— В таком случае откуда такая уверенность, что твоя амнезия была вызвана кофе, а не чем-то другим? — спросил рассудительный Миша. Он глядел на Ваню пристально и недоверчиво.
— Я глотнул кофе и забыл себя.
— Совпадение. Фактор мог быть другим.
— Каким?
— Не знаю.
— Ты, Миша, все знаешь, — улыбнулась Вика, не сама себе улыбнулась, как она обычно улыбалась, а именно Мише. Он возразил:
— Я просто рассуждаю.
Странно, но подобное рассуждение не приходило Ване в голову. Действительно, почему именно кофе?
На другой день по дороге из школы он зашел в кафе-мороженое и заказал чашку кофе. Маленькую. Четырнадцать копеек. Аппарат для варки стоял новый, блестящий, как будто из заграничного фильма. Зерна мололись с гулом в прозрачном конусе. Но чашки все почти были старые, с трещинами. На край блюдца буфетчица положила два куска белого сахара. Спросила Ваню, не хочет ли он пирожное или мороженое. Сказала, что очень вкусно кофе с мороженым, оно тает в горячем кофе и пенится. И это называется кофе-глясе. Ваня взял пирожное «орешек» за двадцать две копейки, он любил эти заварные пирожные с кремом. Устроился за столиком в самом углу.
Лампы под потолком были погашены, а в большие окна падал зеленоватый, подводный свет. Возле самых окон разрослась густо сирень, и каким бы ярким ни был день, в кафе всегда оставалось темно и прохладно. Кроме Вани, сидели в кафе мужчина и женщина, ели мороженое в металлических вазочках и пили шампанское. Ваня бросил в чашку один кусок сахара, размешал и решительно проглотил черную жидкость. Он не успел сообразить, знаком ли ему ее вкус. Он забыл себя. Имя, лицо, вся жизнь провалились в небытие, как будто бы никогда и не была.
Он боялся оглянуться. Он понимал, что за спиной угол, глухие стены, но вдруг там дверь, в этом углу? Она открыта. Стоит кто-то в проеме и смотрит. Он чувствовал лопатками сквозняк из двери и представлял хорошо этого человека, который глядит ему в спину. Плохо выбритый, белобрысый, с наглыми светлыми глазами, в рабочем замызганном халате. Откуда-то он возник в его сознании, выплыл.
Мальчик сидел в темном углу. Мужчина и женщина ели мороженое за столиком у высокого окна. Просачивался из окна зеленоватый аквариумный свет. Что там было за окнами, мальчик не представлял. Полная неизвестность. И почему он сидит в этом каменном прохладном зале, он не знал. И что за горький вкус у него во рту? И почему женщина за буфетной стойкой смотрит на него?
Мальчик оглянулся. Темный угол, глухие стены, никаких дверей, никто не смотрит в спину. Показалось, что он в ловушке, загнан в этот угол. Мужчина произнес за дальним столиком:
— Обещают.
Женщина что-то ему ответила, мальчик не расслышал — что.
На блюдце лежало пирожное. Он взял осторожными пальцами и надкусил. Внутри оказался крем, холодный и сладкий, ореховый. Вкуса мальчик не помнил. Он заметил на полу возле своего стула сумку. Поднял и поставил на колени. Сумка была раскрыта, молния — сломана. Внутри он нашел ключи, медный пятак, сигарету и зажигалку из зеленого пластика, дневник, учебник по математике и тонкую, потрепанную тетрадь по русскому языку.
Дневник ученика 8 класса «г» Матвеева Ивана.
Мальчик почитал названия предметов, оценки, замечание: «разговаривал на уроке». Все это его не касалось, не имело к нему ни малейшего отношения, не вызывало воспоминаний, отклика. Он открыл учебник, перелистал несколько страниц, прочитал доказательство. И оно показалось ему знакомым. Не то чтобы понятным, но знакомым. Почти родным в чужом, неизвестном мире. Неизвестном настолько, что не хотелось выбираться из темного угла. Вдруг за дверью кафе окажется черная космическая пустота и ты в нее провалишься и полетишь — в вечность. Мальчик перечитал доказательство, объяснение к доказательству, вернулся на главу назад, чтобы уточнить термин. Он продвигался по знакомой местности, под ногами ощущалась твердая земля, ему не хотелось с ней расставаться, и он принялся решать задачи. В уме не получалось, и он достал ручку и тетрадь по русскому, нашел пустую страницу. Решение не давалось ему, но он не сдавался. Эта работа его отвлекала.
Когда он поднял голову от тетрадки, то увидел, что в кафе зажгли свет и народу прибавилось. Компания молодых людей сидела с шампанским. У буфетной стойки толпились люди, гудел кофейный аппарат. За высокими окнами черно, как в космосе, который он себе воображал. Он воображал космос, он понимал, что такое гипотенуза, и ничего не мог сказать о себе, ничего о себе не знал. Зачем я здесь? — подумал он с глубокой грустью. Придвинул поближе учебник, раскрыл новую главу. Отвлекся.
