Внезапно ужасная мысль, как паук хищными лапами, сдавила ее душевный покой: воскресенье вылупится из своего кокона менее чем через двенадцать часов. По спине пробежала дрожь. Фио подумала, что однажды стоило бы признать этот день преступным, заключить его в тюрьму или что-нибудь в этом роде. Воскресный день никогда ее не любил. К счастью, в последнее время он стал появляться реже и отнимал у нее не более одного дня в неделю. Вся юность Фио была воскресеньем, одним долгим днем, когда закрыты все магазины, она торчит дома одна, ей нечего делать и, даже если стоит хорошая погода, синее небо все равно имеет какой-то привкус серости.
Взяв пульт, Фио включила музыку, и из старого музыкального центра, стоявшего поперек гостиной, донесся голос Нила Хэннона. Задним числом Фио отметила, что холодильник практически пуст — открывая его, она не обратила на это внимания. А теперь урчащий от голода желудок услужливо отсылал ей картинки голых полок. Нужно идти в магазин. Супермаркет находился в сотне метров от ее дома, на улице Белльвиль, и в принципе это было делом пяти минут, но Фио знала, что больше времени просидит на диване, размышляя о предстоящем мероприятии, чем потребуется на его осуществление.
С тихим упорством и некоторой тревогой, преодолевая себя, она готовилась к столкновению с реальностью, как к спортивному состязанию. И хотя ей явно не хватало «социальной мускулистости», в основном она успешно справлялась со всеми упражнениями, необходимыми для спокойного существования. Привычно раззадоривая себя, она занимала стартовую позицию, чтобы отправиться за хлебом, встретиться с однокурсниками… Револьверный выстрел в голову служил сигналом к старту, и соревнование начиналось. Возможно, по дороге она зайдет повидаться с соседкой Зорой. Они поболтают, постреляют по кухонной стене из маленькой «беретты», целясь без промаха в связи с отсутствием цели. От выстрелов на стене появятся дырки, и она будет все больше напоминать поверхность Луны, правда, прямоугольную и плоскую. Может быть, и так. Или же Фио останется сидеть на своем темно-красном диване, мечтая о некоем будущем, слишком туманном, чтобы стать реальностью, заставляя трудиться свои весьма скромные чаяния и продолжая тренировать их для финальной схватки с реальностью. Во всяком случае, сейчас у нее на сердце оставалось еще много такого, с чем стоило спокойно расстаться, и она далеко не была уверена, что уже разобралась сама с собой. Чай, как обычно, подоспел вовремя и с головой погрузил ее в наслаждение. Фио взяла пачку бумаги, лежавшую на белом потрескавшемся кафеле стола, и принялась записывать всякие важные мысли, приводившие ее в трепет.
В дверь торопливо постучали. Фио удивилась: чтобы попасть в дом, нужно было звонить в домофон или же знать код. А код знали только они с Зорой. Но тут же вспомнила, как на прошлой неделе Зора, забыв-таки этот проклятый код, со всей дури вышибла дверь. Фио даже не успела подняться с дивана, как незваный гость открыл дверь и вошел без приглашения, столь любезно избавив ее от излишнего беспокойства. В своей безграничной вежливости он не стал отвлекаться на извинения.
— Вы Фио Регаль? Ну конечно, вы Фио Регаль.
Когда незнакомец называет тебя по имени, то всегда возникает ощущение, что ты уже не принадлежишь сам себе. Фио сжала в руках чашку, все ее тело напряглось; мужчина приблизился. Она кинула взгляд в левый угол дивана, прикинув, что в случае необходимости успеет запустить руку под подушку и выхватить подаренный Зорой револьвер. Молодой человек выглядел спокойным и уверенным в своем праве беспокоить ее и входить в ее дом без всякого разрешения. Не то чтобы он был наглым или агрессивным, просто он вырос в таком мире, где все двери для него были открыты, и каждый раз они вели его в комнаты, где все любили его и встречали с искренним радушием. Друзья говорили, что он самый очаровательный мужчина в весовой категории до семидесяти пяти килограммов, и, к несчастью, это на самом деле было так.
— Вы из полиции?
— Из полиции? Нет…
— Вы вошли без спросу, — сказала Фио, нахмурив брови и откинув со лба рыжую прядь.
— Поверьте, эта деталь не войдет в историю.
И он добавил, как будто обращаясь к восхищенной толпе: «Для истории не важно, стучались ли вы в дверь и вытирали ли ноги о коврик, она запомнит лишь то, что вы вошли». Он был доволен своей тирадой, которую заучивал в машине всю дорогу, пока ехал сюда. Эта фраза уже была записана в его дневнике, который он хранил во внутреннем нагрудном кармане. Дневнику он уделял исключительное внимание, поскольку однажды его наверняка опубликуют: один издатель, убежденный в блестящем будущем молодого человека — или же, в крайнем случае, его потомков, или же потомков некоторых из его знакомых, — уже заплатил ему солидный аванс за эту книгу.
