— Электрическая зубная щетка? А она нужна — электрическая зубная щетка?
— Электрическая зубная щетка, дядя Мартин, чистит сверху вниз. Она правильно чистит.
— Когда у меня были зубы, я тоже чистил сверху вниз.
— Эта чистит сверху вниз быстрее.
— Я быстро чистил. Когда я был моложе, я очень быстро чистил.
— За минуту она совершает столько движений, сколько рука за двадцать пять минут.
— А двадцать пять минут надо чистить зубы?
Этот диалог рассердил Амоса еще и потому, что старик расслышал каждое слово.
— Очень старых, таких, как он, — буркнул он родителям, — надо держать подальше от молодых вроде меня. Это не здорово. Для нас обоих.
В другой раз старик завел странный катехизис.
— Ты образованный. Очень хорошо! Хорошо быть образованным. Ты много читаешь?
— Я много читаю, дядя.
— Ты много читаешь. Очень хорошо! Ты знаешь много слов и что они значат?
— Я знаю большинство слов из области финансов и политики, которые полагается знать образованному молодому человеку. — Амос слегка смутился, почувствовав, что ответ звучит напыщенно.
— И знаешь смысл большинства слов. Очень хорошо. Тогда… — Театральная пауза. — …Ты думаешь, я могу назвать тебе такое слово, что ты не знаешь его смысла?
— Я думаю, это маловероятно, дядя. — Молодой человек ответил осторожно, желая сгладить впечатление от своей напыщенной реплики. — Но не буду категорически утверждать.
— Не будешь что? — спросил старик, вдруг решив снова сделаться глухим.
— Утверждать категорически! — выкрикнул молодой человек.
— Знаю ли я по-гречески? — Старик засмеялся над этим нелепым предположением.
— Я говорю, — крикнул Амос еще громче, чтобы старик не подумал, будто он застеснялся своей напыщенности, хотя теперь заподозрил, что хитрый старик как раз этого и добивается. — Говорю, что не могу утверждать категорически.
— Ах, категорически? Категорически. Очень хорошо. Хорошо, что не категорически… Тогда вот что мне скажи: как в словаре объясняется «еврей».
Старик был в восторге от того, что его вопрос привел молодого в замешательство: Амос заморгал и всерьез усомнился, что сам теперь правильно расслышал.
— Еврей?
— Еврей. В словаре. Что там сказано?
— Ну как, дядя Мартин, евреем будет называться человек, происходящий из племени Иуды, впервые появившийся тогда-то и там-то, и несомненно будет сказано о его связи с Библией, и…
— Еврей, — авторитетно, звучным голосом перебил его старик, — это жадный и бессовестный ростовщик. Торговец, который хитро ведет дела, выжига. Так сказано в словаре.
— Дядя Мартин! — внучатый племянник заговорил с ним как с упрямым ребенком. — У нас тысяча девятьсот семьдесят третий год. Ни один словарь на свете — по крайней мере, на Западе — не будет опираться на этот традиционный предрассудок в отношении к евреям.
— А я тебе говорю, — настаивал старик.
— А я тебя уверяю, — отвечал молодой.
— Я тебе говорю, — повторил старик, — быть евреем — значит жульничать. Так сказано. В словаре сказано. Ты можешь себе представить?
— Нет, не могу представить. Не могу, и больше того: это очень просто выяснить, поскольку у меня имеется «Сокращенный Оксфордский словарь» — я купил его пять лет назад за девять пятьдесят, нахожу его незаменимым и рекомендую тебе и каждому человеку приобрести в качестве инвестиции в английский здравый смысл и либеральную — в лучшем понимании — традицию, которая всегда была образцом и лучом света в окружающем темном и варварском мире. Подожди минуту. Сейчас мы убедимся в абсурдности твоих мифов.
Когда заметно упавший духом Амос поискал взглядом деда, старик, уверенный в том, что его правота подтвердится, уже покинул место спора и смотрел телевизор. Он оглянулся на внучатого племянника и рассмеялся, словно только что показал изумительный карточный фокус и был весьма доволен собой. Он кивнул на толстый словарь, в котором рылся Амос, и пожал плечами. В конце концов, не он его заставлял. Потом он снова повернулся к экрану и скоро забыл о споре.
Дядя Мартин приехал в Лондон на праздники Йом Кипур[38] и Рош а-Шана, Новый, 5723-й год.
— Но если не возражаете, я останусь до конца Суккота.[39] Это будет, дайте посмотреть… — он полистал записную книжку, — это семнадцатое октября.
