Тут Савельев кинулся в угол, разбросал сваленные кучей тряпки, книги и прочий хлам и вытащил здоровый фанерный ящик. Там хранились вещи отца — остались в гараже после его смерти, выкидывать рука не поднялась. «Москвич» сгнил на стоянке, а мелочь осталась, Савельев свалил все в ящик, освобождая место для аппаратуры, да и задвинул в угол. Там, помнил он, был и старый автодорожный атлас.
Точно! Был тут колхоз имени Шестидесятилетия Революции. Не в семидесяти, а примерно в сорока километрах от Перова — но, может, у них там вся навигация отказала. Не мог же колхоз переехать, не цыганский табор. И леса вокруг — в самом деле последний бастион цивилизации. Надо завтра в МЧС, куда еще? Ему немного жаль было делиться открытием. Но уж сам-то он мог претендовать на участие. Ему, в общем, плевать было, какие там чиновники и куда летели. Но Марину Лебедеву он помнил.
Савельев выскочил на улицу и подставил горящее лицо ночной мороси. Поэтому он не услышал, как приемник, немного потрещав, вдруг заговорил нараспев тихим женским голосом. Женщина чуть картавила:
— Как под черной горой там вода черна, как над черной рекой ходют три кота. Первый кот ийдет, все вокруг заснет, второй кот ийдет, все вокруг умрет, а как третий ийдет, все вокруг оживет.
МЧС располагалось на улице имени пыжвинского уроженца, чекиста Журавлева, в одном сталинском доме с управлением ФСБ. Был вторник, Савельев работал с трех, почему и мог засиживаться ночью в гараже, — и, толком не выспавшись, к десяти утра с записями сигналов на флешке пошел докладывать. Дежурный выслушал его без эмоций и отвел к начальнику поисково-спасательной службы.
— Кгхм, — сказал тот. — Ну, вы оставьте, я послушаю, конечно.
— Но там… там действовать надо, — неуверенно предложил Савельев. Он не умел давить на собеседника, тем более военного.
— Если надо, будем действовать, — объяснил начальник. — Вам спасибо, дальше нам видней.
— Я просто хотел… как-то поучаствовать, возможно…
— Ну зачем же вы будете участвовать? — спросил начальник со снисходительной интонацией родителя, отговаривающего ребенка трогать каку. — И вообще. Вот вы радиолюбитель. Скажите, какая рация будет работать три месяца спустя?
— Два, — поправил Савельев.
— Ну два. Уже ходили тут люди, родные. Им кто-то из пассажиров с мобильника позвонил. Позвонил и молчит. Если бы они были живые, они бы звонили, так? А если они не звонят, то это мишка, значит, перевернул кого-то и мобильник включил. Как вы себе представляете, что два месяца нет сигналов, и вдруг есть на неизвестной частоте?
— Может быть, они починили рацию, — предположил Савельев.
— Они ее два месяца там чинили, так? В летнее время, в сравнительной близости от колхоза, они ее там чинили, вместо чтобы идти к людям? Сорок или сколько там, семьдесят километров, три дня пути даже с ранеными, они ее там чинили, питались святым духом, а в колхоз не пришли? Это я не понимаю тогда. Разве что у них ум отшибло совершенно.
Савельев молчал. Рациональной версии у него не было.
— Ну я буду слушать, в общем, — пообещал поисковик.
— Я только хотел сказать, — не отставал Савельев, понимая, что вопрос о его участии решится сейчас, дальше будет поздно. Во всех разговорах с начальством надо решать проблему с самого начала, дальше она застынет, как бетон, и будет не пробиться. — Я хотел бы участвовать. Я поймал сигналы, имею право.
— Это все решим. Надо вообще смотреть, какая там экспедиция, какой колхоз и что. Мы вокруг Перова смотрели, вы что же думаете. Летали там, видели все. Если бы что-то было, уже бы мы их давно. Но там никаких следов. Вообще голо.
Почему-то поисковику хотелось избавиться от Савельева как можно скорей. У него, как у большинства русских людей на должности, явно было дело поважней профессии, кроссворд, может быть, или чат, и этому делу он немедленно хотел предаться, а Савельев отвлекал его со своими поисками, с сигналами от чиновников, которых давно медведи съели, — сначала съели, а потом позвонили родне и молча признались, так и так.
— Мне когда зайти? — спросил Савельев.
— Через неделю вам зайти, тут же надо экспертизу и все.
— Неделю?! — взвился Савельев. — Там минуты на счету, они уже молиться просят!
— Тут знаете сколько просят молиться? — странно спросил поисковик. — Каждый второй.
