Город ему не понравился. И подземная его часть, с поездами, грохочущими в туннелях. И кислый зимний воздух на поверхности, под серым мутным небом, и грязные, скользкие тротуары, и потоки машин. Поезд сто восемнадцать на перроне Ярославского вокзала — корабль, который увезет его на его планету. Домой, на родину. И корабль этот был уже готов к отправлению.
Открыты двери вагонов. Проводники на страже. В окнах горит желтый свет, он кажется новогодним — наверно, из-за снега, который здесь, на перроне, почти бел.
— Я провожаю, — сказал он проводнику и прошел в вагон. Плацкартный, чистый.
Ее книга с веером цветных закладок была на столе. И пакет с сушками. И она — возле окна, у белой занавески.
Он опустился на край лавки напротив. Старался занять как можно меньше места. Ему только и надо было — видеть ее лицо, единственное родное лицо во всем мире, спасение и надежда.
Пассажиры расталкивали багаж, устраивались, кто-то уже нес кипяток в кружке.
Она достала сушку и разгрызла крепкими белыми зубами. И ему казалось, он давно знает ее губы, ее рот, ее мягкую руку, вырез ее платья. Шарф она размотала, сняла, и открылся вырез. И еще ему казалось, что она тоже его знает. Гораздо лучше его самого, может даже подсказать, объяснить, что он из себя представляет. Она знает его жесты, привычки, его манеру улыбаться и думать. Весь он — в ней.
— Едем, — сказала она вдруг.
Он поглядел в окно. Точно, поезд уже отправился и шел, тихо, неслышно.
Проводница начала собирать билеты в специальный черный плашет. Она не спешила, аккуратно сворачивала, надписывала на обороте конечную станцию, заталкивала в ячейку с номером места, так чтобы станция назначения была видна. Те, у кого она забрала уже билеты, стелили постели, переодевались, доставали еду, располагались по-домашнему.
Проводница добралась до их купе, собрала билеты и поглядела на него вопросительно. Он порадовался, что она такая спокойная, расторопная, немногословная, с усталым умным взглядом. Недаром такая чистота у нее в вагоне, титан нагрет, полный порядок, и всё тихо, незаметно, как бы само собой разумеется.
— Билетов уже не было, — объяснил он, — а я непременно должен этим поездом.
— Придется мне вас ссадить на следующей станции.
— Это когда?
— Через четыре часа.
— Ясно.
Поглядела усталыми глазами:
— Узнаю у начальника поезда, может, кто и сойдет на следующей — мало ли.
— Спасибо!
За окном совсем уже стемнело, поезд шел в ночь. Проводница отправилась дальше со своей книжицей. Пассажиры смотрели на него с любопытством, с сочувствием. Он привлек внимание, развеял дорожную скуку, а если и не скуку, то инерцию, и ночь казалась таинственной.
Бабка на боковом сиденье развернула пакет с едой и предложила ему:
— Возьмите колбаски.
— Спасибо, я, знаете, я в ресторан, наверно, схожу, поем горячее. В какой он стороне?
Ему показали. Он вынул из куртки бумажник и затолкал в карман брюк. Куртку повесил на крючок с краю. Спросил хозяина места:
— Не помешает?
— Нормально.
Встал, пригладил волосы и обратился — прямо к ней:
— Простите, вы не составите мне компанию? Если возможно. Это важно.
Она поглядела на него удивленно и спросила:
— Мы встречались?
— Да, — сказал он.
В вагоне-ресторане столы были под белыми скатертями.
Он молчал. Наверно, это ей было странно. Но и она молчала. Поезд шел, занавески колыхались. Официантка принесла им хлеб в плетеной корзинке и меню, одно на двоих. Положила на стол.
Она взяла, раскрыла, стала читать. Он ее рассматривал.
— Что? — спросила, не подымая глаз.
— Хочу угадать, что выберете.
— Попробуйте.
— Нет.
— Нет?
— Боюсь, что не угадаю. Не хочу не угадать. Вот что.
— Котлеты я закажу. По-киевски.
— Точно? Не обманываете?
— Зачем?
