроде: «С днем рождения поздравляю, денег множество желаю». Она всегда была меркантильной. Но все равно хорошей. Потому что даже самые дурацкие, но искренние стихи лучше, чем списанные фразы-шаблоны, придуманные неизвестно кем…
Я осторожно положила блокнот на место. Пусть Антон не знает, что я так нахально брала его личные записи и читала их, отбросив все этические принципы. И уже отошла было прочь, как что-то заставило меня обернуться.
Голубой камень.
Это был голубой камень, так хорошо знакомый мне! Тот самый камень, что я видела на шее Кея столько раз.
Я с глухо бьющимся сердцем наклонилась к круглой тумбочке так низко, словно плохо видела лежащий на ней предмет. Мое внимание привлекло смутно знакомое украшение на серебряной цепочке. Я слегка дрожащими пальцами взяла в руки холодный сине-голубой топаз. Точно такой же, какой носил Кей.
От внезапной догадки украшение выпало у меня из пальцев, показавшись невероятно тяжелым, и осталось лежать около ног, ярко и дразняще поблескивая на черном полу.
Кажется, меня все-таки толкнули в яму.
Кей… Антон… Кей… Антон… Фигуры… Голоса… Лица… Образы… этих двух молодых людей со страшной силой замелькали в моей голове, и мне пришлось схватиться за нее руками.
Проклятое постоянное ощущение дежавю.
Все сходится.
Я его убью.
И я.
Тадайма — с японского переводится как «Я вернулся, я дома».
Охаё — с японского переводится как «привет» и является неформальным вариантном приветствия.
Онэгай симас — с японского переводится как «пожалуйста». Это очень вежливая форма.
Сама — одна из приставок имени в японском языке, означающая большое уважение. В данном случае Нелли использует эту форму язвительно.
Няшный — в русскоязычной среде любителей аниме это слово означает что-то вроде «милый, прикольный, крутой».
Каваий — с японского переводится как «милый, хорошенький, прелестный».
Яххо — неформальное японское приветствие.
Десу — отглагольная связка в японском языке, использующаяся любителями аниме-культуры как подтверждение сказанного. Само по себе ничего не значит.
Иттай — с японского переводится как «ой, больно».
Охаё годзаймас — с японского переводится как «доброе утро».
Каккоии — с японского переводится как «крутой, красивый, офигительный!».
Гроул и скрим — виды альтернативного вокала, популярные в рок-музыке.
