Вместе с мужем, Барри Уэстоном, Дезире жила в удаленной части колонии. Об Уэстоне Сибилла слышала, только не знала, что он женат на Дезире. Разговоров о нем как о предприимчивом колонисте было немало. Несколько лет назад он надумал делать сок из страстоцвета, развел сады, построил фабрику. Теперь дело стремительно шло в гору. Барри Уэстон также увлекался поэзией. Томик его стихов под названием «Домашние мысли» с большим успехом расходился по всей колонии. Его первая жена умерла от болотной лихорадки. В один из наездов в Англию он познакомился с Дезире, которая была на двенадцать лет моложе его, и женился на ней.
— Нет, ты непременно должна наведаться к нам, — сказала Дезире Сибилле и повторила, поворачиваясь к Ариадне: — Мы вместе ходили в одну небольшую частную школу. Ой, между прочим, Сибилла, Троцкого помнишь? А Минни Маус, как мы ее бедняжку, мучили? В жизни не забуду день, когда…
Школа, где преподавала Сибилла, должна была скоро закрыться на каникулы; тогда же Ариадна собиралась съездить к мужу в Каир. Сибилла пообещала навестить Уэстонов. Когда Дезире, одетая в красивый шелковый костюм, ушла, Ариадна сказала:
— Хорошо, что ты поживешь у них. А то я так переживала, что ты останешься здесь одна на несколько недель.
— А знаешь, — возразила Сибилла, — пожалуй, я к ним не поеду. Найду какой-нибудь предлог.
— Но почему? Там ведь так чудесно, и время хорошо проведешь. Он ведь ко всему прочему и поэт. — Сибилла буквально слышала, как Ариадна с нажимом говорит друзьям: «Что-то с Сибиллой не так. Чтобы узнать человека, надо с ним вместе пожить. У Сибиллы семь пятниц на неделе, то одно говорит, то другое… Что-то у нее не так с сексом… какие-то странности…»
Дома, подумала Сибилла, все было бы иначе. Ее последнее прошение о поездке в Англию было только что отклонено. Все перемывали ей косточки.
— По-моему, я заболеваю, — сказала Сибилла и вздрогнула.
— Ложись, дорогая. — Ариадна окликнула Элайу, чернокожего слугу, и велела налить Сибилле лимонного сока. Но в тот раз она все же не заболела.
Зато из своей первой поездки к Уэстонам она вернулась с гриппом. Ее «форд» 1936 года выпуска по дороге сломался, и пришлось ждать три часа на холодном ветру попутной машины.
— Надо бы вам обзавестись какой-нибудь приличной машиной, — сказала пришедшая навестить ее жена аптекаря. — На этих старых драндулетах по нашим дорогам не поездишь.
Сибилла лежала молча, дрожа всем телом. Тем не менее в середине семестра она снова поехала к Уэстонам.
Призывы Дезире были настойчивы, почти отчаянны. И Сибилла всякий раз послушно на них откликалась. Вокруг Уэстонов было какое-то магнетическое поле.
Визиты ее всегда обставлялись одинаково. На веранде, в строго определенном месте, ее неизменно ждало удобное соломенное кресло. Казалось, даже подушки не менялись и всегда укладывались в определенном порядке.
— Что выпьешь, Сибилла? Тебе там удобно, Сибилла? Ты у нас отлично проведешь время, Сибилла.
Похоже, она стала для них маленькой сироткой. Надев непроницаемо темные очки, она задумчиво взирала со своего места на супружескую пару.
— Мы приготовили тебе — верно, Барри? — мы приготовили тебе небольшой сюрприз.
— Мы тут задумали — верно, Дезире? — чудесную поездку… охота на кроков… бегемотов…
Сибилла потягивает джин с лаймом. Дезире с мужем сидят вплотную друг к другу и не спускают глаз с Сибиллы, пересевшей на соломенную кушетку. Взгляд их исполнен любви.
— Да сними ты эти свои дымчатые очки, Сибилла, — солнце почти зашло.
Сибилла снимает очки. Парочка держится за руки. Они чмокают друг друга и вдруг яростно сливаются в страстном объятии, в продолжение которого Барри раз-другой исподтишка посматривает на Сибиллу. Барри высвобождается и обнимает жену за плечи; она сворачивается калачиком и прижимается к нему. К чему все это представление, думает Сибилла. «Сибилла шокирована», — роняет Барри. Она потягивает свой джин и отмечает про себя, что эта откровенная демонстрация близости между мужем и женой и впрямь шокирует, в чем-то даже больше, чем любовные игры в парках или подъездах.
— Мы очень влюблены друг в друга, — поясняет Барри и еще теснее прижимает к себе жену. А Сибилла старается понять, что же не так в их браке, ибо что-то не так, это ясно. Парочка снова целуется. «Или все это мне только снится», — спрашивает себя Сибилла.
