* * *
— Герда, прошу тебя, не смотри на меня с таким упреком! — Грунделов откинулся на спинку стула, положив руки на край стола.
— У тебя что, совесть не в порядке? — Герда облокотилась на стол.
— У меня–то в порядке. И к этому случаю я не имею абсолютно никакого отношения, — равнодушно произнес кузнец.
— Это только ты так считаешь, — не успокаивалась Герда. — Тебе мало одного пожара?
— Почему ты мне все это говоришь? — недоумевал Грунделов.
— Потому что тебе давно пора решить, с кем ты: с нами или против нас!
— Не смеши меня, пожалуйста! — Грунделов убрал руки со стола.
— Не увиливай от ответа.
— Кто знает, как это случилось? Может, сено само загорелось?
— Доказано, что это поджог, но нам пока не удалось установить личность преступника. Только ясно: это один из тех, к кому тяготеешь и ты.
— Я ни к кому не тяготею.
— Вон как?!
— Оставь меня наконец в покое! Я ничего не поджигал.
— Ты должен решить, с кем тебе по пути.
Вернер нервно постучал пальцами по столу:
— Герда, безусловно, права: кто не с нами — тот против нас. Третьего пути нет. А тот, кто пойдет против нас, будет сметен с нашего пути…
— Я никому не мешаю.
— Ты этого просто не замечаешь, — не отступалась Герда.
— Тогда направь меня…
— На правильный путь? — подхватил Вернер. — И направим!
Грунделов молча уставился в пол, а затем, оттолкнув стул, встал и вышел из комнаты.
Анна–Мария поставила стул мужа на место и вслед за ним тоже ушла из комнаты.
* * *
Поговорив с Гердой, Вернер отправился во двор. Он подошел к кузнице, сквозь закопченное окошко которой было видно, как вырываются языки пламени из горна, возле которого стоял Грунделов.
Вернер подошел к наковальне и взял в руки молот. Грунделов вытащил из углей раскаленный железный стержень. Вернер ударил по стержню, отчего тот в месте удара немного расплющился. При каждом ударе из–под молота сыпались искры. Когда стержень принял нужный вид, кузнец предложил Вернеру передохнуть.
— Мне частенько приходилось работать в кузнице нашего кооператива, — пояснил Вернер.
— То–то я смотрю… — согласился Грунделов и замолчал.
Вернер рассказал кузнецу, как вступил в кооператив.
Сначала кузнец слушал его рассказ равнодушно, но постепенно заинтересовался, прислушался, стал переспрашивать.
* * *
Дни бежали быстро, и вот наступил день расставания. Перед отъездом Хаука Герда и Вернер отправились погулять.
Они шли плечом к плечу, слушая пение птиц.
— О чем ты задумался? — спросила Герда.
— О тебе, точнее, о нас обоих.
— Я все еще не верю, что мы вместе. А теперь ты уезжаешь… — Герда грустно улыбнулась. — Когда–то ты сюда приедешь опять?!
— Скоро, — ответил Вернер. — Очень скоро, вот увидишь! — Он повернулся к Герде. — Ах, Герда, если бы ты знала, как я хочу, чтобы поскорее настал день демобилизации.
— А что тогда?
— Тогда я приеду в Картов, навсегда!
— И что же ты будешь здесь делать?
— Работать трактористом… и…
— И что еще? Вернер молчал.
— Ну скажи, что ты еще надумал? — просила она.
Вернер обнял девушку и рассказал ей о своих планах на ближайшее будущее. В этих планах самое большое место Вернер отводил Герде.
7
Вернувшись из отпуска, унтер–офицер Вернер Хаук принял командование расчетом от замещавшего его штабс–ефрейтора Дальке. Поинтересовавшись, как идет служба, он рассказал солдатам о поездке в Картов, передал приветы, рассказал о делах кооператива и о пожаре на скотном дворе.
— Вот мерзавцы! Они думают, что им удастся развалить кооператив! — громко возмущался Лахман. — Мы должны сделать что–то такое, чтобы помочь им… — размечтался он.
— Я знаю… я знаю… — заерзал на стуле толстяк Штелинг. — Нам нужно взять шефство над кооперативом. Для вредителей это послужит предупреждением!
— Идея хорошая! — подхватил Лахман. — И сделать это нужно как можно быстрее!
— Товарищи, мне такое предложение нравится! — обрадовался Хаук. — Вы, товарищ Штелинг, посоветуйтесь по данному вопросу в комсомольском бюро, а вы, товарищ Гертель, напишите статью в стенгазету!
— Охотно напишу! — согласился Гертель.
— Товарищи, мы все обсудим и решим в перерыве, — сказал в заключение Хаук.
Но поговорить с солдатами во время перерыва между занятиями Хауку не удалось, нужно было быстро переодеться и успеть построиться на плацу.
Когда расчет построился, Хаук крикнул:
— Прекратить разговоры!
— И это называется перерыв?! Каким уставом он предусмотрен? Никаким!
Хаук узнал голос Шрайера.
— Я, кажется, не разрешил разговаривать в строю и тем более открывать дебаты. Смирно! Шагом марш!
