Со слезами на глазах встретила его Саадия:
— Будь благословен, о Муджахид, да бережет тебя Аллах, из-за меня ты навлек на себя несчастье!
— Ради тебя, Саадия, я готов на все. Пока я жив, никто не тронет и волоса на твоей голове. Довольна ли ты мною?
— О да, тысячу раз да! Я навек твоя рабыня, Муджахид!
Счастьем и радостью засияло его лицо. Печально опустив голову, с горечью в голосе он сказал:
— Когда же наконец мы будем вместе. Всякий раз, как я, казалось, приближаюсь к тебе, что-нибудь случается… И вот теперь — тюрьма, а тюрьма — это долгие годы…
— Не печалься. Если понадобится, я буду ждать тебя до конца своих дней, — со слезами проговорила Саадия…
Священным Кораном поклялась она ждать его!
Следствие закончилось. Суд приговорил Хаджи Рахима к десяти годам, а Муджахида за недостатком улик к трем годам тюремного заключения.
Мир, кажется, еще не видел такого счастливого заключенного, как Муджахид. Ведь Саадия ждет его и будет принадлежать ему. Он легко переносил и работу в каменоломнях, и изнуряющий труд под палящими лучами солнца, и холодные ночи на жесткой постели, и голод…
Казалось, он жил где-то за пределами тюрьмы. Саадия навещала его раз в два, три месяца…
Упорно и добросовестно трудился Муджахид, покорно выполнял любые приказы. И через два года тюремное начальство решило досрочно освободить его.
Незадолго до этого мать Муджахида рассказала ему, что члены семьи Абд ар-Рахима считают его убийцей. Муджахид поручил ей передать брату убитого просьбу навестить его в тюрьме. Во время свидания он поклялся, что не причастен к преступлению.
Годы тюрьмы, казалось, не отразились на Муджахиде: он был бодр, выглядел радостным и довольным. Внимательно и заботливо относилась к нему семья.
Когда стемнело, Муджахид надел лучшую одежду и направился к Саадии, чтобы договориться о свадьбе.
Приветливо, но как-то смущенно встретила Саадия Муджахида. А когда он заговорил о свадьбе, она спросила его:
— Ты действительно готов жениться на мне, несмотря ни на что?
— Разве ты не знаешь, что это мое самое заветное желание?!
Саадия молчала, ее лицо было печально.
— Ты не догадываешься, почему отец убил Абд ар-Рахима?
— Раз вы его убили, значит, он достоин был смерти, и с этим покончено…
— Отец заподозрил, что он хочет совершить надо мною насилие…
— Будь он проклят, Абд ар-Рахим! Твой отец был тысячу раз прав, отправив его к черту.
— Да. Но я должна тебе кое в чем признаться.
Муджахид нахмурился…
— Дай слово, что сохранишь в тайне мое признание. Вот Коран: поклянись…
Он поклялся…
— Я освобождаю тебя от обещания жениться. Я не требую этого.
— Свобода! Зачем она мне? Всю жизнь я стремлюсь к тебе. И теперь надеялся, что все преграды устранены!
— Ты сам не согласишься, — опустив голову, прошептала Саадия.
— Что случилось? Скажи скорее, не терзай меня, — вскричал Муджахид в отчаянии и страхе.
— Я недостойна тебя.
И, немного помолчав, будто решаясь на что-то, Саадия прибавила:
— Абд ар-Рахим обесчестил меня…
Зловещая пропасть разверзлась перед Муджахидом…
— О Саадия! Когда, как?
— За неделю до его смерти. Отец был в отъезде и этот подлец… воспользовался случаем. Я не посмела рассказать отцу.
— И отец ничего не знал?
— Нет. Но потом Абд ар-Рахим пришел к отцу и потребовал, чтобы меня выдали за него замуж. Отец его не любил и отказал. Тогда Абд ар-Рахим с наглой усмешкой сказал: «Смотри, Хаджи Рашид, на твоей дочери все равно никто не женится!..» Вот причина ссоры…
Муджахид встал и, шатаясь, направился к двери. Разве мог он выразить словами свои страдания?! Все, чем он жил, все прошлое, настоящее и будущее рухнуло в одну минуту.
Подбежав к нему, Саадия упала на колени и, ломая руки, взмолилась:
— Муджахид, береги мою тайну… Ты поклялся Кораном!
Уничтоженный, жалкий, он еле вымолвил:
— Я буду беречь твою тайну. Ты свободна от своего обещания…
Много недель Муджахид был между жизнью и смертью. Он бредил и стонал. Лекари беспомощно разводили руками. Мать все надежды возлагала на милость Аллаха.
И Аллах внял ее молитвам и слезам. Муджахид начал поправляться. Он стал спокойнее относиться к пережитому, поверил в счастье без Саадии, столь бесчеловечно обманувшей его. Он переехал в город и нашел утешение в жене и детях.
