Я повторила имена.
– Мегера, Тисифона и Алекто[23]. Очень странные имена. Они что-нибудь значат?
– Мне нравятся древние мифы, – небрежно ответила Фанни.
– Можно… можно мне называть вас Фанни? – спросила я.
Она кивнула:
– Конечно. Не надо со мной церемонии разводить, – посоветовала она. – Я тебе в матери гожусь, хотя, конечно, почтенной дамой меня не назовешь. Выпей-ка еще. – Она вновь наполнила кубок и протянула мне. – Ну а ты? – Она повернулась к Мозу. Тот, как упрямый ребенок, сидел на единственном в комнате стуле с прямой спинкой. – По-моему, тебе не помешает выпить.
– Нет.
– А мне кажется, стоит, – весело настаивала Фанни. – Может, хоть настроение поднимется.
Моз выдавил кислую улыбку и взял предложенный бокал.
– Спасибо.
– Кажется, ты не слишком рад меня видеть, – сказала Фанни. – Тебе, очевидно, нужно следить за своей репутацией. И все же, дорогой Моз, я бы никогда не подумала, что ты водишься с Генри Честером. Решил на старости лет остепениться?
Моз беспокойно заерзал, а Фанни подмигнула мне и улыбнулась.
– Ну как я могла забыть, ты же у нас теперь благодетель мистера Честера, – добавила она. – Подумать только, ты подружился с Генри! Клянусь, ты станешь трезвенником еще до конца года.
Она резко повернулась ко мне.
– Дорогая, ты просто прелесть, – сказала она. – Как же ты запуталась! С одной стороны Генри Честер, с другой – Моз. Сцилла и Харибда. Будь осторожна: Моз – законченный негодяй, а Генри… ну, я надеюсь, Генри мы обе знаем. Мы можем стать подругами. Конечно, это их обоих взбесит – у мужчин такое странное представление о пристойности! Воображаю, как изумился бы Генри, если б узнал! Но Генри видит не дальше собственных холстов. Даже в твоих глазах, таких ясных и глубоких, он ничего не видит.
Голос у нее был веселый, а слова, как яркие рыбки на мелководье, рассыпались вокруг меня непонятными узорами. Полосатая кошка прыгнула мне на колени, и я с радостью отвлеклась и стала лениво перебирать ее шерсть. Я старалась сосредоточиться на том, что говорила Фанни, но у меня кружилась голова. Я сделала еще глоток, чтобы взбодриться, и сквозь туман нереальности, которым заволокло мир, увидела, что Моз весьма неприятно смотрит на меня. Я хотела что-нибудь сказать, но совсем не умела поддерживать светскую беседу и вместо какого-нибудь вежливого замечания выпалила первое, что пришло в голову:
– А это публичный дом? – На секунду я замерла, шокированная собственными словами, и покраснела с головы до пят. Я пролила напиток на платье и, чуть не расплакавшись, пролепетала: – Я… я… я…
Но Фанни смеялась. Низкий утробный хохот – так мог бы смеяться джинн из бутылки. Я видела, как она склоняется надо мной, и на миг все пропорции исказились: она была великаншей в шикарном бархатном платье, ужасной, приводящей в трепет, и, когда она обняла меня, запах мускуса и специй, источаемый ее обильной плотью, ударил в ноздри. Я еще слышала ее смех, а к окружающему миру возвращалось равновесие, и истерика отступала.
– Дорогая моя, ты совершенно права, – хихикнув, сказала она. – Ты вносишь такую свежую струю! «А это публичный дом?» Моз, эта девочка – настоящее сокровище.
Я протестующе поерзала, все еще прижимаясь лицом к ее плечу.
– Ты дала ей слишком много пунша. Она к этому не привыкла.
Моз по-прежнему не одобрял происходящего, но я видела, что он невольно улыбается. Я тоже засмеялась, нервно, сквозь слезы.
И тут неожиданная мысль пронзила меня, и, под влиянием алкоголя в пунше и веселья неколебимой хозяйки дома, я ее озвучила:
– Но… вы сказали, что знаете моего мужа, – произнесла я. – Я… Вы ему позировали?
Фанни передернула плечами:
– Я не в его вкусе, милая. Но время от времени я нахожу тех, кто в его вкусе. И вообще-то не всегда для позирования.
– О…
Понадобилось время, чтобы я поняла сказанное. Генри не верен мне? После всех его пафосных речей и нравоучений? Генри тайно посещал дом Фанни? Я не знала, плакать мне или смеяться над этим чудовищным фарсом. По-моему, я засмеялась. Подумать только, все эти годы, что он был моим героем, моим Ланселотом, он крался в ее дом на Крук-стрит, как тать в нощи! Я смеялась, и смех мой был горек.
Моз тоже удивился.
– Генри ходил сюда? – недоверчиво спросил он.
– Часто. И сейчас ходит. Каждый четверг, как часы.
