По нему было видно, что он не врет. Краммлих растерялся.
— Но… Эрни…
— Здесь нет Эрни! — взвизгнул Дитц и стукнул кулаком по столу. — Здесь есть гауптман Дитц, начальник контрразведки. И позвольте принимать его как такового.
Краммлих понял, что самое страшное позади. Теперь можно было вспомнить и «мальчишку» и «негодяя» — оскорбиться. Переходя на официальный тон, щедро сдобренный иронией, он попытался перейти в наступление.
— Господин гауптман, не сочтите за труд, объясните: какие планы могут быть в отношении покойников?
— Покойников?..
Дитц распахнул окно, высунулся во двор.
— Лейтенант Кнак!.. Сержант, вы не видели лейтенанта Кнака? Отлично, пригласите его ко мне.
Он закрыл створки окна и прошелся по кабинету. Краммлих уже догадывался, что последует за этим, но исправлять оплошность было поздно. Когда вбежал Кнак, по его перепуганному лицу тоже было видно, что и он все понимает. Вечно ему не везло — слишком был усерден, что ли…
— Кнак, что вам было приказано в отношении женщины? — не скрывая неприязни, спросил Дитц.
Кнак вытянулся в струнку, но губы дрожали, он совсем раскис.
— Имитировать расстрел, господин гауптман, — тихо произнес он. — Стрелять поверх головы…
— А вы что сделали? Вы отдаете себе отчет, что вы сделали? — Дитц глядел на него как на больного. — Ума не приложу, как вы оказались в абвере… Ну, об этом мы еще с вами поговорим. Можете идти.
Дверь за веселым Вилли закрылась неслышно.
— Н-ну? — не скрывая торжества, обернулся гауптман к Краммлиху, но тут же понял, что напрасно дал ему столько времени. Краммлих и не думал оправдываться, он сам нападал.
— Господин гауптман, в таком случае это свинство!
Дитц попытался разыграть удивление.
— В чем дело, господин обер-лейтенант?
— Ах, вы еще спрашиваете? Мы ведем одно дело, но вместо помощи вы все время вставляете мне в колеса палки. Вы не посвящаете меня в свои планы. Выставляете в дурацком виде перед подследственной. Не сообщаете данные, которые известны о Янсон, и я впустую трачу драгоценное время на бессмысленные допросы… Кстати, откуда вам известны данные о Янсон?
Дитц уже понял что позволил себе слишком много, и поменял тон, попытавшись отделаться шуткой:
— Интуиция, Томас, интуиция!..
— Информация — мать интуиции, — язвительно парировал Краммлих. — Почему вы скрывали от меня все, что знаете? Зачем подслушивали допросы?
— Мой опыт…
Это уже было слишком. Краммлих даже на крик перешел.
— К черту ваш опыт! С вашим опытом вы уже десять лет в чине гауптмана!
Сказал — и тут же пожалел об этом. Слепой гнев — плохой советчик. Теперь незаслуженно оскорбленным опять оказался гауптман, и центр тяжести правоты переместился к нему.
— Как вы смеете?! — прошептал он в самое лицо Краммлиху и внезапно взвизгнул: — Как стоите!
Краммлих вытянулся по стойке «смирно». Сделал это медленно, нехотя, всем своим видом показывая, что подчиняется уставу, а не «этой грубой скотине Дитцу». Дитц понял и распалился еще больше.
— Щенок! Немедленно отправляйтесь к себе и пишите объяснение. Иначе я приму меры. Я все вам припомню! — отводил он душу в крике. — И никакой папаша вам не поможет, учтите это, господин обер-лейтенант! На него у меня тоже есть материал!..
Краммлих только улыбнулся в ответ.
— Кругом! Марш! — проревел Дитц.
Краммлих повернулся, подошел к двери и, уже держась за ручку, посоветовал, обернувшись через плечо:
— Примите валерьяновые капли, Эрни.
— Вон!!!
— Что же касается отца… — Краммлих пренебрежительно смерил Дитца взглядом с ног до головы. — Вы еще придете наниматься к нему на работу…
День был испорчен бесповоротно. Томас Краммлих заперся в своей комнате и пил какую-то гадкую водку с привкусом алычи, но хмелел плохо. Дождь то затихал, то стучал по подоконнику. Иногда Краммлих начинал дремать, но вскоре просыпался. Под вечер пришел врач, осмотрел ногу. Краммлих выпил и с ним. Есть не хотелось.
Уже совсем стемнело, когда Краммлих надумал прогуляться. Из-за раны он до сих пор не позволял себе этого, теперь решился. Он успешно проделал почти весь маршрут, только в парк не заходил — поздно. На обратном пути встретил знакомых армейских офицеров, они затащили его в свой клуб. Краммлих шел неохотно — в клубе мог оказаться Дитц, который часто проводил там время за вистом, но перспектива провести вечер в полнейшем одиночестве выглядела еще менее привлекательной.