Расчет направился в казарму. Разобрав оружие из пирамиды, солдаты бегом бросились на плац, объявленный местом построения.
«План занятий составлен не совсем удачно, — подумал Хаук на бегу. — Солдатам совсем не остается времени для перекура. Нужно будет внести в план кое–какие изменения».
То, что произошло позднее, подтвердило необходимость изменения плана. Но сделать это оказалось не так–то просто.
* * *
Уже полчаса шли занятия по стрельбе на ящике с песком. Солнце палило нещадно, и пот бежал по солдатским лицам.
Все, что объяснял солдатам унтер–офицер Хаук, было им не ново, и потому они слушали его объяснения без особого внимания. И вдруг Хаук почувствовал запах дыма.
— Что такое? — удивленно спросил Хаук. — Кто курит?
Шрайер каблуком раздавил окурок и сказал:
— Товарищ унтер–офицер, я курил.
— Вы курили? На занятии?
— Да, я курил у вас на занятии…
— Мы поговорим об этом позже.
— Я только два раза курнул. В перерыве не успел, а на бегу я курить не умею…
Когда расчет собрался в учебном классе, Хаук сказал:
— Товарищи, если дела у нас и дальше так пойдут, то мы с вами окажемся на первом месте по нарушениям. То вы критикуете учебный план, то курите на занятиях. Такого у нас еще никогда не было. Курить на занятии, подумать только!.. Что вы можете сказать на это, товарищ Шрайер?
Шрайер встал:
— Мы все время куда–то бежим, торопимся, а нормальных перерывов нет, некогда даже выкурить сигарету. — Он оглядел товарищей. — Спросите у остальных, они тоже недовольны…
— Сейчас мы говорим не обо всех, а о вас лично, товарищ Шрайер!
— Шрайер, конечно, прав, нужно пересмотреть план, чтобы и перерывы у нас были, — поддержал кто–то Шрайера.
— Вот видите, расчет согласен с моим мнением.
Лахман повернулся к Шрайеру:
— Ты всегда выскакиваешь, хочешь выделиться, а кое–кто тебе поддакивает. Так дальше продолжаться не может!
— А ты возьми и напиши обо всем в стенгазету, — проговорил Дальке.
— Да, напиши, а мы все подпишемся под статьей. Лично я подпишусь, — уточнил Штелинг.
Хаук задумался: «Шрайера, разумеется, нужно наказать, но вопрос с перерывами давно пора уладить. Хотя вряд ли об этом следует писать в стенгазету… Вряд ли…»
— Нет, этого мы делать не станем. — Лахман стукнул кулаком по столу. — Учебный план для нас — это приказ, а приказы, как правило, не обсуждаются. Тем более в стенной газете… Вот вы все время твердите: перерыв, перерыв… — Он перевел дыхание. — А я считаю, что нужно прежде всего повысить дисциплину на занятиях, тогда они вовремя будут заканчиваться. Я согласен, что нужно что–то делать, но только не так… — Лахман бросил взгляд на Хаука, словно желая сказать ему: «Я тебя поддержал, теперь уж ты сам выпутывайся как знаешь».
— Товарищи, я думаю, Лахман совершенно прав: нам нужно повысить дисциплину на занятиях, тогда не придется жаловаться: мол, перерывы короткие. Я, конечно, поговорю с унтер–лейтенантом Брауэром.
* * *
В тот же день у Брауэра состоялся разговор с обер–лейтенантом Кастерихом. Командир старался сохранить спокойствие и потому говорил особенно тихо:
— Я уже не первый год занимаюсь планированием, и голова у меня, кажется, на плечах есть. До сих пор никто из солдат не имел никаких возражений против моих планов. И вдруг солдаты первого расчета нашли, видите ли, недостатки.
— Не волнуйтесь, товарищ обер–лейтенант, солдаты и сами поняли, что они не имеют права обсуждать план. Я смогу их убедить, солдаты у нас сознательные. Они и сами поняли, что нужно поднять дисциплину на занятиях…
— Я не потерплю на батарее никакого самоуправства! Приказ есть приказ, его выполнять надо, а не обсуждать. Я довольно долго служу в армии и знаю, как нужно планировать занятия. Видите ли…
— А вы сейчас очень похожи на майора Глогера.
— При чем тут Глогер? Я вас не понимаю!
— У меня с ним состоялся почти такой же разговор перед стрельбами.
— Я не могу пойти на уступки подчиненным. Если я уступлю им сегодня, завтра они потребуют большего.
— У меня сложилось впечатление, что солдаты последнее время неважно учились. Но вы, кажется, не очень–то доверяете им. На следующей неделе мы проведем партийное собрание. Вопрос, который мы будем обсуждать, интересует и других товарищей. Мне бы хотелось, товарищ Кастерих, чтобы вы выступили на этом собрании и коротко рассказали о единоначалии в армии. — Унтер–лейтенант Брауэр усмехнулся, чем еще больше разозлил Кастериха, который крепко сжал зубы и вместо ответа только кивнул.
