— Я и мой муж, мы оба будем стараться сделать для вас все, как для своих родных детей. Много чешских патриотов за океаном вспоминают нас добрым словом. Я была бы очень рада, если бы и вы в скором времени оказались среди них. Но когда это случится? Только не в нашей власти определить этот срок. Те, которые были согласны на любые условия, обычно слишком долго не ждали. А обстоятельства и условия заранее предвидеть нельзя. Смотря по тому, в чьи руки в консульстве попадет ваше дело. Мы работаем с людьми, и сами мы — люди. Тут уж ничего не поделаешь, — пани Ирма без видимой причины рассмеялась. — Теперь пройдите рядом, в Fürsorge[53] — сказала Ирма. — Медвидек изготовит вам фотокарточки, утром вы принесете их сюда.
Вошел почтальон и почтительно снял с головы синюю фуражку.
— Заказное письмо для папаши Кодла. В канцелярии я его не нашел.
— Муж в Мюнхене, в командировке. Дайте письмо, я сама распишусь.
Изумленный Вацлав выпустил ручку двери, а у Ярды поднялись кверху брови.
— Так прощайте, молодые люди, и запомните, что в пани Ирме вы можете видеть маму, хотя по возрасту она для такой роли еще молода, — жеманно заворковала пани Ирма и дружески протянула через барьер руку Вацлаву. Ладонь Ярды она продержала в своей руке на секунду дольше. — Жаль, что мой именно сегодня в отъезде. — Пани Ирма пристально и обещающе посмотрела на Ярду и целомудренно опустила глаза.
Слабый морозец неприятно пощипывал влажные от пота лица и заставил юношей спрятать руки в карманы. Песок скрипел под ногами Вацлава, который шел, низко опустив голову.
— Кодл — папаша лагеря, фрау Ирма — мамаша. Ну что ж, хорошие родители — фундамент семьи, — заключил Ярда, нервно приглаживая растрепавшиеся на ветру волосы.
Медвидек сразу узнал Ярду. Фотограф усадил Вацлава, затем и Гонзика перед двумя потрескивавшими рефлекторами, тараторя через пятое на десятое всякую чепуху. Озадаченный Вацлав, испытывая какое-то незнакомое ранее чувство ненависти, обратил внимание на длинные тонкие пальцы Медвидека, на его бабий, толстый, низко посаженный зад.
— Вы уже свободны, хлопцы, — обратился Медвидек к Вацлаву и Гонзику.
Но они не спешили уходить.
Медвидек долго усаживал Ярду, поворачивая его туда и сюда, похлопывал по плечу, хватал за подбородок. Ярда, наконец, не выдержал и дал ему по рукам.
— Делай дело, а то в морду дам, свинья!
Маленькие глазки за очками виновато заморгали. Медвидек нажал кнопку, перевел пленку в аппарате и метнул на Ярду грустный, какой-то умоляющий взгляд.
Молодые люди опять очутились на сыром, леденящем ветру. Гонзик брел в стороне от товарищей. Перед его глазами до сих пор проносились окрашенные в пастельные тона видения далеких стран, полуобнаженная девица с вызывающе закинутыми за голову руками. Ему представилась в этой же позе Ирена. Девушка на открытке чем-то напоминала ее.
Внезапно в его воображении возникла другая картина. Он зримо представил себе черные руки на белых плечах Ирены, на ее шее, груди… Гонзик зажмурился, его охватило тупое безразличие. Спотыкаясь, добрел он до своей комнаты. Усилием воли ему удалось заставить себя не взглянуть на верхние нары у окна, где виднелось свернувшееся калачиком тело Ирены.
Гонзик уселся за стол с книгой Бромфилда, которую ему дал Капитан. Но строки прыгали перед его глазами. Наконец он убедился, что вообще не может понять того, что читает.
Гонзика очень занимал вопрос: видел ли Капитан те самые открытки, когда, как и они сегодня, заполнял анкеты на выезд? Капитан, вероятно, собрался ехать в Канаду, Новую Зеландию или Австралию. А сегодня, по истечении девяти месяцев, он ходит по ночам на воровской промысел в нюрнбергском предместье. Гонзик хотел бы обо всем этом поговорить с Капитаном, но у него не хватало смелости, не было сил разрушить воздушный замок, который воздвиг он для себя. Возможно, в будущем башни этого замка рухнут сами собой, но зачем ему сокрушать все это прежде времени? Горькая правда будто бы лучше розовых надежд, но эта истина хороша для тех, кто каждый день ходит на работу в чистом воротничке, после хорошего завтрака. В Валке предпочтительнее беспочвенные мечтания — горьких истин здесь пока больше, чем нужно.
Ярда, засунув руки в карманы плаща, бродил по улицам Мерцфельда. Полчаса тому назад он просто-напросто удрал из лагерной команды, куда его сегодня в первый раз назначил Пепек. Нужно было копать глину, уже скованную первыми заморозками, подавать голыми руками кирпичи или таскать балки, и все это за несколько пфеннигов, да еще на голодный желудок. Что он, дурак!
