Затем на некоторое время появились определенные разногласия по поводу того, стоит ли Хеннинену столь же безоговорочно выбрасывать вторую туфлю, которая, к слову сказать, тоже не отличалось идеальной чистотой, но была, по крайней мере, свободна о дерьма. Хеннинен еще раз попросил учесть тот факт, что это единственная пара обуви в его гардеробе, и тут же, не переводя дыхания, напомнил о своей временной некредитоспособности. Маршал преддожил искать для непредвиденных проблем непредвиденные решения и вызвался принести из дома пару видавших виды кроссовок — у них с Хенниненом был один и тот же размер ноги. На что Хеннинен, взбодрившись оттого, что наконец-то обрел отдушину в море безысходности, удовлетворенно заявил, что не намерен принимать невиданные предложения от таких завидных идиотов. В ответ Маршал пробурчал, что, видимо, та биомасса, в которую наступил Хеннинен, ударила теперь ему в голову и все там окончательно спутала. После чего уставший от одного вида этой перебранки Жира предложил достать туфли где-нибудь в другом месте, что было тут же одобрено всеми сторонами.
— Ты у нас в этом вопросе самый хваткий, — сказал Хеннинен. — У меня же нет ни ловкости, ни умения, ни, честно говоря, даже желания участвовать в таком предприятии.
— Вот-вот, — подтвердил Маршал. — Я тоже всегда краснею и бледнею в магазине, даже если прихожу туда по абсолютно честному делу.
— Прошу заметить, что я тоже не вор-рецидивист, — сказал Жира.
— Это ты кому сказал? — спросил Маршал.
— В твоей едва ощутимой привязанности к миру преступности, есть что-то глубоко трагичное, — произнес Хеннинен. — Если я правильно понял, то настоящие преступники всегда тяготеют к сообществу и радуются, если какой-то профессионал обратит на них свое внимание.
— Им приятно сознавать, что кто-то о них заботится, — сказал Маршал.
— А ты так одинок, — продолжал Хеннинен. — И, зная все твои любимые и не раз высказанные вслух теории о том, что вором делает человека общество, трудное детство, в общем, какой-нибудь сторонний фактор… фу черт, у меня сразу же появляется дурацкий тон, как у диктора на телевидении. Пожалуй, лучше я не буду больше об этом, а то ведь дело-то в конце концов касается моей головы, то есть ноги, я хотел сказать.
— То-то же, — пробурчал Жира.
— Ты еще, кстати, должен позвонить своей Марфе, — напомнил Маршал.
— Марье.
— Ну, вот видишь, у тебя со всех сторон висят какие-то незаконченные дела.
— Я что-то не понимаю, — взбесился Жира, — по какому, на хрен, праву вы тут устроили этот газонный суд? Я только одно скажу, придержи свой язык, Хеннинен, а не то, помяни мое слово, быть тебе босяком.
— Да не заводись ты, я просто пытаюсь показать твою глубинную бесчестность и асоциальность, чтобы ты лучше справился с поставленной задачей. Я выступаю в роли тренера.
— Слушайте, а где у нас ближайший обувной магазин? — спросил Маршал, как можно более заинтересованным голосом, тем самым прервав разгорающийся спор.
Таким образом, продвинулись в обсуждении немного вперед. Договорились, что Хеннинен останется в парке дожидаться новых туфель, так как человек в одной туфле или даже совсем босиком может вызвать нежелательный интерес со стороны персонала магазина. Итак, оставив Хеннинена в парке, пересекли пустую игровую площадку, все дети с которой на лето были, очевидно, упрятаны в какой-нибудь лагерь, а взрослых эта площадка почему-то не особенно привлекала, и направились к центральной улице. Сам уход был наполнен таким осознанным преступным намерением, что, вышагивая по улице, вдруг захотелось услышать какую-нибудь судьбоносную призывную мелодию, как бы для фона и внутреннего умиротворения, но мелодия не складывалась, и от этого появилось чувство, будто что-то не так, живот тут же скрутило, пот полился ручьем, и сразу стало понятно, что это не кино с участием любимых героев, которые смело идут на выполнение величайшего в мире ограбления обувного магазина, если в кино вообще когда-нибудь крали туфли.
Но Жира, похоже, знал, что делает. Он уверенно шел вперед, что-то насвистывая себе под нос, видимо, сознание того, что у него истинно благие намерения, позволяло ему наслаждаться процессом. Потом он стал объяснять, что на самом деле он честный вор, и, пожалуй, так оно и было. Однажды он три дня ничего не ел и на третий день в состоянии уже бесспорно крайне болезненном был вынужден пойти в одну из недорогих сетевых забегаловок, заказав там самый дешевый обед, — какое благородство! — а уходя, оставил под тарелкой записку «простите меня». Правда, так в кавычках и написал!
