— Прошу прощения?
— Вальтраут Бляйбель — это меня так зовут!
— Вот оно что. А я Джек Бернс.
— Я знаю. Профессор Риттер ждет вас. Мы тут все вас ждали — за исключением только бедняжки Памелы.
Они вышли из здания, пересекли вымощенный плиткой павильон — сад со скульптурами и неглубоким прудом с лилиями (утонуть тут, я полагаю, нельзя, подумал Джек). Много зданий, у всех очень большие окна, на некоторых стеклах нарисованы птицы.
— Это чтобы птиц отгонять, наверное, у вас тоже так делают, в Америке, — сказала сестра Бляйбель.
— Я, видимо, ошибся зданием.
— Еще бы, это женский стационар. Таким, как вы, лучше там не появляться.
На территории больницы поддерживался образцовый порядок. По дорожкам ходили люди, некоторые сидели на скамейках и смотрели на озеро; никто ни капли не похож на сумасшедшего. Озеро буквально кишит лодками.
— Я иногда вожу Уильяма в город, мы покупаем ему вещи, — продолжила медсестра. — Никогда еще не встречала мужчину, который настолько обожает покупать одежду — ваш отец первый, он без ума от модных магазинов. Правда, когда он меряет одежду, с ним непросто — это все зеркала. Доктор фон Pop называет их "пусковыми механизмами". Но со мной Уильям ведет себя хорошо; скажем так, не дурачится.
Они зашли в здание, похожее на офис, хотя пахло оттуда едой — видимо, там кафетерий или больничная столовая. Джек последовал за медсестрой на второй этаж, заметив, что та шагает через ступеньку — а ведь она низкорослая женщина в юбке, это говорит о ее решительности. Ясно, почему папа не считает возможным дурачиться в обществе медсестры Бляйбель.
Они нашли профессора Риттера в конференц-зале, в полном одиночестве — он сидел во главе длинного стола, что-то писал в блокноте. Увидев Джека, он подпрыгнул и бросился пожимать руку — в самом деле, немного похож на Дэвида Нивена, хотя и без теннисной ракетки. Жилистый мужчина, рукопожатие как у гидравлического пресса, брюки цвета хаки в складку, штанины отглажены, темно-зеленая рубашка с короткими рукавами, начищенные до блеска коричневые туфли.
— Вот вы нас и нашли! — воскликнул профессор.
— Er hat zuerst Pamela gefunden ("Но прежде он нашел Памелу"),— сказала медсестра Бляйбель.
— Бедняжка Памела, — вздохнул профессор Риттер.
— Das macht nichts. Памела опять решила, что таблетки не действуют, — сказала медсестра и удалилась.
— Merci vielmal, Вальтраут! — крикнул ей профессор на смеси французского и швейцарского немецкого ("большое спасибо").
— Bitte, bitte ("Пожалуйста, пожалуйста"), — ответила сестра Бляйбель, помахав рукой.
— У Вальтраут есть брат по имени Гуго, он иногда возит вашего отца в город, — сказал Джеку профессор Риттер. — Правда, не за одеждой; в модных магазинах с ним лучше управляется Вальтраут.
— Она что-то говорила про зеркала, сказала, это "пусковой механизм" или что-то в этом роде.
— Ах да, мы об этом поговорим, но позже, позже! — воскликнул профессор Риттер; сразу видно, умеет вести собрания. Ведет себя дружелюбно, но не позволяет усомниться, кто здесь главный.
В конференц-зал один за другим зашли другие врачи; Джек задумался: а где же они были минуту назад, когда их вызвали, какой не замеченный Джеком сигнал им подали? Они знали даже, на какие места садиться — словно бы на столе стояли таблички с именами. У всех блокноты, карандаши, явно готовы что-то записывать; неплохо подготовились, однако! Но прежде Джеку пришлось пережить еще один раунд рукопожатий — и каждое снова длилось чуть дольше, чем следовало, с его точки зрения. И еще каждый сказал ему по реплике, словно они репетировали!
— Gruss Gott![27] — воскликнул доктор Хорват, веселый австрияк, дергая Джекову руку вверх-вниз.
— Иные видят в вас, мистер Бернс, исключительно ваших киноперсонажей, — сказал ему невролог доктор Бергер, — но я прежде всего вижу юного Уильяма Бернса!
— С другой стороны, — сказала доктор фон Pop своим начальническим тоном, — имеем ли мы право думать, что уже знаем Джека, в то время как на самом деле знаем только Уильяма? Я просто спрашиваю.
Доктор Хубер, пожимая Джеку руку, смотрела на свой пейджер.
— Я просто специалист по болезням внутренних органов, — сказала она, — ну, вы понимаете, обычный врач.