Еще в свой самый первый приезд Сибилла четко поняла, что что-то в их семейной жизни не так. Поначалу она казалась себе объективным наблюдателем, и ее даже позабавило, когда она поняла, что призвана сюда в качестве некой искупительной жертвы. В присутствии других гостей, заметила она, любовные сцены не разыгрываются. Напротив, перед друзьями парочка ведет себя с ней довольно пренебрежительно. «Бедняжка Сибилла, живет совсем одна, школьная учительница, друзей почти нет. Мы затаскиваем ее сюда при первой же возможности». Окружающие смущенно смотрят на Сибиллу и улыбаются. «Но ведь у вас здесь, должно быть, целая куча друзей», — говорят они ей любезно. Сибилла пришла к заключению, что Уэстонам она не по душе, но обойтись без нее они почему-то не могут.
Вернулась из Каира Ариадна.
— Ты всегда такой измочаленной выглядишь после поездок к Уэстонам, — не выдержала она в конце концов. — Наверное, это из-за вечеринок за полночь и выпивки.
— Должно быть, так.
Дезире бомбардировала ее приглашениями. «Непременно приезжай, ты нужна Барри. Ему нужны твои советы по поводу некоторых стихов». Сибилла сразу же рвала эти записки, но на приглашения, как правило, откликалась. И не потому что ценой ее неловкости было благополучие Уэстонов, но потому, что странным образом эта неловкость была нужна ей самой. Сами поездки к Уэстонам смягчали испытываемое ею чувство вины. «По-моему, — думала Сибилла, — они скорее всего заметили, что со мной что-то не так». Да, но как они могли догадаться? Ведь она всегда соблюдает крайнюю сдержанность, когда они расспрашивают ее о частной жизни. Увы, самые интимные тайны находят тонкие способы становиться достоянием хищных бдений людей, являющих собой полную противоположность тебе. «Мне кажется, — думала она, — сердца говорят с сердцами, а глубины окликают глубины. Только язык этот редко бывает внятен. Тут есть какое-то недоразумение. Они полагают, что их эротические восторги должны задеть мою фригидную душу, и в этом смысле они правы. Только дело тут не в зависти. На самом деле всему виной скука».
Ее «форд» с тарахтением пересекал равнину. Господи, думала она, как же скучно будет наблюдать за картинами семейной жизни! И как довольны, как счастливы будут они сами! Эти мысли утешали ее, они были жертвой богам.
— Сиб, тебе ничего не нужно?
— Да нет, спасибо. — Она отхлебнула джина с лаймом.
Дома он называл Дезире Дорогушей.
— Поцелуй меня, Дорогуша, — сказал он.
— Всегда к твоим услугам, Бадди, — сказала Барри жена, тесно прижимаясь к нему и подмигивая Сибилле.
— Знаешь что, Сибилла, — сказал Барри, приглаживая волосы, — тебе надо снова выйти замуж. Много теряешь.
— Точно, Сиб, — подхватила Дезире, — тебе нужно либо замуж выйти, либо в женский монастырь податься, либо одно, либо другое.
— Не понимаю, почему я должна подходить под какой-то шаблон, — возразила Сибилла.
— Да потому что так ты ни то ни се — верно, милый?
«Пожалуй, верно, — подумала Сибилла, — потому-то мне все время так скучно».
— Или заведи приятеля, — предложила Дезире. — Тоже хорошее дело.
— А так ты просто зря тратишь лучшие годы, — сказал Барри.
— Может, тебе что-нибудь нужно, Сиб?.. Мы хотим, чтобы тебе здесь было хорошо. Если захочешь привезти приятеля, всегда пожалуйста, мы люди свободомыслящие, верно, Бадди?
— Поцелуй меня, Дорогуша, — сказал он.
Дезире вынула из кармана носовой платок и стерла помаду с его губ. Он отдернул голову и сказал Сибилле:
— Давай свой бокал.
Дезире посмотрела на свое отражение в окне, занимающем всю стену, и сказала:
— Сиб слишком умна, вот в чем ее беда. — Она пригладила волосы и посмотрела на Сибиллу с застарелой, еще с детских лет идущей враждебностью.
После ужина Барри читал свои стихи. Он говорил, как правило: «Нынче вечером я не буду эгоистом. Никаких стихов». А Дезире, как правило, восклицала: «Ну пожалуйста, Барри, почитай». И в конце концов он неизменно начинал читать. «Потрясающе, — говорила Дезире, — замечательно». На третий вечер происходящее утрачивало в глазах Сибиллы оттенок веселого фарса, и ее охватывала скука, которая рвалась наружу с такой же силой, как газ из воздушного шара. Чтобы сдержаться, она время от времени глубоко вздыхала. Барри был слишком поглощен звучанием собственного голоса, но Дезире все замечала. Поначалу Сибилла позволяла себе тактичные замечания:
