– Скажите, Михаил, а Всеволоду обычно не бывает плохо от такого количества водки?
Талов даже не улыбнулся.
– Сева пьет исключительно джин с тоником. По особым случаям может выпить шампанского.
– Извращенец! – сказала я, зевнув.
– А вот и я! – из темноты, словно чертик из табакерки, выскочил Лихоборский.
И в нашей застоявшейся атмосфере словно подуло свежим, упругим ветром.
– Это вы обо мне, Оксана?.. Да не смущайтесь, я уже привык.
– У меня такое чувство, что вы специально где-то прячетесь и ждете, пока я выскажусь.
– Так и есть! – сказал он, снова сдвигая меня бедром. И на сей раз уже совершенно открыто обнимая за плечо.
– Друзья мои! – обратился Лихоборский к присутствующим. – В нашем деле очень важно уметь принимать компромиссные решения! Если нет другого выхода, идите на компромисс и жизнь ваша станет прекрасной! – вывалив на нас всю эту белиберду, он добавил: – За это я и хочу выпить! Миша! Почему у тебя не налито?
– Сейчас поправим, – успокоил его Михаил. Обернулся и стал общаться с официантом при помощи двух пальцев.
Я наблюдала.
Сначала он ему просто махнул пальцами. Потом показал маленький размер. А затем растопырил в виде латинской V. Очень удобно. Даже я поняла. Первое – это «слушай сюда!». Второе – «мне бы водочки грамм 50». И третье – «тащи сразу два стопаря».
Лихоборский уже практически улегся на меня. Его рука небрежно скользнула на мою талию. Другой рукой он нежно шевелил прядку у моего виска. Похоже все-таки подвыпил Сева крепко, хотя и пытался своим энергичным видом всех одурачить.
Я тревожно зыркнула в сторону Полины. Лицо ее было бледным, оно отражало все ее чувства. Происходящее казалось ей ужасным. Отвратительным! Я – предательница! Лихоборский – бабник! Вечер – говно! И вообще!.. Никому нет дела до того, какая она красивая!
С эстрады раздался звук пробуемой струны. Мимолетная дробь ударных. В микрофон сказали: «Раз… раз… раз, два, три». И грянула слаженная заводная мелодия.
– Я их знаю! – радостно заверещала Ирка и стала в свойственной ей манере тыкать в артистов пальцем.
– Познакомишь? – спросила я.
– Цыц! – Лихоборский так сильно меня прижал, что от его ладони у меня заболел бок.
Совсем распоясался, мерзавец!
Когда мы, наконец, выпили за его несколько метафорический тост, он поволок меня танцевать.
Не обращая внимания на ритм, Лихоборский крепко обнял меня, и мы стали тихонько переминаться на месте. Вокруг нас выламывали неописуемые коленца молодые банкиры (или кто уж они там были?). Девицы секретарской наружности трясли поочередно то лохмами, то бюстами. А мой Сева все замедлял и замедлял темп. И я знала, что стоит мне поднять голову – мы будем целоваться до тех пор, пока нас не разлучит смерть.
Я все не решалась. Стоит ли нарушать спокойствие? Так хорошо было прижиматься к его груди, чувствовать засунутыми под смокинг руками тепло его тела.
Вдруг меня словно что-то прожгло. Я сначала даже не поняла, в чем дело, а потом столкнулась глазами с Полиной. Они с Иркой и Таловым, разбавляя среду секретарш, исполняли танец тех, кому за 30.
Полина меня ненавидела. Двигалась невпопад, потому что не слышала музыки. Ей слишком мешало это мое спокойствие. Я бы уже, наверное, сбежала на ее месте раз десять. А она терпела уколы ревности – неведомое ей прежде чувство.
На мое счастье музыканты заиграли медленный танец. Талов привлек Полину к себе. Ирку тут же подцепил какой-то банкир. Произошло некоторое движение, и вот вокруг нас уже топтались посторонние люди. Никого из своих я больше не видела.
Баба с возу – кобыле легче.
Я задрала голову и тут же уткнулась в пылкий поцелуй Лихоборского…
Говорят, счастливые часов не наблюдают. Это правда. Сколько по времени длилась песня, я не поняла. Как, впрочем, не поняла вообще ничего. Только услышала, что музыка стихла, сменившись овациями благодарной аудитории. Мне казалось логичным, если мы хотя бы перестанем кружиться, но Всеволод не только не остановился, а даже, как будто наоборот, танцуя, ему нравилось намного больше целоваться под аплодисменты. Я чувствовала неловкость, но потом вроде ничего, пообвыкла.
– Эй! – неожиданно прозвучало над ухом, да так громко, что я даже вздрогнула. – Вам же только что намекнули со сцены. Напитки покрепче! Все остальное – покороче! – Талов дернул Всеволода за лацкан и призывно махнул рукой. – Идемте, выпьем!
– Мишаня!.. – взревел Лихоборский. – Иди, погуляй!
Шепнул мне на ухо: «Уходим!» Взял за руку и стал уводить из зала.
– Погоди! Там же моя сумка осталась!
Всеволод приостановился:
– Мишаня! Будете уходить, захвати бесхозную сумочку!
Тот в ответ энергично отмахнулся. Дескать, да паш-шел ты!..
– Захватит! – уверил меня Лихоборский.
Глава 7. На даче показаний
Я, конечно, не ханжа, но спать с мужчиной после почти первого же дня знакомства я не умею. В этом плане я скорее сторонница поцелуев на лавочках. А то, что мы едем на дачу к Лихоборскому именно за этим, не вызывало сомнений.
Пока Всеволод сосредоточенно крутил баранку, я все время боялась. Сначала того, что эта пьянь влетит под какой-нибудь самосвал. Потом предстоящей близости. Не могу сказать, что я ее не хотела. Хотела! Но было страшно. Вдруг я не оправдаю его ожиданий? Или, наоборот, он моих?
Ехать было недолго. Дача находилась в каких-нибудь двадцати-тридцати километрах от МКАД, так что вскоре мы свернули в проселок. Нас обступили сонные, укрытые снегом ели. Некоторые дома, осиротевшие до лета, утонули в сугробах по окна.
К дому Всеволода вела расчищенная дорожка от самых ворот. Он легко вкатил по ней свой «Лексус», развернул и встал под навес.
– В гараж не буду загонять. Завтра выедем пораньше. Думаю, не засыплет.
Вот еще чего я боялась! Именно этого! Он уже заранее знает, что завтра ему захочется избавиться от меня, как можно скорее. Я ничего не ответила. Сидела, ждала, пока он выйдет из машины, но он не спешил. Смотрел на меня очень внимательно. Потом потянулся, поцеловал в щеку.
– Ничего не бойся, малыш!
Вышел. Помог выйти мне. Держа за руку, повел в дом.
Мы оказались в большой светлой комнате с мягким-премягким ковром. С низкой-пренизкой квадратной тахтой. С канделябрами и камином.
Всеволод включил музыку. Что-то тихое, на французском. Вместо света оставил свечи. Подошел, сунул мне в руку мобильник.
– Не хочешь предупредить своих домашних?
– Точно. Спасибо. Я бы забыла.
Я поговорила. Он, убирая сотовый обратно в карман, уточнил:
– Значит, теперь я – Ирка?
– Временно. Только на сегодняшнюю ночь.
– Твое сходство с «Тату» пугает меня.
– А меня пугаешь ты, – честно призналась я.
– Я вижу, – сказал он очень спокойно. – Почему?
– Не знаю.
– Зато я знаю. Ты боишься влюбиться.
– Что за глупости?
– Ну-ну-ну… Вся ощетинилась, как перед прыжком. А как ты хотела без этого? Мужчина познает любовь через физическую близость.
– А женщина?
– Тебе виднее. Но думаю, что женщина вполне может обходиться без секса.
– Если женщина может обходиться без секса, значит, она не любит. К любимому человеку хочется прикасаться. Хочется ему принадлежать. Рожать ему детей, в конце концов!
– Я бы подискутировал с тобой на эту тему, но, боюсь, она заведет нас в тупик.
Мы все еще стояли возле окна. Там, откуда я звонила домой. Только теперь я ощутила, как у меня гудят ноги, – новые туфли, хоть и были удобными, но к высокому каблуку я не привыкла.
Я разулась. Подошла к Лихоборскому. Обняла, прижалась к нему щекой.
Он тоже обнял меня.
– Ты совсем еще маленькая.
Мы стояли так довольно долго. Потом Всеволод неожиданно предложил:
– Будешь чай?
– Буду! – мне и вправду так захотелось чаю – сладкого, с лимоном. – А лимон есть у тебя?
– Все сделаем в лучшем виде, – пообещал Всеволод, разомкнул объятия и направился к выходу. – Ты присядь пока. Я сейчас все принесу!
Только я уселась и вытянула ноги, чтобы они хоть немного отдохнули, как в дверях снова появилась голова Лихоборского.
– На, возьми! Тебе в этом будет удобней! – он кинул мне белую джинсовую рубашку.
Я немного подумала и действительно решила переодеться. Оставшись в нижнем белье и колготках, нацепила рубаху. Она оказалась достаточно длинной, чтобы прикрыть все вызывающие места. Застегиваясь, я смотрела в окно. Какая же за городом красота! Снег чистый, белый-белый. Как будто и не конец зимы вовсе, а только ее начало.
– Ух ты, какие ножки!
Лихоборский вошел с подносом, на котором стояли чашки, сахарница и блюдце с лимоном.
– Нравятся?
– Не то слово!
Он отставил поднос, подошел и сразу стал меня раздевать. Путаясь в сумбурных объятиях, сбивчивых поцелуях, словах, я хватала его за лицо, отвечала на поцелуи и тоже что-то шептала…
Все произошло так стремительно, что я даже не поняла, оправдал он мои надежды или нет. Зато я, судя по всему, его надежды оправдала.
