Они затормозили и выпрыгнули из кузова.
Спускаясь между елями по крутому склону, Ашер с трудом поспевал за охотниками. Из низины до него донеслось журчание ручья.
— Сегодня вальдшнепов не добудем, — объявил Хофмайстер, пока они выжидали в засаде.
— Да они уж улетели, — добавил Роги. — На то они и перелетные.
Над полем напротив поднимался пар. Светило солнце. Старик в синем переднике и в штирийской куртке лопатой резал дерн и закидывал его в тачку. Он был в бесформенной шляпе и резиновых сапогах. Повсюду, где из земли торчали корни, травы или сорняки, поле покрывали белые крапинки, точки или линии. Снова послышался глухой свисток из откинутого ствола. Роги тут же спустил собаку.
— Улюлю! — крикнул он. — Улюлю!
Он опустился на корточки возле норы и пытался что-то там разглядеть. Собака принялась разрывать нору.
— Надо нам постараться выгнать лису из какого-нибудь отнорка. Это будет нелегко, — пояснил Хофмайстер. — Мы ведь даже не знаем, есть лиса в норе или нет.
Ашер кивнул. Роги лежал на земле рядом с Ашером, вытянувшись во весь рост и прильнув к лазу, так что теперь Ашеру оставалось только разглядывать его шляпу.
— Думаю, сегодня нам не посчастливится, — продолжал Хофмайстер.
Собака довольно долго и безуспешно рыскала по лисьей норе, после чего они двинулись дальше. Они вышли из лесу и пересекли луг. Ашер заметил, что трава в долине побелела от инея, а на вершине холма, на солнце, уже снова обрела естественный цвет. Солнечные лучи падали в окутанную туманом низину, напоминая прозрачные персты. В какой-то миг один из охотников сорвал с плеча ружье и выстрелил в ореховку, сидевшую на ветке. Судя по взметнувшимся перьям, Ашер решил, что он попал в цель, однако птица не шелохнулась. Они подошли ближе и увидели, как она медленно умирает. Она закачалась, потом какой-то охотник сдернул ее с ветки и сильно стукнул по голове палкой, на которую опирался при ходьбе. Было уже за полдень, и у некоторых охотников начиналась смена на кирпичном заводе в Дойчландсберге и в Гассельсдорфе. Они забрались в грузовик и поехали к магазину. Хофмайстер положил Ашеру руку на плечо.
— Знаете что, — сказал он, — приходите-ка ко мне на свадьбу моего сына.
— С удовольствием, — ответил Ашер.
— На следующей неделе. Я вам потом объясню, когда, куда. Придете?
— С удовольствием, — повторил Ашер.
— Вот увидите, не пожалеете.
Он сделал большой глоток шнапса из бутылки и снова ее убрал.
— Подождите только, когда снег выпадет, вот уж мы лис только так отстреливать будем, — сказал он, помолчав. — На пороше-то их следы видны как на ладони. Тут-то им и каюк.
— Он купил лисью шкуру, — сказал кто-то из охотников.
— Правда? — спросил Хофмайстер. — И сколько заплатили?
— Шестьсот.
— Шестьсот? Теперь, когда объявлена эпидемия бешенства, платить придется вдвое.
Они затормозили у магазина. Поблизости дети пили лимонад прямо из бутылок или слонялись без дела с ранцами за спиной, разглядывая охотников. «А ну, пошли домой!» — прикрикнул на них один из охотников, выпрыгивая из кузова. Дети таращились как ни в чем не бывало и уходить не торопились. Когда Ашер выбрался из грузовика, к нему подошел почтальон в длинном зеленом прорезиненном плаще и подал ему письмо. Ашер узнал почерк жены. Письмо было длинное, и прочитать его на месте он не мог. Он быстро пролистал его, добрался до конца и пробежал глазами последнюю страницу. Судя по всему, ничего страшного не случилось. Он сложил письмо и сунул в карман.
К этому времени с полей уже вернулись некоторые крестьяне. Их машины с открытыми дверцами стояли у магазина. В одной работало радио. Ашер вместе с несколькими охотниками остановился у магазина. В ясный день вроде сегодняшнего оттуда открывался вид до югославской границы. Только в низинах клубился пронизанный солнцем туман. Виднелись маленькие домики, но Ашер не разглядел ни одного человека, ни одной машины. На одном из холмов теснилось несколько деревянных строений. Красные крыши поблескивали в солнечных лучах. В такой погожий день нельзя было сидеть дома. И он и отправился к вдове и во время обеда рассказал ей обо всем, что с ним сегодня приключилось. Упомянул и о том, что Хофмайстер пригласил его на свадьбу сына. На плите стояли кастрюли со всякой едой, тетка вдовы шила рубаху. За окном Ашер заметил доску, исписанную детишками: «Отец Йокеля послал, чтобы тот пшеницу жал. Чтобы тот пшеницу жал, отец Йокеля послал. Йокеля отец послал, чтобы тот пшеницу жал. Чтобы тот пшеницу жал, отец Йокеля послал, а Йокель взял, и убежал»[6].