Тут пейджер запищал, и доктор Хубер сию же секунду отбросила руку Джека, словно по ошибке схватилась за горячую сковороду, и отошла к висящему на стене телефону. Сняв трубку, она сказала:
— Huber hier ("Хубер слушает"), — затем, помолчав некоторое время, добавила: —Ja, aber nicht jetzt ("Да, но не сейчас").
Методом исключения Джек опознал доктора Анну-Елизавету Крауэр-Поппе — фотомодель, скрывавшую свои шикарные платья под накрахмаленным белым халатом. Она заглянула Джеку в глаза с таким видом, словно что-то знала про него, словно пыталась догадаться, какие таблетки он пьет — или должен пить.
— У вас такие же красивые волосы, как у папы, — сказала она, — а вот его навязчивых идей, надеюсь, у вас нет.
— Нет, татуировок я себе не делал, — ответил Джек, пожимая ей руку.
— О, существует масса других способов оставить на себе след на всю жизнь, — заметила "с другой стороны" доктор фон Pop.
— Рут, не все навязчивые идеи — болезни, — сказала доктор Хубер. — Судя по всему, мистер Бернс следует той же диете, что и его отец. Разве мы все не восхищаемся тем, как Уильям следит за весом?
— Вы о его нарциссизме? — спросила доктор фон Pop начальственным тоном.
— А вы, мистер Бернс, не посещаете ли сами психиатра? Или мы можем это "исключить"? — спросил доктор Бергер.
— По правде сказать, да, посещаю, — сказал Джек.
— Ах да, ах да... — сказал профессор Риттер.
— В этом нет ничего постыдного! — громыхнул доктор Хорват, заместитель директора.
— Полагаю, артритом вы тоже не страдаете, — сказала доктор Хубер. — Вы еще молоды. Впрочем, не поймите меня неправильно — у Уильяма артрит, но вам совершенно не нужно беспокоиться по этому поводу. Вы ведь не играете ни на пианино, ни на органе?
— Нет. И артритом тоже не страдаю, — ответил Джек.
— Может быть, вы пьете какие-либо таблетки? Я имею в виду, не от артрита? — спросила доктор Крауэр-Поппе.
— Нет, ничего не пью, — сказал он; доктор в ответ то ли удивилась, то ли расстроилась, Джек не мог понять.
— Хватит, коллеги, хватит! — провозгласил профессор Риттер и хлопнул в ладоши. — Пора дать Джеку возможность задать нам вопросы!
Коллеги весело закивали — манера профессора Риттера устраивала их, насколько Джек мог судить. В конце концов, он глава клиники, что предполагает более тесные связи с общественностью, чем у его коллег, чему, вероятно, последние только рады.
— Да-да, пожалуйста, спрашивайте все, что хотите! — сказал доктор-лыжник Хорват.
— Я слышал, что зеркала — "пусковой механизм". Что это значит? — спросил Джек.
Присутствующие явно не ожидали от него таких познаний.
— Джек имел разговор с Вальтраут, она рассказала, как водит Уильяма в город покупать одежду, — объяснил коллегам профессор Риттер.
— Когда Уильям смотрит на себя в зеркало, он может просто отвернуться, а может закрыть лицо руками, — сообщил любитель железных фактов доктор Бергер.
— Но иногда, — добавила доктор фон Pop, — у него возникает желание посмотреть на свои татуировки.
— Да-да, на все сразу! — воскликнул доктор Хорват.
— Как вы понимаете, место для столь подробного изучения своего тела может быть совершенно неподходящим, но Уильям такие вещи попросту игнорирует, — пояснил профессор Риттер. — Кроме того, иногда он одновременно начинает и раздеваться, и декламировать.
— Декламировать?
— Видите ли, его тело — гобелен, и он умеет рассказывать его историю, как музыкальную, так и личную, причем делает он это, как актер со сцены; поэтому мы называем это декламацией, — объяснила доктор Хубер.
У нее снова запищал пейджер, она снова отошла к телефону у стены.
— Huber hier! — недовольно сказала она в трубку. — Noch nicht! ("Еще нет!").
— Ваш отец отличается чрезвычайным педантизмом, но беда в том, что он не ведает ему пределов, — сказал профессор Риттер.
— Он очень гордится своими татуировками и в то же время он решительно ими недоволен, — продолжил доктор Бергер.
— Уильям полагает, что некоторые располагаются не на тех местах, и корит себя за недостаток проницательности. Он сожалеет, что разместил их не там, где нужно, — уточнил доктор Хорват.
— Особенно он любит порассуждать, — вставила доктор фон Pop, — какая из татуировок должна была располагаться у него прямо над сердцем.
— А ведь в самом сердце нельзя держать слишком многое, — заметила доктор Крауэр-Поппе. — Он вывел у себя на теле все, что любит, но также записал на нем свою скорбь. Антидепрессанты успокоили его, сняли страх и тревогу, вернули ему нормальный сон...