Как-то до него донесся слух, что Саадия вышла замуж. Злорадно усмехнувшись, он подумал: «Вот несчастный. Как это ей удалось провести его!»
Прошли годы. Однажды Муджахид и Саадия случайно встретились в поезде. После обычных, ничего не значащих слов он шепотом спросил ее:
— Как тебе удалось скрыть от мужа случившееся?
Улыбнувшись, она посмотрела ему в глаза и спросила:
— Ты не выдашь мою тайну?
— Конечно, нет!
— Тогда знай, что я тебя обманула: Абд ар-Рахим не покушался на мою честь, никто меня не трогал…
Старая обида, годы страдания, оскверненные надежды снова возродились в Муджахиде.
— Из-за тебя я потерял лучшие годы… Я любил тебя и верил тебе, а ты меня обманула!
— Нет, — ответила Саадия. — Эта ложь сохранила тебе жизнь. Отказываясь от тебя, я платила добром за добро. Родные Абд ар-Рахима были уверены, что ты участвовал в убийстве. Они искали лишь доказательств. Его брат сказал: «Если Муджахид женится на Саадии, значит, действительно он убил Абд ар-Рахима, чтобы убрать его с пути и самому заполучить Саадию».
Я пожертвовала собою, чтобы спасти тебя…
Перевод Л. Вильскера
Секретарь встретил меня недружелюбно. Окинув пренебрежительным взглядом мою потрепанную одежду, он поднялся из-за стола.
— Ваша картина не удостоена премии. Можете ее забирать, — с презрением в голосе отрезал он.
Картина была в тяжелой раме; я взял ее под мышку и пошел к выходу.
Выйдя на улицу из этого прекрасного, но такого мрачного и надменного здания, вконец разбитый и усталый, я побрел на автобусную остановку.
Что ж, не впервые мне приходится терпеть неудачу, она частый гость в моем доме. Кажется, пора бы привыкнуть! Почему же я чувствую себя самым несчастным человеком в мире? Неужели мои мечты никогда не сбудутся и я не получу признания? Уже тысячу раз я задавал себе этот вопрос…
Тут я заметил, что держу картину перед собой и всматриваюсь в нее. Мысленно я сравнивал ее с другими, отмеченными на конкурсе. «Да разве она хуже?» — хотелось закричать мне. Но вера в свои силы посетила меня ненадолго, скоро уныние вновь овладело мною.
Неудача, которую я потерпел на этот раз, была особенно тяжелой. Я верил в картину, любил ее, вложил в нее душу. Я твердо знал, что она должна победить.
На картине была изображена моя мать. Она сидела во дворе нашего маленького деревенского домика, прислонившись к стене и нежно прижимая к себе спящего сынишку. Глаза ее были полузакрыты. Она дремала. Свеча трепетно мерцала, рассеивая мрак…
Я шел по улице, мне казалось, что все прохожие знают о моем поражении, радуются ему и с насмешкой смотрят на меня. Очутиться бы сейчас далеко-далеко от этого большого неприветливого города, в родной деревне, в нашем крохотном, покосившемся домике. Сел бы я рядом с моей доброй матерью, положил бы голову на ее плечо и вволю поплакал бы над своей неудачей.
Едва передвигая ноги от усталости, я добрался до автобусной остановки.
В автобусе не было ни одного свободного места. Я облокотился на перила, отделяющие второй класс от первого, и поставил картину так, чтобы пассажиры не могли ее видеть. Теперь можно было оглядеться по сторонам. Напротив меня сидели две деревенские женщины и беседовали. Рядом с ними примостился какой-то усач. В проходе читал газету юноша в потертом костюме. Впрочем, не мне было замечать это: мой костюм выглядел еще хуже.
Я отвернулся и закрыл глаза. Как бы то ни было, самое трудное позади. Скоро я доберусь до своей комнаты и отдохну.
Отдохну? Зачем обманывать себя? Я вспомнил свою отвратительную конуру, сырые липкие стены, запах красок, грязного белья и мусорного ведра, стоящего в углу. Вспомнил грубое, мужеподобное лицо Умм-Аббад. Вот она стоит на пороге дома и встречает меня колючим, недоверчивым взглядом. Сейчас она узнает, что я опять не могу заплатить за комнату. И какой же поднимется крик!..
Я очнулся, услышав возглас кондуктора:
— Ваш билет, господин мой!
Я протянул ему монету, но… он не заметил ее. Его глаза были устремлены на картину, которая сдвинулась и теперь была видна всем.
К ужасу своему, я заметил, что взгляды моих соседей тоже прикованы к картине. Резким движением я повернул ее к стене. Может быть, это было и невежливо, но, честное слово, я уже не думал о приличиях. О великий Аллах, когда же меня оставят в покое?