— Меня тоже пригласили на свадьбу, — похвасталась вдова.
Она поправила платок. Чулок у нее на пятке был порван. Она вышла замуж после войны, поведала она, вымыв посуду. С будущим мужем она-де познакомилась во время войны. Но после войны он у нее больше не появлялся. Она тогда служила в кухарках у приходского священника. Она уж и рукой махнула, а когда узнала, что у него появилась другая подружка, вот нисколечко не расстроилась. И тут глядь, он появляется откуда ни возьмись и спрашивает, а не выйдет ли она за него замуж. Ну, она, само собой, удивилась и сказала, что ей надо подумать. Недели через три пришла она в Санкт-Ульрих на любительский спектакль, а к ней подходит приятель ее кавалера и передает от него письмецо, а в нем значится: давай мне, мол, ответ, и немедля. Она за эти три недели успела полежать в больнице, ей вырезали аппендицит, и никто-то ее не навещал, ну ни одна живая душа. Вот она и подумала, что одной-то тоже несладко. Вспомнила, как в больнице одна-одинешенька куковала, и послала кавалеру своему письмо: мол, согласна.
Вечером пошел снег. Ашер сидел в кухне и жег последние поленья. До того он перетащил с чердака матрас. И теперь, устроившись поудобнее, читал письмо жены. Ему не хотелось, чтобы она хоть что-то от него утаила. Однако никаких скрытых намеков на неблагополучие он в письме не обнаружил и потому перечитал его еще раз. Потом положил его на стол, чтобы весь вечер иметь перед глазами и, когда захочется, перечитать.
Микроскоп он накрыл нейлоновым чехлом и вынес во двор. Пусть всю ночь остается под открытым небом.
К утру снег так и не перестал. Ашер оделся и вышел из дому. Винты фокусировки на микроскопе от холода вращались туже, чем обычно, он поискал костное масло и добавил крошечную каплю в смазку их подшипников. Любой предмет, который он откладывал в сторону, издавал приятный легкий звук. Пинцет, не терзая слух, царапал предметный столик, препарат скользил по предметному стеклу с отчетливым влажным писком. Первый снежный кристалл, который он рассмотрел под микроскопом, напоминал стеклянный цветок. Его лучи соединяла волнообразная линия, и потому казалось, что внутри одного цветка притаился другой… Как быстро он затуманивался и начинал таять… Следующий походил на какую-то архитектурную деталь с остроконечными балками, сами лучи украшало что-то вроде растительного орнамента. Потом он обнаружил шестиугольную звезду, на концах которой росли другие, поменьше, пятиугольные. Их очарование создавалось соразмерностью, геометрически точным повторением деталей. Он вспомнил, как в детстве его бабушка прорезала узоры в сложенном листе бумаги, и стоило его раскрыть, как взгляду представали сложные симметричные конструкции. Кристаллы от снежинок он отделял тонкой кисточкой, но, как ни старался он делать это осторожно, частицы снежинок все равно отламывались. Какое послание несли ему эти структуры? Частью какого порядка, различимого в мельчайших деталях мироздания и бросающегося в глаза в величайших, они являлись?
Он разглядывал снежинки довольно долго, пока не замерз, потом отнес микроскоп и инструменты в дом и решил сходить к вдове, чтобы разузнать насчет дров. Утром, едва проснувшись, он вспомнил о жене и вновь перечитал ее письмо.
Внизу, в долине, стояли деревянные козлы для сушки сена, стога кукурузы походили на заснеженные курганы, по белому лугу, высоко подпрыгивая, скакала ворона. В кухне у вдовы как раз разделывали свиную тушу. «На улице-то холодно», — пояснил мясник, когда Ашер с ним поздоровался. Вдова вошла в кухню с большим бидоном молока и так стукнула им оземь, что он задребезжал. Ашер спросил, не помочь ли ей, но она отказалась. Тогда он спросил, где можно купить дров.
— У соседа, — ответила она.
Мясник был седовласый, с выступающим подбородком. Его белый передник испещряли кровавые пятна.
На вопрос Ашера, не работает ли он забойщиком скота, он ответил, что вообще-то работает на лесопильне, а свиней режет так, «для собственного удовольствия».
— Вот увидите, какой он у нас замечательный музыкант, — заверила вдова. — Сорок лет в санкт-ульрихской церкви играет на органе.
Ашер заметил, что с вершины холма небо кажется разноцветным: там светлее, здесь темнее, там серое, там желтое, здесь белое, вон там оттенки переходят один в другой точно клубы дыма, тут оно матовое, однотонное.