Он почувствовал, что не один за столиком, и поднял от учебника глаза. Буфетчица сидела напротив и смотрела на него встревоженно.
— Поздно, — сказала она.
Мальчик огляделся. Зал был пуст. Грустно стояли на столах грязные чашки, вазочки из-под мороженого, фужеры и бутылки. Окурок дымился в пепельнице на столе у окна, подымался к потолку синеватый дымок. За окном была ночь. Часы над буфетом показывали без четверти десять.
— В десять закрываемся, — сказала буфетчица.
Ваня кивнул. Буфетчица смотрела, как он заталкивает в сумку учебник, тетрадку, ручку.
— У тебя все в порядке?
— Да.
— Поздно уже.
— Угу.
— Уроки делал?
— Да.
— Лучше бы дома. Точно все нормально? Ничего не случилось?
— Все нормально.
— В каком классе учишься?
— В восьмом.
— У меня сын в девятый перешел.
Она еще хотела что-то сказать, наверно, про сына. Но промолчала. Смотрела мальчику вслед, пока он шел до двери, по каменному полу, и наконец исчез за дверью.
«Ничего, — сказал мальчик сам себе, — ничего страшного».
Он шел глухой безлюдной улицей. Иногда за темными кустами проезжала машина. У мальчика было пусто на душе. Он думал идти, пока идут ноги. Он уговаривал себя, что интересно пробираться неизвестной улицей в незнакомом городе, не представляя, что ждет впереди, на следующем шаге.
Улица вывела его на пустынный перекресток, над которым горел желтый огонь светофора. И мальчик откуда-то знал, что этот огонь не разрешающий и не запрещающий — предупреждающий: можешь идти. Но есть опасность.
Он перешел перекресток наискосок, по самой длинной линии. Все дороги, сбегавшиеся к перекрестку, были пустынны.
Я один остался во всем городе, — подумал мальчик.
Вдруг он услышал музыку. И она показалась ему знакомой. Но не так, как математика, не так, как значение желтого сигнала. Значение музыки он не помнил. Она звучала из прежней его жизни, и в той прежней жизни она что-то значила для него, но он не помнил — что. Мальчик пытался уловить, откуда она доносится. Показалось, что из ближайшей многоэтажки. Он ступил на газон, подобрался к дому поближе. Музыка смолкла. Он видел окно, из которого она звучала мгновение назад. Музыка сменилась какой-то дурацкой песней. Мальчик замер растерянно, как обманутый.
Он пошел вдоль долгого дома. За домом стоял другой такой же дом, за ним — третий, и четвертый, и пятый. И уже казалось, что он идет вдоль одного и того же дома, что дом этот его не отпускает. И вдруг отпустил. Улица обрывалась у темных рядов гаражей, возле автобусной остановки.
Под козырьком остановки была лавка, и он сел. Нашел в сумке сигарету. Щелкнул зажигалкой, посмотрел на маленькое пламя. Закурил. Вкус дыма ему понравился, и на душе стало как-то полегче. Как будто чужой мир отступил ненамного за серый табачный дым, на полшага. Пролаяла вдалеке собака. Показался автобус. Он ехал по противоположной стороне. Пассажиров в ярко освещенном салоне не было.
Автобус добрался до гаражей и остановился. Водитель приоткрыл дверцу, но из кабины не вышел. Закурил. И так они курили оба, мальчик и водитель, и это делало водителя близким мальчику, почти знакомым. И поэтому мальчик сел в этот автобус, когда, развернувшись, он подошел к остановке и распахнул двери.
Мальчик отыскал в сумке пятак, бросил в кассовый аппарат, оторвал билет и устроился на заднем сиденье у окна.
Светофоры на перекрестках светили желтым незапрещающим светом, автобус проскакивал безлюдные остановки, громыхал на выбоинах. Но на одной из остановок его ждали несколько человек. Автобус забрал людей и поехал уже спокойнее, внимательнее. Мальчик слышал, как пятаки падают в кассовый аппарат. Слышал разговор вошедших, догадался, что возвращаются они после спектакля. Они говорили, что исполнитель главной роли постарел и что ему уже нельзя играть такие роли, говорили, что пропал вечер. Мальчику стало жаль постаревшего актера.
Минут через сорок добрались до конечной. Водитель объявил, что автобус идет в парк, и попросил мальчика, вновь оставшегося с ним один на один в салоне, выйти.
Замкнул двери и умчался.
Здесь тоже стояли многоэтажки, но почти все уже уснувшие, с погасшими окнами.
