«Ну я с ней то же самое проделаю, — клялась себе Сибилла каждый вечер. — В следующий раз — завтра же, если дождя не будет, — я сама ее бабахну, она и панаму (это указатель) не успеет повесить на ветку. Скажу „бах-бах“ не в очередь, и ей до времени каюк».
Но наступало очередное завтра, и Сибилла ничего не могла с собой поделать. Сохранить уважение Добеллов было важнее, чем победить в игре. Так что, используя все свое хитроумие, Сибилла, поелику возможно, уходила из поля зрения Дезире. Она пряталась за лавровыми деревьями, отпуская по ходу дела замечания, как в разговоре со слабоумным: «Я в укрытии, я вся зеленая, меня не видно за деревьями». И все же Дезире находила ее. Взгляд Дезире упирался в сплошную гряду холмов. «До меня целых полмили», — кричала Сибилла, меж тем как Дезире безжалостно направляла ствол в ее сторону.
«Меня не убьют, — обещала себе Сибилла. — К черту правила. Если ей можно, почему мне нельзя? Не буду падать, когда она бабахнет. В следующий раз, завтра, если дождя не будет…»
И все-таки Сибилла просто падала на землю. Когда Иен и Хью Добеллы объявляли, что этот «бах-бах» не считается, она, полная надежд, воскресала, но — «считается, как это не считается. Правила есть правила», визжала в ответ Дезире. И Сибилла снова плашмя падала на землю, понимая, что теперь-то уж все, конец.
Так эта девочка, словно бешеная, и продолжала до времени убивать Сибиллу, ни разу, однако же, не причинив никакого вреда мальчикам. По некоей причине, о которой Сибилла задумалась лишь многие годы спустя, жертвой всегда становилась только она.
Однажды, когда Дезире опоздала к началу игры, Сибилла предложила мальчикам вообще исключить ее: «Она все только портит».
— Но ведь в игре участвуют четверо, — возразил Йен.
— Нужны четверо, — сказал Хью.
— Ничего, достаточно и троих. — И Сибилла принялась на ходу придумывать игру на троих. Она объясняла им то, что приходило ей в голову. Но привыкшие играть в казаков-разбойников по двое с каждой стороны, мальчики никак не могли ее понять. «Понимаете, — говорила Сибилла, — я буду единственным казаком. Или, — льстиво продолжала она, — другим казаком будет вишня». Но разговор шел с камнем — не страшным, но ничего не понимающим. И вдруг она осознала, что значительно опережает их в своем умственном развитии, и сразу почувствовала себя одинокой.
— Может, тогда в лапту сыграем? — предложил Йен.
После этого Сибилла каждый день брала книгу и садилась читать рядом с матерью, которая, в общем, была только рада, что Сибилле надоели эти буйные игры.
— Они собирались на охоту, — сказала Сибилла.
Ее хозяин менял бобину.
— Когда видишь Сибиллу в таком… такой общественной среде, — сказала ее хозяйка, — она предстает совсем в новом свете. Ученые люди среди них были?
— Нет, но много поэтов.
— Не может быть. Что же, все они стихи писали?
— Не все, но многие.
— Да кто же это такие, в конце концов? Например, кто вот этот блондин, что стоит рядом с вами у фургона?
— Управляющий имением. Там выращивали страстоцвет, а потом сок делали.
— С ума сойти, страстоцвет. И что, он тоже стихи писал?
— Ну да.
— А кто эта девушка — та, что я с вами спутала?
— A-а… Ее я знала еще в детстве, а потом мы встретились в колонии. Коротышка — ее муж.
— И все вы в то утро собрались на сафари? Знаете, Сибилла, мне как-то трудно представить себе, что вы в кого-то стреляете.
— В тот раз, — сказала Сибилла, — я никуда не ездила. А ружье это так, для полноты картины.
Все рассмеялись.
— И вы все еще поддерживаете отношения с этими людьми? Я слышала, колонисты — большие любители писать письма, это позволяет не терять связи с…
— Нет, — возразила Сибилла и добавила: — Трое из них погибли. Девушка, ее муж и блондин.
— Правда? И как же это случилось? Только не говорите, что это как-то связано со стрельбой.
— Это связано со стрельбой, — сказала Сибилла.
— Номер три, — проговорил хозяин. — Готовы? Выключите свет, пожалуйста.
— Смотрите, чтобы вас там львы не сожрали. И вообще, Сибилла, держись подальше от стрельбы. — Люди, собравшиеся на вокзале, не отдавали себе отчета в производимом ими шуме, ибо пребывали посреди него. По мере того как приближалось время отъезда, родичи Дональда рассеивались, в то время как близкие Сибиллы жались поближе к паре.
— Два года — целое приключение.
— Держись подальше от стрелковых дел. Не позволяй Доналду брать ружье в руки.