Савельев вышел из МЧС под колкий дождь в крайнем недоумении. Эмчеэсник меньше всего был похож на офицера чрезвычайной службы. Ему явно хотелось замотать сигналы, и это совсем не совпадало с тем, что говорили об их доблестном, авантюристическом ведомстве. Их называли единственными пристойными силовиками. Какую экспертизу сигналов могли они растянуть на неделю, чего искать? Савельев не знал, куда теперь податься, — разве что в ФСБ по соседству, — но вариантов не было, не самому же переться в колхоз. На следующую ночь он засел ловить сигналы, но ничего не было. Другие любители, с которыми он поделился открытием, энтузиазма не выказали.
— Там давно разрядилось бы все, — сказал коллега из Тбилиси.
— Но кого я поймал-то?
— Кого угодно. Дураков много.
— Вообще на «Анах» как раз РСИУ стоит, — вспомнил Савельев. — В диапазоне от 100 до 150.
— Да ладно, — отмахнулся коллега. — Это тебе сосед навел.
Остальные тоже не верили, и Савельев не стал распространяться о сигналах. Еще три ночи он их ловил безрезультатно, а на четвертую, когда до визита в МЧС оставалось всего два дня, в час ночи женский голос — не тот, прежний, трагический, а совсем еще детский, — вдруг сказал ему на той же частоте:
— Господи, и что будет, и как же я света не увижу.
— Алло! — заорал Савельев, но его явно никто не слышал. Это была непостижимая односторонняя связь.
Он слушал частоту до утра, переключался, курил и вдруг поймал себя на том, что ему страшно было бы выйти из гаража на улицу. Собственно, он никуда и не собирался, но когда обычно шел из гаража в дом — на рассвете или перед рассветом, — никакого страха не чувствовал, а тут, когда мир оказался населен непостижимыми несчастными голосами, несущими смешную и притом трагическую чушь, — ему стало не по себе. Тем более что он всегда знал о двойном дне простых вещей. Вот есть эфир, все знают и никто не понимает, что это такое. Савельев догадывался, что он как-то связан с эмоциями, а именно с грустью, как кислый вкус связан с электричеством. Пробуя языком батарейку — такое практиковалось во времена плоских батареек и электрических конструкторов, — мы чувствуем кислоту, а если не чувствуем, она разряжена; так же и эфир был непостижимым образом связан с печалью, она была разлита в мире и лучше всего передавалась. Эта мысль казалась бредом и самому Савельеву, но мало ли что казалось бредом наивным людям прошлого. Короче, ему было страшно, потому что невидимые люди вокруг него сильно страдали по непонятной причине. Так что в МЧС он пошел в понедельник, днем раньше, чем было ему назначено.
Поисковика не было, убыл — может, уже искал? Эта мысль была печальна, Савельев сам надеялся найти Марину Лебедеву, но если ищут — пускай. Дежурный, однако, сказал, что поисковик в школе, инструктирует детей насчет мер предосторожности перед туристическим фестивалем «Пыжвинская осень», будет через полтора часа. Он приехал через два, отынструктировав детей, видимо, до взаимной тошноты. При виде Савельева он широко заулыбался, словно теперь, после расшифровки и экспертизы, не было в МЧС гостя дороже.
— А, любитель! — крикнул он, заметив Савельева в коридоре. — Заходи давай.
Он вошел в кабинет, скинул куртку, уселся на стул и потер руки.
— Искатель, — сказал он. — Находитель.
Савельев не понял этой игривости.
— Ну чего там? — спросил он. — Ищете?
— Хо-хо, — сказал поисковик. — «Ищем»! Какое «ищем»? Звуковой эффект, отражение. Бывает. Это соседи твои по телефону говорят или теща.
— У меня нет тещи, — тупо возразил Савельев.
— Нет, так будет, — странным веселым голосом пояснил эмчеэсник.
Савельев никак не мог понять, с чего он так веселился.
— Я вообще-то перворазрядник, — сказал он обиженно, — скоро кандидат. И я никогда не слышал таких отражений.
— Ну а наши слышат, — радостно сказал поисковик. — Проверили и прослушали, ты что, все по первому разряду, как у тебя. Это отражение, вроде как оазис. Кто-то говорит, а к тебе занеслось. А это, может, вообще в Москве разговаривают или на Дону какой-то казачий атаман.
— Медведи на Дону?
— А что, и на Дону бывают. Степной медведь бурый, подхорунжий. Но про «Ан-2» ты забудь. Никакого отношения к «Ан-2», и там вообще другие люди были. Голосовая экспертиза имеется, я акт тебе могу предъявить.
— Хотелось бы, — возвысил голос Савельев.
— Чего хотелось бы?