— Вначале отыщем магазин, а потом будем смотреть по ситуации, — сказал Жира и продолжил с чувством чрезмерного милосердия: — Только никаких изысков Хеннинен не получит, возьмем такие, которые и так никто не купил бы.
— Согласен, — сказал Маршал.
— Возьмем самые страшные, самые примитивные.
— О да, — улыбнулся Маршал. — Хорошая идея.
Прошли еще один квартал. Хотелось улыбаться. Солнце светило теперь прямо на Хельсингинкату, улицу вдоль которой шли, и все вокруг было как в кино — подернуто легкой дымкой. И на какое-то мгновение вдруг показалось, что все это происходит где-то в другой стране, в другом сияющем мире, липы неожиданно стали пальмами, горбатые «ниссаны» — роскошными «кадиллаками», и в тот момент уже не было никакого сомнения, что величайшему в мире ограблению суждено состояться.
— Шестнадцать сорок семь, — сказал Маршал, — сверим часы.
Жира посмотрел на свое голое запястье и сказал:
— Шестнадцать сорок восемь.
Было шестнадцать сорок четыре.
Навстречу шли люди совершенно из других времен года. У одной женщины на голове была изрядно потрепанная временем шапка пилота, остальная же одежда состояла из черной ткани под кожу. Женщине, вероятно, было очень жарко, или же она знала какой-то секрет, как не потеть в такую погоду. Следом шли мужчины в строгих костюмах, они тоже наверняка взмокли от пота, а навстречу им двигался бронзовый от загара мужик в пурпурно-красных плавках, он-то уж точно страдал критическим обезвоживанием вот уже лет сорок.
После того как протопали еще некоторое время, мимо проплыла группа недоумков в черных хоккейных шапках под предводительством резвого коротконого мужичонки, хотя, конечно, стоит признать, попадались среди прохожих и вполне обычные люди.
— Где-то здесь должен быть обувной, — сказал Маршал. — Или книжный, я точно не помню, то ли обувной, то ли книжный, где-то совсем рядом, я почти уверен. Только вот обувной или книжный?
— Да без разницы!
— Хм, не скажи, хотя определенное сходство, конечно, присутствует, они, например, могут быть разного размера.
— Кто, туфли?
— Нет, обувь и книги.
Тут как раз закончилась невероятно длинная стена жилого дома, и впереди наконец-то показался магазин обуви. Но вся беда в том, что там же расположился и книжный. Они были вместе, то есть как бы два разных отдела одного магазина. Витрин тоже было две, по одной с каждой стороны двери. Обувь на витрине пряталась под изрядным слоем пыли, но это была самая обыкновенная обувь, не какие-нибудь там гламурные пинетки, а самые обычные туфли, ботинки, сапоги, правда, их тоже решили немного приукрасить всякими там ромбиками и кружочками цвета кислотной карамели. На выцветшей бумажке, скотчем прилепленной к стеклу, было от руки написано «большие размеры».
В другой витрине пылились книги. Всевозможных размеров. Солнце давно выело зазывные обложки поваренных книг.
— Ну как? — спросил Маршал. — Заглянем?
— Что ж, надеюсь, мы придем к обоюдному взаимопониманию, — сказал Жира. — Хотя, по правде, я не знаю, с кем я тут должен находить взаимопонимание, ну да ладно, сказал как сказал, черт, даже разволновался немного.
— Ты не волнуйся и для начала открой дверь, — посоветовал Маршал.
Жира послушался и открыл дверь: привязанный под самым потолком маленький колокольчик, заглотнув порцию свежего воздуха, радостно зазвенел. Внутри, в магазине, было всего две комнаты, правая и левая, слева расположились ботинки, а справа — книги, такое распределение показалось почему-то очень осмысленным, хотя если честно, то никакого особого смысла в этом, пожалуй, не было. Касса находилась на стороне книг. За ней сидел пожилой мужчина, листая какой-то журнал.
— Здрасте, — сказал Жира.
— Здрасте, — сказал Маршал.
— Здрасте, — ответил мужчина обиженным голосом, и в воздухе сразу повисло какое-то напряжение, словно попал в комнату, где повсюду разбросано чье-то нижнее белье.
— Здрасте, — повторил Жира и, Бог знает почему, внимательно посмотрел на Маршала.
— Я тут книжки пока полистаю, — подчеркнуто громко сказал Маршал, даже излишне громко. — Тебе же книги нужны! То есть тьфу, я хотел сказать туфли.
