Он не вернулся домой ни в эту ночь, ни на следующий день… Его искали повсюду, но безуспешно. Наверное, он покинул город совсем, навсегда.
Перевод А. Пайковой и К. Юнусова
Заключенные, как обычно, перед прогулкой выходили из камер строиться на перекличку. Им предстояло в течение часа слоняться по тюремному двору под наблюдением сержанта Абд аль-Кадера, добродушного толстяка, пучеглазого и широколицего.
Сержант принялся скороговоркой выкрикивать имена, отрывая глаза от списка при каждом новом имени, чтобы проверить очередное «да» или «здесь».
— Саид аль-Бармави!..
В ответ не последовало ни «да», ни «здесь». В рядах начали оглядываться, и какой-то доброволец громко позвал:
— Саид! Саид!..
— Это вы нарочно подстроили! — строго произнес Абд аль-Кадер, оглядываясь по сторонам. Строй нарушился, заключенные обступили сержанта, стараясь успокоить его, некоторые бросились в камеры восьмой секции искать Саида. Наконец его нашли и притащили к сержанту. Рассерженный Абд аль-Кадер с упреком посмотрел на него и возобновил перекличку:
— Саид аль-Бармави!
— Д-д-д… да… — заикаясь, словно пьяный, пробормотал Саид.
Все оживились, и даже на лице сержанта появилось подобие улыбки. Кончив перекличку, он облегченно вздохнул, восславил несколько раз Аллаха и начал спускаться по лестнице во двор тюрьмы. За ним, тихо переговариваясь, потянулись заключенные.
Расталкивая товарищей, Саид старался пробраться к своему другу Фавзи, толстому коротышке с жесткими торчащими усами. Едва не упав на одной из ступенек, он догнал Фавзи в конце лестницы и схватил его за локоть.
— Я сделал открытие, Фавзи… вот уж, в самом деле!
Эти слова озадачили Фавзи…
— Открытие?.. Какое открытие? — спросил он. — Ты что, все еще спишь?.. Проснись! Уже восемь часов. Обсудим лучше, как нам встретить новеньких, они прибудут сегодня вечером…
— Ты знаешь, им повезло.
— Повезло?! — с удивлением повторил Фавзи. — Да что с тобой сегодня?
С напускной важностью, о чем свидетельствовали легкий взлет бровей и дрожание век, Саид бросил взгляд на Фавзи.
— Слушай… Я — открыватель. Можно даже сказать, изобретатель…
Фавзи презрительно скривил губы и, погрузив тонкие пальцы в копну своих черных волос, засмеялся:
— О, ваша милость, стали открывателем? Христофор Колумб!.. Ибн Баттута[21]!.. Ньютон!.. Эйнштейн!..
Саид стоял неподвижно, на губах его играла загадочная улыбка человека, причастного к великой тайне… Наконец Фавзи, не в силах больше сдерживаться, закричал:
— Уж не потерял ли ты рассудок, сидя в карцере? Стоит, пожалуй, сообщить о твоем состоянии в наш комитет!
Он сделал вид, что хочет тотчас осуществить угрозу, но Саид поспешно притянул его к себе и стал что-то нашептывать на ухо.
Лицо Фавзи мигом оживилось. Лоб то разглаживался, то снова покрывался морщинами, глаза расширились, одна бровь поднялась выше…
— Это невероятно, — повторял он время от времени.
— Говорю тебе, я видел своими глазами! — уверял его Саид.
— Ты сам все это видел?
— Все. Как тебя сейчас…
Друзья продолжали шептаться, обмениваясь быстрыми короткими фразами. Заключенные, проходившие мимо, пытались привлечь их внимание вопросами о встрече новичков, о проделках и шутках, которые готовились специально к этой встрече. Но Саид и Фавзи не обращали на них внимания.
Наконец они перестали шептаться. Саид отстранился, посмотрел на друга, довольный впечатлением, которое произвели его слова на Фавзи. Тот помолчал немного, потом сказал:
— Если все, что ты сообщил мне, правда, это, что и говорить, открытие… да еще какое открытие!..
Тогда Саид предложил другу незаметно пробраться в барак и самому удостовериться в открытии. Тот кивнул головой в знак согласия, и оба осторожно двинулись к двери.
Выбрав момент, когда никто не смотрел в их сторону, они проскользнули внутрь и, перескакивая через ступени, вбежали на верхний этаж, где была расположена камера Саида. Убедившись, что коридор пуст, Саид остановился у стены и отыскал маленькую дырку между деревянными досками, которыми было забито окно. Раньше перед этим окном находился пустырь, теперь там построили женскую тюрьму.
