Антидепрессанты в самом деле помогли Уильяму, полагала доктор Крауэр-Поппе. Она указывала, что среди "изменений в сексуальности" не значилась импотенция (вполне возможный побочный эффект), а потому считала "компромисс" между позитивными и негативными последствиями приема ее таблеток приемлемым. Джек не смог ее вообразить.
В самолете Джек сидел как на иголках — так ему хотелось поскорее увидеться со всеми этими людьми. Он был рад, что сначала увидится с ними, а не с отцом.
Когда Уильям Бернс встретил маму Джека, ему было двадцать пять, когда Джек родился — двадцать шесть. А сам Джек — сколько бы лет он прожил в браке в том возрасте? Что, если бы он родил ребенка в двадцать шесть, когда они с Эммой сидели в Лос-Анджелесе и жгли свои свечи с обоих концов? Какой бы из него вышел отец?
Джек знал, что ему ответит на этот вопрос доктор Гарсия — он услышит ее любимое "хмм".
Джек оставил вещи в отеле "Шторхен" на Вайнплац (центр города, мощенные булыжником улицы, в большинстве своем пешеходные). Окна его номера выходили на реку Лиммат, по ней плавали прогулочные трамвайчики. Каждый час звонили колокола — кажется, Цюрих страдает от навязчивой идеи "наблюдать часы". Джек принял душ, побрился и оделся к обеду, хотя стрелка часов едва перевалила за полдень.
Взяв такси из аэропорта, Джек сначала решил поехать прямо в Кильхберг, однако встреча с врачами была назначена на три часа, а он не хотел рисковать — что, если он неожиданно наткнется на отца? Тот, конечно, Джека не ждет, но узнать его непременно узнает.
Джек сомневался, правильно ли поступают врачи, не сообщая отцу заранее о его визите, но Хетер убедила его, что это необходимо — иначе Уильям перевозбудится.
Доктор Крауэр-Поппе не стала увеличивать дозу антидепрессантов, и даже доктор фон Pop не стала произносить свое обычное "но с другой стороны", напротив, она сказала, что лишние антидепрессанты могут помешать — Уильям, еще чего, впадет в кататоническое состояние или вовсе заснет.
Доктор Хорват, веселый австрияк и компаньон Уильяма по пробежкам на свежем воздухе, сказал своему пациенту, что к нему пожалует "особый гость". Для очередного визита дочери было еще рановато, поэтому Уильям, вероятно, решил, что его собирается навестить кто-нибудь из мира музыки — например, музыкант из другого города, скажем, органист, которого пригласили в Цюрих дать концерт. Такие "особые гости" и в самом деле периодически навещали Уильяма Бернса, с тем чтобы отдать ему дань уважения.
Джек спросил у портье, где поблизости есть хороший ресторан. Уильяму, он знал, будет позволено пообедать с сыном, правда, им составят компанию профессор Риттер и кто-нибудь еще из врачей.
— Закажи столик на троих или лучше на четверых, — посоветовала Джеку Хетер. — Ему нельзя покидать лечебницу одному, кроме того, поверь мне, ты сам скажешь спасибо, если рядом будет кто-нибудь из персонала. Во всяком случае, в первый раз это совершенно необходимо.
Портье, молчаливый мужчина со странным шрамом на лбу (возможно, вылетел в лобовое стекло при аварии), заказал для него столик на четверых в ресторане "Кроненхалле" — великолепное заведение и идти недалеко, заверил он Джека.
— Мне удалось заказать столик лишь потому, что вы — Джек Бернс, обычно у них все расписано на несколько дней вперед.
Джек вышел на набережную посмотреть на местную фауну, лебедей и уток; сверил часы с башнями двух ближайших церквей (весьма внушительных размеров), заметил, где на Вайнплац стоянка такси. От отеля до Кильхберга не более четверти часа езды, а в этот раз Джек не хотел ни опаздывать, ни приезжать раньше времени.
Ему снова было стыдно — ну почему же он во всем винит мать? Что, если бы она была жива и Джек сейчас ехал на первую встречу с ней? Он не сомневался — будь это так, он бы так же сильно волновался, пребывал в точно таком же возбуждении, как сейчас, ожидая встречи с отцом. Какая глупость, подумал вдруг он, что я до сих пор не могу ее простить; ведь на самом деле я по ней скучаю. Ах, как было бы хорошо, если бы ей можно было сейчас позвонить! Но что бы я ей сказал, подумал Джек.
На самом деле его звонка ждала Каролина Вурц, ей-то ему и надо было бы позвонить, но думал он только о воображаемом звонке Алисе.
— Привет, мам, это я, — хотел сказать ей Джек. — Знаешь, часа через два я увижу папу. Сколько лет прошло, подумать только! Поверь, я это делаю не для того, чтобы тебе досадить, правда-правда. Так я о чем — может, посоветуешь мне, как себя вести на первой встрече?
