Волк явно не хотел поедать Красную Шапочку. В противном случае, он мог бы сделать это ещё при встрече в лесу, когда Красная Шапочка, в ответ на обычное вежливое приветствие «Как дела», начала долго и нудно рассказывать, как, куда, зачем и с чем она идёт. Мог он её съесть и в самой избушке в первый же момент, но не сделал этого.
Волк, не только не стал кушать Красную Шапочку, но даже поспешил спрятаться от неё, притворившись больной бабушкой, которую он может и съел только потому, что не знал, куда деться в лесу от этой назойливой Красной Шапочки. (Можно только представить себе с какой поспешностью он рыскал по шкафам в поисках подходящей одежды с такой маленькой бабушки, которую он мог проглотить целиком).
Что же наша Красная Шапочка?! Что она делает, придя к больной бабушке? Бежит собирать лекарственные травы? Мчится за доктором? Готовит бабушке чай или отвар оздоровительных трав? – Отнюдь! Она садится возле предполагаемой больной и с занудным упорством начинает приставать с дурными вопросами: «А почему у тебя такие ушки? А..? А почему у тебя такие глазки? А..? А почему у тебя такой носик? А …».
Надо отдать должное справедливости, что тут и не всякая родная бабушка выдержала бы, а не то, что дикий и, в общем-то, совсем посторонний Волк. С одной стороны, не переваренная бабушка в животе, во всех своих нарядах, а с другой, её красавица-внучка со своими бесконечными: «А почему? … А почему?».
Итак, мы приближаемся к финалу: Что, собственно говоря, сделал Волк?
– Всего лишь отправил Красную Шапочку, к её собственной бабушке, чтобы она могла задавать ей свои вопросы.
А дальше? Пришли охотники, убили Волка, вспороли ему живот и оттуда вышли живые(!) Красная Шапочка и её бабушка.
Тогда остаётся непонятным: за что же убили Волка?
Ребёнок жил в городе, где кроме леденцов, никаких других конфет не было. А все леденцы были просто варёным сахаром. Поэтому они были прозрачными и окрашенными во все оттенки коричневого цвета, хотя и имели разную форму.
Однажды он попал в другой город, где его угостили шоколадной конфетой.
– Что это? – спросил ребёнок.
– Конфета.
– Неправда, зачем вы меня обманываете? Конфеты такими не бывают.
Вот конфета! – с этими словами он схватил топазовый кулон стоявшей поблизости дамы, и так быстро сунул его в рот, что никто не успел опомниться. Результатом оказался сломанный зуб.
Возможно, это был первый шаг к пониманию ребёнком: что такое конфета!
(«Человек – это целая вселенная»)
И вот теперь Они умирали, абсолютно не готовые к этому. Они не успели переселиться на внутренние планеты системы. Ничто не предвещало Катастрофы, а время жизни Их планеты ещё не вышло, оно только начиналось…
– У тебя лущится нос, дорогая! – сказал мужчина, и подал жене кепку.
Часть планет системы пси-мегелон была спасена.
Они познакомились случайно. И в этом не было ничего примечательного. Банальное знакомство двух одиноких людей, пытающихся хоть как-то приспособиться к этому странному миру с его бесконечными противоречиями.
Чем она обратила на себя его внимание, он и сам не понимал: заурядная внешность стареющей женщины, не осознающей свой возраст. Обычная история. Возможно, ему попросту стало жаль её нищенского, с претензией на современность, вида: дешёвая бижутерия, видавшая виды обувь…. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, что это обычная служащая, которая живёт на одну зарплату, постоянно отказывая себе во многих, часто необходимых вещах.
«Что ему от меня надо? – думала она. – Он такой молодой, упакованный…».
Некоторое время они просто встречались, гуляли, ходили в кино, в театры, на выставки…. Когда он пригласил её к себе домой, она не слишком удивилась и почти сразу согласилась. Где-то там, в глубинах сознания, ещё жил протест, остатки былого пуританского воспитания. Сердце восставало. Но она понимала, что рано или поздно надо перешагнуть эту грань и была благодарна ему хотя бы за то, что он дал ей время привыкнуть, не сделав этого предложения в первый же вечер.
«Зачем я пригласил эту женщину? – думал он по дороге домой. – Я ведь толком даже не знаю: хочу ли её (?). Ладно, проведу с ней эту ночь и расстанемся, в конце концов, ведь никто ничего никому не обязан».