Пустынные, как всегда в предобеденные часы, улицы предместья нагоняли тоску. Низко над крышами с ревом проносились истребители с белыми звездами на крыльях. Временами с большой высоты доносился мгновенно нарастающий и затихающий вой реактивных самолетов.
Ярда остановился перед витриной мясной лавки. За плохо вымытым стеклом красовался пыльный глиняный поросенок с головой, напоминавшей морду пса. В строгом ряду висели несколько колбас в упаковке из черной бумаги. Тут же было объявление, предлагавшее по сходной цене скрипку. Ярда проглотил слюну. Ему казалось, что и сквозь стекло он обоняет божественный аромат колбасы. Его охватила слабость, желудок сжали голодные спазмы. Чтобы отвлечься, молодой человек старался думать о приятных вещах. Ну, хотя бы о щедрых на любовь девицах из «Трех викингов» или вообще ни о чем не думать. Однако его неотступно преследовало навязчивое видение мюнхенского отеля для подследственных Си-Ай-Си[54]. Ростбиф с зеленым горошком, омлеты, черное баварское пиво, кофе и обворожительное шуршание новеньких марок в кармане. Эх, какие то были времена! «Запомните… только здесь и нигде больше решается ваша дальнейшая карьера…» — вспомнились Ярде слова Франты.
Перед глазами Ярды возникла жующая челюсть боксера, крикливый синий галстук с Ритой Хейворт в желтом овале. А ведь это житье могло продолжаться и теперь, если бы… Что, если бы? Черт возьми!.. Почему родина причинила ему так мало зла? Правда, его там лишили возможности быть шефом на самом пороге шикарной жизни. Но почему-то потом его не преследовали, не отравляли жизнь на каждом шагу. Зачем-то они не вели себя так, чтобы он, Ярда, ненавидел их всей душой. Тогда, возможно, он не захлопнул бы за собой двери в кабинете симпатичного американского комиссара.
Ярда вспоминал: кривая усмешка, слюна между редкими зубами Франты Апперкота и его слова: «Из вашей троицы я верил лишь в тебя одного. Не хочешь, болван, дело твое! Но я все же думаю, что мы свидимся!»
Дурацкие предрассудки, нелепые оглядки на эту карликовую страну; невидимое, но все же непреодолимое препятствие, для которого люди выдумали название «совесть». Шестьсот марок в кармане, костюм из английского материала, квартира в особняке. Вот что имел бы он сейчас вместо того, чтобы стоять тут, прижавшись носом к стеклу запыленной витрины. Зато он может сказать себе: «Выдержал характер!»
Паршивенькая столовая в их авторемонтных мастерских! Громкие жалобы, что мало мяса, что оно жилистое, и даже на то, что на столах нет бумажных салфеток, но, боже милостивый, сколько же там было жратвы! Четырнадцать ломтей кнедликов с укропной подливкой съел Ярда еще за день до того, как лопнула его афера с продажей полуосей, сделанных «налево»!
Что делать? К сожалению, он не уличная девка, которая может питаться консервами без хлеба. Но ведь и некоторые парни…
Ярда остановился над открытой траншеей. Рабочие в измазанных спецовках укладывали газопровод, поодаль шумел автогенный резец. Ярде в нос ударил противно-сладковатый запах сырой земли и просачивающегося светильного газа. Носком ботинка Ярда сбросил комок глины в траншею: что-то все же должно произойти! Он, всегда имевший прекрасный нюх на то, где можно хорошо заработать, долго ли еще будет с изумлением смотреть на тех, других, которым, кажется, деньги сами идут в руки! Содержимым пепельниц в клубе американских офицеров сыт не будешь. К тому же швейцар на третий раз уже вытолкал Ярду взашей.
Грузовик протащил на тросе поврежденную легковую машину. Ярда еле увернулся от фонтана воды, когда колесо грузовика проломило тонкий ледок на луже. Обе машины въехали в ворота. Ярда побрел туда же. Обширный двор, отремонтированные автомобили рядом с поломанными машинами всевозможных марок. Знакомая обстановка: кислый запах железа, бензиновых испарений и промасленных спецовок. У Ярды даже зачесались ладони — ведь он же автомеханик! — и заныло сердце: здесь было совсем как в его бывшей мастерской. Тот работник — механик, которого Ярда вместе с Тондой нанимали в конце сорок седьмого года, — знал толк в ремесле, но они не спросили его, в какой он партии. А зря. Едва он успел принюхаться, сунуть нос в каждую дырку — и бац! Через две недельки после февраля господин механик предъявил бумажку: «Комитет действия назначил меня, господа, временным управляющим мастерской. С этого момента вы не имеете права распоряжаться деньгами, а книгу ваших левых доходов, которую вы называете «торговой», выложите, пожалуйста, вот сюда».