— Всё, что вы делаете, я как будто знаю заранее. Сказать заранее не могу. Это как дежавю, что-то вроде. Когда происходит, понимаешь, что это было, что помнишь. Но забыл.
— Ну, я ведь тоже вас как будто где-то уже видела.
— И совсем недавно.
— Нет, правда.
— Правда. В кафе. Увидели, но внимания не обратили. Вы оттуда на вокзал поехали. Я за вами. Буквально. Я в этот поезд сел за вами. Других причин нет.
Она оглядела его внимательно, но совершенно спокойно, не настороженно.
— Что, вот так прямо всё бросили — и за мной?
— Вы единственный человек на свете, которого я знаю. Ничего не могу о вас рассказать. Но знаю. И мне кажется, вы меня тоже знаете. Лучше, чем я себя. Я себя совсем не знаю. Я даже отражения своего в зеркале не видал. Какого цвета у меня глаза?
— Серые.
Странно, но она не удивилась вопросу, не испугалась. Может, думала, что это такая манера ухаживать. Поддерживала игру.
— Что вы будете заказывать?
— Не знаю. Что и вы.
— Котлеты по-киевски?
— Котлеты по-киевски.
— А деньги у вас есть?
— Есть, да, я проверял, не волнуйтесь.
— Я и не волнуюсь.
За едой она рассказала, что живет в маленьком городе, в старом доме на площади, с мужем развелась, детей нет, работает в поликлинике, врач-терапевт, летом уезжает в деревню к матери и там с удовольствием ходит в лес за грибами.
— Интересно, — сказал он.
— Да ладно.
— Нет, правда. А я хожу в лес за грибами, как думаете?
Она посмотрела на него. Улыбнулась:
— Ну не знаю. Кажется, что нет. Вы такой городской. Хотя всякое бывает. Городские тоже любят. Не знаю.
— А вот у меня шрам на ладони. Отчего?
— Стекло?
— Да?
— Вы не помните?
— Нет.
Она улыбнулась:
— У меня похожий шрам, на ноге, я на стекло упала.
Он рассчитался за ужин, она сказала официантке, что было вкусно, спасибо. Возвращались спящими уже вагонами, в перемычках между вагонами гремели железные листы под ногами, ему хотелось взять ее за плечо, развернуть к себе, остановить, притиснуть к ледяной стене в этом узком грохочущем пространстве. Пахло морозным воздухом, было весело на душе. Она обернулась:
— А вам и лечь негде.
— Станция через час. Все решится.
Они стояли в ледяном, ходуном ходящем коробе.
— Идемте, — оглянулась, позвала.
— Идите.
— Валетом ляжем.
— Точно?
— А что?
Она легла, а он сел в ногах, с краю. Спиной привалился к стене, задремал.
Очнулся, когда поезд встал.
Сиял на платформе фонарь. Лежал белый снег. В ларьке горел свет. Мужчина нес от ларька дымящийся стаканчик.
Повернул голову и посмотрел на спящую женщину. Чужой, незнакомый человек. Чем она вообще могла ему приглянуться? Как он мог сидеть с ней в ресторане, говорить глупости. И хотеть ее он не мог. Абсолютно.
Он тихо поднялся, снял с крючка куртку.
Спрыгнул на снег возле проводницы.
— В пятнадцатом вагоне есть место, — сказала она тихо.
— Я передумал.
— Бывает.
Скрипнул под ногами снег.
— Сколько я вам должен?
— По желанию.
Проснувшись в вагоне, он вспомнил свое имя и лицо, вспомнил, что женат, что работает в большой компании, программирование баз данных, получает неплохие деньги, у него двое детей, старший заканчивает в этом году школу, младшая занимается бальными танцами. Родные люди. Многое о нем знали. Но не главное. Главное он и сам не знал. Ни о ком. От этого бывало одиноко.
Он рассмотрел ладонь. Шрам был от ножа. Нечаянно полоснул. Резал что-то к столу, хлеб, кажется. Под Новый год, навеселе.
На ладонь упала снежинка, начинался снег. Он задрал голову, посмотрел в черное небо. Поезд тихо тронулся.
Зачем я здесь?