Предчувствие не обмануло — гауптман был в клубе. Томас Краммлих хотел пройти мимо, сделав вид, что не заметил шефа, но когда тот поднял глаза, помимо воли чуть поклонился. Дитц сухо кивнул в ответ. И все же этого было достаточно, чтобы между ними вновь установился незримый внутренний контакт. «Мы связаны одной веревкой, и тут уж, как ни хитри, ничего не поделаешь», — с грустью подумал Краммлих.
Он возвратился к себе рано. Спать не хотелось. Пить не хотелось… Краммлих постоял возле окна, походил из угла в угол… И вдруг придумал, чем заняться.
Он связался с дежурным и попросил, чтобы через десять минут арестантку из шестой камеры вывели в садик, что во дворе контрразведки.
— Кстати, — добавил Краммлих, — ведь там, в задней стене, кажется, есть калитка?
— Калитка охраняется, — объяснил дежурный. — Постоянный пост. А за забором — патруль.
— Прекрасно, — сказал Краммлих, — значит, через десять минут, не раньше.
Время было необходимо Краммлиху, чтобы привести себя в порядок. Он подошел к зеркалу. Хорошо, что перед прогулкой догадался побриться. Но, боже, где он успел так помять мундир! Неужели еще днем, когда пил водку и валялся на диване? Значит, вот такого его видели в клубе… Краммлих огорчился, но не из-за предстоящей встречи с разведчицей — плащ скроет любые изъяны: теперь у завсегдатаев клуба, которых Томас Краммлих презирал, но с чьим мнением не мог не считаться, будет повод позубоскалить на его счет, при случае ехидно посочувствовать: «Наш бедный философ! Как тяжело он переносит временные трудности! Как о» опускается… Кто бы мог подумать!»
Когда конвоиры привели Семину по дорожке в самый угол сада, где на скамье сидел Томас Краммлих, она не сразу узнала контрразведчика. Вечер был темный, новолуние, к тому же ветер только начал растаскивать тучи, но тут и звезды помогли бы мало, потому что скамейка стояла под самым забором, в тени, закрытая со стороны дома мрачной елью.
Семина шла медленно. Сначала она решила, что ведут расстреливать, но обстановка для этого была неподходящей. Что же тогда? Ей стало страшно: неизвестность, с которой не знаешь, как бороться, угнетала больше всего. А когда она увидала темную фигуру на скамье, то и вовсе остановилась.
Человек поднялся.
— Добрый вечер, мадам.
Она по голосу сразу узнала Томаса Краммлиха. Трудно сказать отчего, но ее страх прошел.
— Ах это вы, господин обер-лейтенант! — воскликнула она и удивилась, как хрипло звучал ее голос.
— Что с вами? — озаботился Краммлих и повернулся к конвоирам. — Вы мне больше не нужны. Можете идти. — Затем пригласил разведчицу сесть на скамью и сам сел рядом. — Неужели мы вас простудили днем? Дождь пошел так некстати…
Семина рассмеялась.
— Это от страха.
— Вот уж не подумал бы!
— Представьте себе, я ужасная трусиха. Из-за любого пустяка могу в обморок упасть. Презираю себя за это и все равно ничего с собой не поделаю. Может быть, вы слыхали такую пословицу: храбрец умирает один раз, трус — десять? Это про меня.
— Но во время расстрела вы держались прекрасно.
— Ничего удивительного. Страх заледенил. Я была как деревяшка. Кстати, господин обер-лейтенант, я еще не поблагодарила вас. А ведь я обязана вам жизнью…
— Что вы, какие пустяки! — прервал ее Краммлих. — Это был мой долг, и только… Я знал, что вы невиновны, да и мой шеф это знает, но он издергался за последние дни. Все нервы и нервы… Понимаете, мы получили точные сведения, что к нам заброшена русская разведчица по фамилии… как ее… — Краммлих пощелкал пальцами, вспоминая. — Ах да, Семина! Так гауптман из-за этой Семиной с ног сбился. Весь город перевернул — и хоть бы что. А тут вы ему под горячую руку попали.
Идя сюда, Краммлих пытался представить, каким выйдет разговор, но он никак не думал, что все получится настолько просто и естественно. Он почувствовал, как расслабляется. Не было войны, не было бомбежек и обреченности. Зато — и это было реальностью, чтобы убедиться в ней, достаточно было протянуть руку, — рядом сидела красивая приятная женщина, от земли пахло прелыми листьями, и где-то рядом звонко били редкие капли. Удивительно знакомый звук. На что это похоже? Наверно, капли попадают в пустую консервную банку, подумал Краммлих, и ему отчего-то стало очень весело и мирно.