Фио была поражена изысканной и утонченной красотой его лица. Это качество служило ему визитной карточкой в глазах окружающих и позволяло везде чувствовать себя как дома. В IX веке Ли Йи-Чан учил, что юноши должны в совершенстве овладеть шестью искусствами: музыкой, ритуалом, стрельбой из лука, письмом, арифметикой и искусством управления колесницей. Шарль Фольке обладал внешностью и осанкой, прямо указывавшими на то, что все это он уже постиг. Ему едва исполнилось тридцать лет, но он вел себя так, будто имел позади целые века счастья и славы.
— Знакомство с вами, мадемуазель, это большая честь для меня. Безмерно тронут и польщен.
Он учтиво поклонился, но не телом, а голосом, Фио не смогла бы в этом поклясться, но в искренности его верноподданнических изъявлений ей почудился дурной запашок. Молодой человек попытался поцеловать ее руку. Фио превратила эту странную попытку в легкое рукопожатие.
— Следуйте за мной. (Он тут же спохватился.) Простите. Не угодно ли вам пойти со мной?
— У вас есть ордер?
— Я от Амброза Аберкомбри, — сказал молодой человек, оскорбленный тем, что его упорно принимают за представителя властей. Он не почувствовал иронии в голосе девушки и протянул ей запечатанное письмо.
Дорогая, толстая бумага. Сломав красную сургучную печать, Фио развернула листок. Он оказался девственно чист: на его кремовой поверхности не было ровным счетом ничего. Девушка улыбнулась молодому человеку и кивнула головой, словно все поняла. На самом деле она не поняла ровным счетом ничего, но незнакомец был так уверен в себе, точно он королевский посланник, и Фио не хотелось его разочаровывать. Она сложила листок и положила его на журнальный столик.
— А вас, простите, как зовут?
Невинный вопрос Фио задел Шарля Фольке за живое, вызвав бурю негодования в самом жизненно важном органе Шарля Фольке — в его гордости; однако предупредительная улыбка не покинула его губ. Он сжал зубы. Но так как это искажало правильные черты его лица и грозило появлением морщин, тут же принял волевое решение, что имеет дело с отшельницей. Это все объясняло. Да, она не знает, кто он, но она наверняка не знает никого вообще. Достаточно взглянуть на ее квартиру: какой беспорядок! Беглым взглядом он окинул книжный шкаф, констатировав в его содержимом практически одни романы; диски и видеокассеты занимали по отдельной полке. Чтобы скрыть неловкость, он подошел к окну и посмотрел на улицу.
— Я Шарль Фольке, — бросил он небрежно.
Благодаря своей наигранной раскованности он оставался непринужденным и естественным в любых обстоятельствах — по крайней мере, так казалось окружающим. Поскольку ликование не озарило лицо Фио, он решил, что это чувство нашло свое выражение в другой части ее тела. Как само собой разумеющееся, он накинул ей на плечи еще влажное пальто и мягко, но настойчиво повлек за собой. Его уверенность в себе и галантные манеры позволяли ему вести себя бестактно, не вызывая при этом протеста у тех, кто становился жертвой подобного обращения. Он был настолько изящен, что если бы даже влепил пощечину, то получивший ее не заметил бы боли, упиваясь красотой его жеста.
Фио не смогла бы сказать, как это получилось, но с ужасом понимала, что попала под его чары. Молодой человек в ее присутствии повел себя так, словно столкнулся с чудесным и редчайшим цветком. Это удивляло Фио, потому что лепестков у нее было немного.
— Мы должны уехать сейчас же. Здесь есть запасной выход?
— Мы в опасности?
— Нет, нет… не беспокойтесь. Это всего лишь вопрос конфиденциальности.
Казалось, Шарль Фольке готов пуститься в объяснения, которые ничего не объяснят. Фио не волновалась, поскольку молодой человек являл собой образец любезности да и сама ситуация была настолько непонятна, что любопытство победило ее обычную недоверчивость. Шарль Фольке спустился по лестнице первым и поспешил распахнуть перед ней дверь, предварительно окинув взглядом улицу. Солнце ослепило Фио. Дождь кончился. Перед домом стоял черный «бентли»; его матовый кузов впитывал солнечный свет, а тонированные стекла искажали отражения. Водитель — короткая стрижка военного, темный костюм, черный кожаный плащ, — поприветствовав их, открыл заднюю дверцу. Шарль Фольке оглядывался, будто чего-то опасаясь. Галантно придержав дверцу, он пропустил Фио в машину и сел рядом. — Они тронулись в путь, проехали улицу Бакст и спустились по улице Белльвиль. Фио обернулась и увидела человека, бегущего за машиной с фотоаппаратом в руках. Если ее собирались похитить, то этого человека вполне можно было принять за сообщника. Ей не было страшно, напротив: воскресенье рассеивалось на глазах, уступая место чему-то загадочному. Лишь вспомнив, что забыла насыпать Пеламу сушеных муравьев, Фио принялась покусывать нижнюю губу.
