— О чем это ты так напряженно думаешь? — спросил Хеннинен. — Скажи что-нибудь, не сиди с такой кислой миной.
— Даже не знаю, что сказать.
— Странно, — произнес Жира с таким видом, словно ему только что рассказали, в чем заключается смысл жизни, или что-то в этом духе, — я тут задумался о чем-то очень важном, о времени и прочее.
— Что ж, тебе нисколько не повредит, если ты иногда будешь хоть о чем-нибудь задумываться, — произнес Хеннинен, и было непонятно, пытается ли он изобразить заботливого родителя или строгого директора школы.
— Я тоже задумался, — сказал Маршал.
— Тебя это тоже касается.
— Точнее, это не я задумался, — пояснил Жира, — а в мою голову вдруг сами по себе полезли всякие образы и чувства и еще что-то такое, что невозможно объяснить, понимание, да, мне вдруг показалось, что я вот-вот что-то пойму — что-то грандиозное, стоящее, а потом ты спросил, и все это как-то в миг разрушилось.
— Ну уж прости.
— У меня то же самое, — сказал Маршал. — Может, это религиозное или что-то в таком духе?
— Ну, коли уж мы вновь заговорили про духовность, то должен вам признаться, что я тоже сейчас подумал о времени, — сказал Хеннинен. — Но только я думал о том, где носит этого придурка из бара, ведь времени прошло уже того, как бы немного много.
— А может, это какая-то высшая сила, что направляет нас и учит по жизни? — спросил Жира и весь как-то приосанился, вероятно, решил, что он теперь как минимум проповедник.
— Это существенно помогло бы нам принимать решения, — сказал Маршал.
— Это ты наверное прав, — произнес Жира. — Пойду-ка я потороплю его там, на кухне.
— Принеси мне еще кружку райского наслаждения, — попросил Маршал, — а то прошлое у меня уже закончилось.
— И мне тоже, — сказал Хеннинен.
— Об этом-то, я, собственно, и подумал, — сказал Жира, — ну да, в общем, опять я подумал, как-то много дум получается. Но, в общем, я подумал, что пиццу можно взять с собой, у них так можно.
— Верно! — воскликнул Хеннинен. — А то мы тут дойдем Бог знает до каких глубин. Ну, оп-оп-оп!
— Какой еще поп?
— Фу черт, ненавижу, когда так говорят: «оп-оп-оп», — сказал Маршал. — То есть простите, конечно, но есть в этом что-то неприятно-приторное, аж мутит.
— Жаль, — сказал Хеннинен, — а мне так нравится. Конечно, можно это произнести так, типа, подмигивая. Но вообще-то я просто хотел сказать, что хоп-хоп, давай рви у пиццемена коробку, пока он тарелку не успел испачкать, обычно это помогает придать скорости.
— Ладно, я пошел, — сказал Жира.
Он как-то быстро все там провернул, и пришлось подниматься и уходить. Глаза уже успели привыкнуть к темноте, но на улице проблема утраты зрения возникла с удвоенной силой, поэтому еще немного постояли и пощурились в дверях. Здесь, в миру, люди, если они, конечно, были людьми, потому что в такой неожиданной ситуации было довольно трудно отнести эти расплывчатые фигуры к какой бы то ни было видовой категории, так вот теперь они представляли собой гораздо более плотные, чем раньше, массы, перемещающиеся в разных направлениях, пешеходные дорожки прямо-таки кишели этой бесформенной теневой неопределенностью.
— Черт возьми, — воскликнул Жира, как только пришли немного в себя и стали спускаться вниз по улице. Из-под мышки у него доносился стремительно набирающий силу запах горелого жира и теплого картона.
— Ё-мое, — сказал Маршал.
— По правде говоря, это давно уже не черт возьми, а бля сука западло.
— Ого, — улыбнулся Хеннинен и весь преисполнился внутренним светом. — Многообещающее начало!
— Нет, ну правда, — сказал Жира и попытался тут же на одном дыхании рассказать что-то очень путаное, во всяком случае, исходя из тех, слов, которые он употреблял, какое-то непредвиденное обстоятельство, по которому ему следовало сегодня вечером ужинать вместе с какой-то не то девушкой, не то женщиной, не то еще с кем-то, а он совсем об этом забыл и вспомнил только сейчас, и теперь его этот факт ни капли не вдохновляет, к тому же, как он заметил в конце, тест на промилле даже на этом этапе уже выглядит довольно внушительно.
— Если кого-то здесь интересует мое мнение, то, на мой взгляд, у тебя определенные проблемы, — сказал Хеннинен.
— К тому же, хотя тут и так без конца одни ктомуже, у меня теперь есть пицца. А еще к тому же ее зовут Марья.
— Не может быть такого имени — Марья, — сказал Маршал.
— Почему нет? — спросил Хеннинен.
— Ну не знаю, но у молодой девушки точно не может, оно какое-то старое.
— А может, и девушка тоже старая, — сказал Хеннинен. — И что тогда?
— Тогда ничего. Просто оно звучит по-книжному, как-то неестественно.