Кто бы возражал! Это значило, что он узурпирует кровать сестры в ее маленькой муниципальной квартире, а сама она будет спать и кряхтеть на диване. Но:
— Что я могу сделать? — сказала она дочери. — Увижу ли я его еще раз? Он самый старший брат. Он приехал домой. И знаешь что? Он сводит меня с ума, иногда я кричу на него, но, думаешь, я не буду по нему скучать? Я буду по нему скучать.
И вот наступил вечер, когда по инициативе бабушки молодого человека, младшей сестры старика, должна была собраться вся семья — скорее для того, чтобы увидеться друг с другом, чем для празднования еврейского Нового года, Рош а-Шана пятьдесят восьмого века. Она пришла со старшим братом в дом внука и принесла ощипанных цыплят, морковь, петрушку, лук, сельдерей, помидоры и все остальное, что требовалось для новогоднего ужина. Устроить его она решила здесь, у дочери, где комнаты были больше, а кухня лучше оборудована для приготовления многих блюд. Хотя до ужина еще было долго, старик пришел с ней. Он дремал в кресле. Нудно требовал чая. Слонялся между кухней и гостиной. Раскладывал пасьянс. Пыхтел, кряхтел, бормотал, не слышал. Невинно, не прилагая усилий, заставил весь дом крутиться вокруг него, кричать, упрашивать, раздражаться и вместе с тем смеяться над нелепыми его догадками относительно того, что ему говорили.
— Извини, дядя Мартин. Мне надо поторопиться.
— Ты готовишь пиццу? Сегодня?
Или:
— Дядя Мартин, я спешу. Вот-вот придут гости.
— Иосиф придет? Кто такой Иосиф? Иосиф? Иосиф. Дай подумать, Иосиф?
Или:
— Мартин. В дверь звонят. Открой! Открой, ну.
— Конечно, я помню войну!
Или смотрел телевизор. Здесь, на экране, был мир, непрерывно его изумлявший. Он побывал на Луне и плавал в море с рыбами фантастических форм и расцветок; он улыбался улыбчивым китайцам и хмурился с хмурыми вождями африканских племен; он дивился изобретениям, с которыми его ознакомили первым, и изумлялся зданиям, построенным со времен Адама.
Но больше всего — молодежи, странным молодым людям, очень симпатичным, уверенным и воспитанным. В особенности его заворожила одна молодая женщина, поп-певица; она сидела за роялем, сзади играла на гитарах и притопывала ее группа; по лицу ее скользила милая, легкая улыбка, движения ее были расслабленно-небрежны, взгляд лениво переходил с клавиш на камеру и обратно, на игривые пальцы на клавиатуре. Старик смотрел на нее с глубокой нежностью: она выглядела такой безмятежной. Обожание публики, успех, сознание своей красоты позволяли ей царить над всем, а ему внушали такое чувство, что он может целиком на нее положиться. Если в студии вспыхнет пожар, она сперва допоет песню, а потом выйдет наружу сквозь пламя и выведет уцелевших, неторопливо, с улыбкой, напевая. Он был уверен в этом. После того как она закончила песню, он почувствовал себя старым как никогда.
Этот вечер был последним вечером, когда Амос должен был принять решение о переезде в Штаты. Атмосфера не благоприятствовала обдуманному выбору. Договорились, что он пораньше придет с работы — да, с работы! Старикам — соблюдать обычаи религии, молодым — работать; он должен был отвезти старика на вечернюю службу в синагогу поблизости, а потом забрать.
— Я тебе очень обязан. Ты очень добр. Забери меня в семь, самое позднее — в половине восьмого. Служба короткая.
Молодой человек сел в машину, пристегнулся ремнем и попросил старика не волноваться, он все сделает как надо. Дед забрался на свое место и, кряхтя, потянулся вбок, чтобы закрыть дверь.
— Пожалуйста, помоги мне с ремнем, — попросил он.
— Оставь меня в покое, дядя, — огрызнулся Амос. — Я пять лет вожу машину и ни разу не попал в аварию.
— Не понимаю, за что ты на меня сердишься, — сказал старик. — Я тебя обидел? Я был с тобой груб? Ты всегда сердишься и раздражаешься. Успокойся на пять минут.
Старик недоумевал. Он не обязан любить меня, не обязан даже уважать, но он должен задуматься на минуту, каково быть старым, неповоротливым и опасливым. Я что, слишком много прошу? От него нельзя слишком много требовать. Я понимаю. Но люди — недолговечные и встревоженные существа и в свой срок состариваются, поэтому они должны задуматься и немного пожалеть друг друга. Так просто! Очевидно! Надо ли об этом даже говорить?
Молодой человек застегнул на старике ремень безопасности и вырвался на дорогу, яростно переключая передачи и дергая удивленного пассажира, который вцепился в ручку двери и в сиденье под собой и переводил непонимающий взгляд с дороги на странного молодого человека рядом.