Они понравились друг другу. Это было неожиданно и чудесно. Счастье, тоненькое, как паутинка, протянуло им свои солнечные нити. Было странное, незнакомое чувство покоя и стабильности. Мир, со всеми его заботами и проблемами, словно растворился, образовав вокруг них чудесную первозданную пустоту. Слово, звук, движение – всё находило свой отклик, своё понимание. А молчание было так насыщенно нежностью добротой и вниманием, что говорило красноречивее всех слов.
Утро застало их другими людьми. Они были те же и не те. Полнота жизни как бы вошла в них, пробудив новое зрение – зрение Души. Зрение, которое заставляет нас видеть изумительную красоту там, где раньше мы лишь скользили равнодушным взглядом, и улыбаться в самых неожиданных местах, приводя в замешательство и знакомых и случайных встречных. Это было чудесное начало чудесного дня, обещающего долгие чудесные годы.
После завтрака он уехал по делам, а она бродила по двухэтажному особняку: чуть дольше задержалась в библиотеке, удивляясь обилию книг и разносторонности интересов хозяина дома; вдоволь налюбовалась закрытым садом, в котором и теперь, в короткие зимние дни, буйствовал праздник цветения… и, вдруг, наткнулась на запертую дверь.
Это было странно. Запертая дверь диссонировала со всем обликом дома и характером его хозяина.
В доме ничего не запиралось. Золотые запонки, цепочки, брелоки, деньги – всё лежало открыто, в хрустальной салатнице на трюмо… тонкие, ручной работы, сервизы, статуэтки… картины… редкие уникальные книги… и вдруг – запертая дверь. Она подумала, что, возможно, ошиблась, подёргала дверь ещё и ещё, но дверь всё-таки была заперта.
– И как тебе дом? – Спросил он, возвратившись.
– Понравился. Кроме одной комнаты, которую я не видела. Он странно взглянул на неё и промолчал. И она не решилась развивать дальше эту тему.
Они всё больше и больше влюблялись друг в друга, и почти всё свободное время проводили вдвоём. Особое удовольствие доставляли прогулки по заснеженным паркам, зимняя несуетливость которых резко контрастировала с весёлым гомоном санных горок. Но её как магнитом влекла закрытая дверь и, оставаясь одна дома, она снова и снова пыталась открыть её.
Однажды, она не утерпела и, подведя его к закрытой двери, спросила: «У тебя в доме ничего не запирается, а эта дверь заперта. Почему?». Он улыбнулся, и улыбка его была какой-то странной, как у человека, который вдруг решил наболевшую проблему и облегчённо вздохнул про себя: «Так ты говорила про эту комнату?» – «Да». Он откровенно рассмеялся и уже хотел отойти от двери, но она удержала его: «Постой. Ты мне так и не ответил».
Он опять как-то странно взглянул на неё, и в его улыбке проскользнула насмешливая таинственность: «О, это очень необычайная комната, но время её открыть ещё не наступило. Она подарила мне самые дивные, самые неожиданные наслаждения. Потерпи и я покажу тебе её, – он прищурился и, поглядев ей прямо в глаза, опять как-то странно улыбнулся, – если ты не разлюбишь меня».
Они провели вместе почти всю зиму, а запертая дверь всё ещё оставалось для неё загадкой. Дверь была стеклянной. Но матовое, расписанное цветными узорами стекло, было непроницаемо для человеческого взгляда и крепко хранило свою тайну.
Однажды, в выходной день, она проснулась раньше обычного, и, не обнаружив его рядом, спустилась на первый этаж к закрытой двери. За дверью горел свет! Она потянула за ручку, но дверь не поддавалась. Она уже хотела окликнуть его, но ужасный металлический скрежет заставил её отшатнуться. По дверному стеклу мелькнула тень, ещё и ещё и она явно различила массивные качающиеся цепи. Из-за двери снова донёсся скрежет, визг плохо смазанных, трущихся друг о друга металлических поверхностей. А затем стекло двери обозначило его силуэт, и раздался звук отпираемого замка.
Она хотела уйти, но не успела и прижалась к стене в конце коридора. Он вышел, поставил на пол лоток с инструментами, запер двери и тут увидел её. – Ты уже встала? – спросил он. И в его голосе ей послышалось плохо скрытое неудовольствие.
Она почувствовала себя неловко, словно собачка, стащившая кусок хозяйской колбасы и застигнутая на месте преступления. Это было стыдно и унизительно. От растерянности, она ничего не ответила ему, а встретившись с ним взглядом, опять прочитала в его глазах снисходительную насмешку: «Потерпи, скоро ты войдёшь в эти двери» – сказал он. И слова эти показались ей зловещими.