Саид нагнулся и, зажмурив один глаз, заглянул в дырку. Подняв голову, он с волнением прошептал:
— Смотри сам, Фавзи, смотри!
Фавзи приник к окну. Взору его открылась группа женщин в белых тюремных одеждах. Прогуливаясь, они медленно ходили взад и вперед. Среди них были худые и толстые, маленькие и высокие — «на любой вкус», как определил Фавзи. Он даже вспотел от волнения. Ведь за все три года, что он провел за мрачными решетками тюрьмы, он впервые увидел женщин.
— Это же кино, настоящее кино! — воскликнул он. И снова припал к дырке.
— Слушай, Саид, да тут одна беременная! Иди скорей сюда!
Тот не двинулся с места.
— Я уже смотрел на нее, целых три дня.
— О Аллах… Так, значит, господин изобретатель уже давно сделал свое открытие… Скрывать столько времени!.. Вот эгоист!
— И в награду за все меня еще упрекают! Просто я не хотел говорить тебе, пока не убедился, что это достойно твоего внимания.
— Достойно, господин Саид, еще как достойно… — весело проговорил Фавзи и, потирая руки, снова прильнул к отверстию.
* * *
Комитет, выбранный заключенными, собрался во дворе тюрьмы, чтобы обсудить вопрос об открытии Саида аль-Бармави. Восемь человек, рассевшись на земле, слушали доклад Фавзи. Он рассказал, что видел женщин с распущенными волосами, с голыми руками и ногами. Трое из собравшихся возмутились:
— Спаси нас Аллах от проклятого шайтана!
Остальные, тщетно стараясь скрыть ликующие улыбки, предложили создать специальную комиссию и поручить ей организовать «кинотеатр», где желающие за полкырша смотрели бы в щелку в течение определенного времени. Выручку можно было пустить на покупку книг, лекарств и сигарет. Трое взывавших к Аллаху продолжали протестовать против этой порочной затеи. Разгорелась острая дискуссия.
Саид стоял в стороне, в нескольких шагах от членов комитета, с трепетом ожидая решения судьбы своего открытия. Председатель предложил поставить вопрос на тайное голосование. Раздали белые листки бумаги. Сторонники «кино» должны были написать «да», противники — «нет». Когда голосование закончилось, председатель позвал заключенных на общее собрание. Все столпились вокруг комитета, и начался подсчет голосов. Председатель развернул первую бумажку и громко объявил:
— Нет…
Потом еще раз «нет».
— Вот реакционеры! — крикнул кто-то из толпы. Все зашумели. Председатель призвал соблюдать тишину и потребовал воздержаться от замечаний.
В результате подсчета предложение о создании «кинотеатра» было принято шестью голосами против двух.
— А где же третий? — раздался чей-то возглас.
Трое, убоявшиеся «проклятого шайтана», обменялись смущенными взглядами. Заключенные ликовали. Было объявлено, что организация «кино» возлагается на двух друзей — Саида и Фавзи.
* * *
С этого дня Саиду было присвоено звание Великого изобретателя, а камера, где находилось окно с дыркой, стала именоваться «кинотеатром». На следующее утро жаждущие развлечений, пожертвовав прогулкой, выстроились в длинную очередь. Уплатив директору «кинотеатра» Фавзи полкырша, каждый получал право в течение двух минут наслаждаться волнующим зрелищем. Фавзи ходил с видом преуспевающего бизнесмена. Единственная трудность, с которой он столкнулся на новом посту, состояла в удалении зрителей из «кинозала» после окончания «сеанса». Очередной счастливчик припадал к окну, сливаясь с ним в единое целое, остальные же нетерпеливо топали ногами и кричали, торопя его:
— Вот эгоист! Соблюдай же порядок!
— Тащи его, Фавзи! Тащи!
Иногда можно было услышать и более острые словечки.
В большинстве случаев Фавзи приходилось прибегать к физической силе, чтобы оторвать чересчур увлекшегося. Тот, тяжело вздыхая, выходил на тюремный двор и присоединялся к товарищам, обсуждавшим только что пережитое. Со всех сторон слышались восторженные восклицания:
— Одна там есть… белая, как сливки. Клянусь Аллахом, не уступит Мэрилин Монро…
— А томную красотку ты заметил?
— А еще там есть совсем крохотная, как козявка, но все на месте…
Споры не утихали ни на минуту. Разбившись на группы сообразно своим вкусам, заключенные горячо обсуждали увиденное в «кино». Каждый из них оставил семью, друзей и близких. Лишенные всего, кроме своих взглядов и убеждений, сохранив лишь воспоминания об отношениях, которые связывали их с людьми на воле, они вносили в свои споры всю эту смесь устоявшихся представлений.