— Да я к тому же еще не знаю, что там у нас выйдет на финише с этой Марьей, — сказал Жира. — Мы с ней вообще-то не очень друг другу соответствуем.
— В каком, позволь узнать, сериале ты это выцепил? — спросил Хеннинен.
— Тебе, знаешь ли, вообще трудно найти соответствие, — сказал Маршал.
— Да заткнитесь вы оба, прости меня, Господи. Все это как-то глупо, и, наверное, мне стоит вам обо всем рассказать. То есть, собственно, я уже рассказал, не все, конечно, но почти все. В общем, суть в том, что на прошлой неделе случилось непоправимое, то бишь она пригласила меня вечером к себе домой, ну и я решил, что должен показать себя и все такое, и на кой хрен я тогда так решил. Ну и я, значит, накупил всяких там сыров, решил, типа, выпендриться. А они оказались отвратными до невозможности. Ну, сидели мы за столом, таращились, бля, часами на эти сыры, и оба чувствовали себя явно не в своей тарелке, а потом я на фиг собрался и ушел. Я думал, что демонстративно сброшусь тогда с какой-нибудь вышки, но не нашел подходящей.
— Таращились, бля, часами — это вы, конечно, зря, — произнес Хеннинен.
— Спасибо большое. В общем, сегодня мы должны были встретиться, чтобы загладить вину, извиниться за прошлое и все такое.
— Ну так тогда, ээ… хотя лучше я не буду договаривать, — стушевался Маршал.
— Ноги в руки — и вперед.
— Не могу, мне надо подумать, к тому же у меня руки заняты.
— Я могу пойти вместо тебя, — предложил Хеннинен. — Уж я-то не подведу!
— Надо ей позвонить, надо срочно ей позвонить.
— Судя по тону, ты, похоже, всерьез намерен ей позвонить, — сказал Маршал. И тут же, не успев договорить, наткнулся на презрительную ухмылку, она бумерангом вернулась со стороны Жиры, коря и обвиняя, а поэтому пришлось срочно добавить: — Ой-ей-ей. А может, вызовем службу спасения? А то все так сложно. Жизнь, я имею в виду.
— Я позвоню и скажу, что заболел, что ногу сломал, что папаша парализован, ну, что-нибудь…
Разговор приостановился, так как надо было поворачивать за угол, однако путь преградило некое препятствие, затрудняющее дальнейшее движение. Преграда состояла из толпы в несколько десятков человек, они заполонили собой всю улицу, лишь в центре было несколько посвободнее, но, вероятно, именно там и происходило главное действо. Подошли ближе. По большей части это были старушки пенсионного возраста. Приподнявшись на цыпочки, удалось рассмотреть, что в центре находится машина «скорой помощи», а рядом лежит уткнувшаяся носом в асфальт некая фигура, над которой склонились два санитара в белых халатах.
— Обана, это же те самые, что унесли стукнутую старушку с нашего этажа, — сказал Жира.
Маршал заметил стоящих тут же неподалеку одинаковых старушек из магазина и поинтересовался, что произошло.
— Да вот помер, — синхронно ответили старушки.
— Ничего не помер! — крикнул кто-то из стоящих впереди. — Только что пробормотал, мол, оставьте меня в покое!
— Помер не помер, какая разница, а что случилось-то? — спросил Хеннинен.
— Не знаем, — ответили старушки в один голос, похоже, что мозг у них тоже был один на двоих, его-то они и таскали в черной тряпичной сумке.
— Вывалился, поди, из окна, — сказала вдруг одна из старушек, ее одинокому голосу явно не хватало второй половины.
— Или выпрыгнул, — сказала вторая.
— Ни черта он не прыгал, — пояснил все тот же голос из толпы, принадлежащий, как потом выяснилось, высокой женщине, похожей на серую цаплю. — Это они его сбросили, алкаши чертовы, они там целыми днями бухают, и это далеко не в первый раз. Сбросили, как пить дать, там одни подонки собираются, дерутся целыми днями, даже бабы у них матерятся, как сапожники. Я давно чувствовала, чем все это может кончиться, недаром они мои соседи. И вот вам результат, вот результат.
Маршал посмотрел наверх. Практически во всех окнах этого семиэтажного дома торчал народ, некоторые целыми семьями. Тела свисали с подоконников, словно мокрое белье.
— Скоро оттуда еще кто-нибудь свалится, если они его не уберут отсюда, — сказал Хеннинен.
В толпе послышались тяжелые вздохи и причитания, один из домовладельцев или просто какой-то лысый жлоб призывал всех к спокойствию. А потом вдруг все почему-то резко заинтересовались теми, кто висел в окнах, так что настоящая причина — этот мужик на земле — как-то на некоторое время позабылась, все смотрели на окна, а те, что были в окнах, наоборот, смотрели вниз, а так как все это происходило на довольно-таки шумной улице, то народу с каждой минутой становилось все больше и больше, и все задирали головы и смотрели наверх. Это было почти так же, как бывает весной, когда идешь, задрав голову, опасаясь, что сверху на тебя вот-вот упадет какая-нибудь сосулька или свалится сугроб снега, и не замечаешь, как врезаешься в столб.