В какой-то момент случился целый обвал газетных публикаций о стрельбе в колонии. Много писали о том, какое воздействие производит на молодых поселенцев климат, неумеренное потребление спиртного, недостаток белых женщин. Колония стала местом, где любовники стреляют в мужей или сами стреляются, где мужья стреляют в аборигенов, подглядывающих в окна спальни. В последнее время «Таймс» начала публиковать письма уважаемых колонистов, опровергающих слухи о скандалах. Недавние происшествия, утверждали они, не отражают быт мирного большинства. Губернатор заявил прессе, что все страшно преувеличивается. К тому времени как Сибилла и Доналд уехали в колонию, мюзик-холлы со своими комическими представлениями на тему стрельбы в колониях уже исчерпали зрительский интерес.
— Не заводите дома змей и крокодилов. Поосторожнее там со львами. Не забывайте писать.
Каково же было их удивление, когда выяснилось, что стрельба в колонии — не просто мюзик-холльный сюжет. Она накатывала волнами. Бывало, три месяца подряд сообщения об убийствах и самоубийствах появлялись еженедельно. Старые колонисты, с их пронзительно-голубыми глазами, сидели за бутылкой виски и толковали о том, что вот еще один молодой бездельник прикончил себя. А затем начинался сезон дождей, и стрельба надолго замолкала.
Через восемнадцать месяцев после свадьбы Доналда задрала львица, и он скончался еще на носилках, пока его несли домой, на станцию. В охотничьей экспедиции участвовали восемь человек, но никто не мог сказать, как так получилось: все заняло какие-то мгновения. Аборигены совершенно обезумели и, вместо того чтобы застрелить зверя, только стонали «о-о-о» и указывали пальцем на место происшествия. Несколько крупных шагов через густые заросли травы — и друзья Доналда достали удалявшуюся от тела человека львицу.
Его друзья по археологической экспедиции, в составе которой он и приехал в Африку, уговорили Сибиллу остаться в колонии еще на шесть месяцев, до конца срока, и вернуться в Англию вместе с ними. Колеблясь, как поступить, она отправилась на экскурсию. Но археологов отозвали до истечения срока. Началась война. Гражданским лицам запретили покидать континент, и Сибилла оказалась в западне, как Доналд в лапах у львицы.
Жаль, что ему не выпало жить своей жизнью. Ясно, что, останься он жив, они бы разошлись. Конфликтов никаких не было, но, думала Сибилла, еще два года, и они наверняка бы возникли. Доналд начал выказывать признаки скуки. К последнему, двадцать седьмому году, жизни его ум утратил способность вопрошания. Археология, этот захватывающий предмет, стала для Доналда всего лишь работой. Он начал рассуждать так, словно все археологические методы и теории утратили энергию развития в тот день, когда он получил свою степень, и теперь осталось лишь применять знания к полевой работе, рассчитанной на некий ограниченный отрезок времени. Из Англии приходила литература по археологии. Обычные специальные издания, отпечатанные в формате 33,6 на 42 сантиметра, находили их все по новым почтовым адресам. «Доналд, ты что, даже просмотреть не хочешь?» — «Да нет, честно говоря, не вижу необходимости». Необходимости не было потому, что его будущее уже определилось. Два года в поле, а затем лекционная работа. «Если бы я занималась этим предметом, — думала Сибилла, — мне эта литература была бы необходима. Будь это даже сочинения для посвященных, все равно, если правильно прочитать, это расширило бы мой кругозор».
По утрам Сибилла лежала в постели и читала перевод «Дневников» Кьеркегора, пришедших из Англии в тот же месяц, когда они были впервые опубликованы. Она ощущала себя подобно пустыне, не осознающей своей сухости, пока ее не оросит дождь. Когда Доналд ближе к вечеру возвращался домой, ей было почти нечего сказать ему.
— Тут опять стрельба случилась, — заметил Доналд, — на той стороне долины. Один малый неожиданно вернулся домой и застал жену с мужчиной. Застрелил обоих.
— В этих краях джунгли всегда рядом, — сказала Сибилла.
— О чем это ты? Мы в восьмистах милях от джунглей.
Когда он отправился в свою первую охотничью экспедицию, за восемьсот миль, в джунгли, ей подумалось, а ведь в его уме не осталось ничего живого, он походит на выброшенную на берег и переставшую биться рыбу. Но, думала она, другая этого бы не заметила. Другие женщины не хотят быть замужем за Мозгом. «А я хочу, — думала она, — я урод, и мне не следовало выходить замуж. На самом деле я вообще не из тех, кому показано выходить замуж. Может, поэтому ему не интересна моя личность, точно так же, как не интересны книги и журналы. Это могло бы заставить думать, а мысли раздражают».