– Ну, черт его побери! Никогда бы не подумал, что старый лицемер на такое способен. И он еще таскается в церковь по воскресеньям, дьявол, и ведь прикидывается святошей, да еще и мораль читает как ни в чем не бывало! Каких он любит, Фанни?
Фанни презрительно улыбнулась и хотела что-то сказать, но я ее перебила. Я вдруг поняла, что знаю ответ.
– Детей, – произнесла я бесцветным голосом. – Он любит детей. Он усаживает меня на колени и заставляет называть его «мистер Честер». Он…
Тошнота подкатила к горлу, я замолчала и вдруг разрыдалась. Я впервые заговорила вслух о своей ненависти, стыде, отвращении. Припав к груди Фанни Миллер и заливая слезами ее бархатное платье, я необъяснимо чувствовала, что освобождаюсь.
Мы с Фанни проговорили довольно долго, и я узнала подробности истории. Она познакомилась с Генри – или с мистером Льюисом, как он представлялся прочим посетителям, – много лет назад, и с тех пор он регулярно к ней приходил. Иногда сидел в гостиной и пил пунш с другими гостями, но обычно избегал прочих членов ее «общества» и поднимался наверх с одной из девушек – всегда самой юной и наименее опытной. Он приходил по четвергам – предполагалось, что в этот день он бывает в клубе.
Я слушала этот рассказ об измене Генри спокойно и почти равнодушно. Я чувствовала, что весь мир мой рухнул, но инстинктивно скрывала это и беззаботно протягивала кубок, чтобы его вновь наполнили.
– Не пей ты больше! – раздраженно сказал Моз. – Уже поздно. Пора отвезти тебя домой.
Я покачала головой.
– Я бы хотела еще ненадолго остаться, – ответила я нарочито небрежно. – Генри вернется из студии только через несколько часов, и, даже если я опоздаю, он никогда не догадается, где я была. – И я рассмеялась с горькой беспечностью. – Может быть, мне следует ему рассказать!
– Надеюсь, это была попытка сострить, – с опасным хладнокровием произнес Моз.
– Еще бы не надеялся. – Голос мой слегка дрогнул, и я добавила: – В твоих интересах сохранить расположение Генри. В конце концов, ты соблазняешь его жену, забыл?
Я старалась говорить легко и уверенно, как Фанни.
Презрение и злобу прочла я на его лице, но уже не могла остановиться.
– У тебя странные понятия о пристойности, – добавила я. – Вот что я тебе скажу: ты думаешь, человек может пойти на любое преступление, на предательство, главное – сохранить видимость приличия. Не думаю, что тебя волнует, страдаю ли я.
– Ты перевозбудилась, – холодно бросил он.
– Вовсе нет! – Я пронзительно рассмеялась. – Уверена, ты все знаешь о притворстве – ты ведь специалист.
– О чем ты?
Я вдруг засомневалась. В какой-то миг ярость переполнила меня, и я позволила ей вырваться… но теперь мне казалось, что эта злоба чужая, не моя – а того, кто гораздо сильнее и смелее… какого-то незнакомца.
Чего я хотела? Теперь это мнилось неясным остатком сна, исчезающим по мере того, как я просыпалась.
– Я… прости, Моз. Я не то хотела сказать. Пожалуйста, давай не будем так скоро уходить.
Но моя мольба не тронула Моза. Его голубые глаза превратились в узкие щелки, он резко отвернулся и ледяным тоном произнес:
– Ты знала, что я не хотел сюда идти. Я пришел ради тебя. Теперь уйди ради меня, или, клянусь Богом, я уйду один.
– Моз…
– Моз, дорогой мой, прояви хоть немного понимания, – насмешливо сказала Фанни. – Эффи весьма грубо привели в чувство, тебе не кажется? Или ты бы предпочел держать ее в блаженном неведении?
Моз посмотрел на нас с неприязнью.
– Я не позволю двум шлюхам мной командовать! – выплюнул он. – Эффи, я мирюсь с твоими слезами и вспышками раздражения. Сегодня меня чуть не арестовали из-за твоих истерик. Я люблю тебя так, как не любил ни одну женщину, но всему есть предел. Я не позволю плевать на себя, особенно под этой крышей. Ну, ты идешь домой?
Двум шлюхам. Слова камнем упали во мрак моих мыслей. Двум шлюхам… Он хотел взять меня за руку, но я оттолкнула его ладонь. Кошка злобно зашипела на него, спрыгнула с кресла и спряталась под комод.
– Не трогай меня!
– Эффи…
– Убирайся!
– Выслушай меня…
Я повернулась и пристально взглянула на него. Впервые я заметила напряженные складки вокруг рта, холодную пустоту в глазах.
– Убирайся, – сказала я. – Ты мне отвратителен. Я сама доберусь домой. Больше не хочу тебя видеть. Никогда.
На мгновение лицо его застыло, потом губы скривились.
– Ах ты маленькая дерзкая…
– Я сказала, убирайся!
– Ты за это заплатишь, – тихо и зло произнес он.