Он ехал на такси по берегу Цюрихского озера; дорога шла почти у самой воды. На берегу раскинул шатры театральный фестиваль. Погода стояла летняя, теплая, но воздух был какой-то сухой — горный, совсем не влажный, как в Эдинбурге. То и дело из-за деревьев показывались Альпы — Джек каждый раз ахал. Все было чистое, почти блестело (даже такси).
В городке Кильхберг жило около семи тысяч человек. Дома выглядели солидно, почти у каждого свой сад, к причалу постоянно подходят пароходики — не город, а курорт. Водитель сказал Джеку, что на "правом" берегу озера живут люди побогаче.
— Европейцы любят, чтобы окна выходили на запад, — объяснил он.
Кильхберг располагался на "левом" берегу и смотрел на восток. Джеку городок показался очаровательным; он углядел даже виноградник (а может, это просто ферма), да и больница стояла высоко, из нее открывался шикарный вид на озеро (на восток), на сам город Цюрих (на север) и на Альпы (на юг).
— Пациенты обычно приезжают сюда на автобусе, он ходит от Бюрклиплац прямо до больницы, — продолжил таксист, — ну, я имею в виду, те, кому позволено покидать лечебницу.
Тут он смерил Джека подозрительным взглядом — а ну как его пассажир беглый псих из Кильхберга?
— В следующий раз лучше садитесь на автобус, номер 161. Впрочем, не знаю, как у вас с памятью.
Таксист был родом с Ближнего Востока, может, турок; слово "европейцы" он произносил с явным отвращением, по-английски говорил лучше, чем по-немецки. Немецкий у них с Джеком оказался примерно на одном уровне — произнеся всего пару фраз, таксист перешел на английский. Интересно, подумал Джек, почему он меня принял за пациента; видимо, нечасто ходит в кино.
А вот юная, стройная (точнее, тощая) женщина в кроссовках и спортивном костюме, встретившая Джека у входа в клинику (он вошел в первое же здание, показавшееся ему стационаром), в кино, судя по всему, ходила регулярно. За дверью оказался зал с креслами и стойка (видимо, регистратура), между ними и дефилировала туда-сюда означенная дама. Наверное, решил Джек, это инструктор по физподготовке, а может, медсестра из отделения физиотерапии или просто персональный тренер кого-нибудь из пациентов. Надо бы ей немного больше есть, подумал Джек, слишком атлетично выглядит.
— А ну стоять! — произнесла она вдруг по-английски и показала на Джека пальцем. Они были в зале одни. Джек замер.
Из коридора выбежала медсестра.
— Памела, er ist harmlos! ("Памела, он не причинит тебе вреда!") — сказала она.
— Разумеется, не причинит — его же тут нет, это галлюцинация. Таблетки действуют, можешь не беспокоиться. Я знаю, что он не причинит мне вреда — ведь на самом деле его нет.
Акцент американский, и однако же медсестра обратилась к ней по-немецки и она ее поняла. Наверное, девушка давно живет в клинике и выучила немецкий, подумал Джек.
— Es tut mir leid ("Простите, мне жаль, что так вышло"), — сказала медсестра Джеку и увела американку.
— С ним надо говорить по-английски, — заметила Памела. — Если бы это была не галлюцинация, он бы говорил по-английски, как в кино.
— Я к профессору Риттеру, у меня назначено! — крикнул медсестре вслед Джек.
— Ich bin gleich wieder da! ("Я сейчас вернусь!") — ответила она ему.
Медсестра и больная ушли прочь по коридору, Джек уже их не видел, но до сих пор слышал высокий голос тощей пациентки. Как же это я перепутал пациентку с врачом, может, я сам не в своем уме, подумал Джек.
— Они же обычно не говорят, — объясняла Памела сестре, — они просто появляются, и все. Боже мой, может быть, таблетки не действуют?
— Das macht nichts ("He обращай внимания"), — успокаивала ее сестра.
Ну да, Джек Бернс, кинозвезда, появляется в психиатрической лечебнице. Неудивительно, первый же пациент принял его за галлюцинацию. Доктор Гарсия, впрочем, сказала бы, что это неплохое определение для понятия "актер".
Вернулась медсестра, бормоча что-то себе под нос по-немецки и качая головой. Если бы не халат, Джек бы принял ее за пациентку. Низкого роста, за пятьдесят, крепко сбитая, вьющиеся седые волосы (некогда была блондинкой, подумал Джек), говорит отрывисто.
— Смешно, не правда ли — вы появились у нас впервые и сразу же наткнулись на нашу единственную американку, — сказала медсестра. — Бляйбель, — добавила она, с силой и страстью пожав Джеку руку.
