— У каждого рыло в шоколаде.
— Ничего подобного, — возразил я.
— Да ведь звонок поднимет всех на ноги.
— Естественно! Муж возвращается в пижаме и говорит: «Я выходил посмотреть, кто там трезвонит посреди ночи, но никого не нашёл. Должно быть, пьяный».
— Ну а второй? Как он объяснит, что, вместо того чтобы ответить ребёнку или жене, он очертя голову полетел к входной двери?
— Он должен сказать: «Мне показалось, что кто-то ходит по дому, я бросился, чтобы схватить его, но он удрал». Жена спросила бы: «Но ты хоть видел его?» «Да, — сказал бы муж, — он выбежал на улицу, и мне его было не догнать». Засим его ждала благодарность за проявленную отвагу.
— Ладно, — перебил Джерри, — это и впрямь нетрудно. Продумать, предусмотреть — и вперёд. Но что, если два самца влезают всё-таки в чужие постели?
— Что «что»? То самое.
— А жёны спят?
— Спят. Мужчина немедленно приступает к ласкам, умело и осторожно, и, когда женщина пробудилась, ей хочется только одного.
— И всё это молча?
— Не открывая рта.
— Ну хорошо. Женщина проснулась, руки её тоже проснулись. Как насчёт телосложения? Как насчёт того, что муж и новый партнёр не совсем одинаковы? Один из них высокий, другой низкий, один полный, другой худой. Они же не были близнецами?
— Конечно нет. Однако оба имели приблизительно одинаковый рост и вес, иначе ничего бы не получилось. Оба бритые, с примерно одинаковой шевелюрой — словом, не сильно отличались. Смотри: вот мы с тобой, например. Наш рост и вес приблизительно одинаковы, правильно?
— Да? Я не знаю, — отвечал Джерри.
— Твой рост какой?
— Ровно шесть футов.
— А я пять футов и одиннадцать дюймов. Дюйм разницы. Сколько ты весишь?
— Сто семьдесят восемь.
— Во мне сто восемьдесят четыре. Что нам с тобой плюс-минус три фунта?
Джерри молчал и через застеклённую дверь смотрел на веранду, где моя жена Мери беседовала с Бобом Суэйном и закатные лучи солнца горели в её волосах. Она была смуглая, с отменной фигурой. Я наблюдал за Джерри. Он облизнул нижнюю губу.
— Знаешь, а ведь ты прав, — сказал он, не сводя глаз с Мери. Действительно, мы в смысле роста и веса практически одинаковы.
Он обернулся, и на его щеках выступил внезапный румянец.
— Что дальше про тех парней? И как насчёт других различий?
— Лица, что ли? — переспросил я. — Кто же смотрит на лица в темноте?
— Нет, не лица.
— А что?
— А то кое-что, к чему всё сводится. Ты же не станешь утверждать…
— Стану. Разве что один из двух обрезан, тогда…
— Ты всерьёз полагаешь, что у всех мужчин размер одинаковый? Нет ведь?
— Нет.
— Бывают как у слона, а бывают как у муравья.
— Могут быть исключения, — сказал я, — но в целом у колоссального большинства разница с нормой не больше сантиметра. Мой друг говорит, что это для девяноста процентов так и только у десяти есть заметное отклонение от среднего.
— Не верю. — Джерри помотал головой.
— Проверь. Найди девицу поопытнее и поинтересуйся.
Джерри втянул большой глоток виски, по-прежнему пристально глядя на Мери издали.
— А остальное? — спросил он.
— Ну, остальное — запросто.
— Как же, запросто! Сказать тебе, почему всё это чушь на постном масле? У мужа и у жены, проживших вместе несколько лет, появляются общие привычки, вроде как правила поведения. Новенького сразу определят. Да ты же сам понимаешь! Попробуй влезть со своим уставом, и женщина, как бы она ни разгорячилась, мигом почует неладное. Мигом!
Я возразил, что под любое правило можно подстроиться, надо его только заранее описать во всех деталях.
— Это не у всякого язык повернётся.
— Всё строится на взаимности. Каждый рассказывает другому всё без утайки. Что он делает, с чего начинает, как продолжает — от начала и до конца.
— О Господи, — охнул Джерри.
— Каждый выучивает роль, делается вроде актёром. Влезает в чужую шкуру.
— Хорошо на словах, — вставил Джерри.
— Приятель мой говорит, что нет ничего проще. Единственное, о чём надо помнить, — это не увлекаться и не пускаться в импровизации. Строго выполнять полученные указания.
Джерри отпил ещё и ещё раз посмотрел на Мери. Потом откинулся на диване с бокалом в руке.
— И ты говоришь, эти двое так всё и разыграли?
— Да, и не только сыграли, но и продолжают играть. Раз в три недели.
— Фантастика, — сказал Джерри. — Причём чертовски опасно. Представь себе, какая буря начнётся, если застукают! Немедленный развод — два развода, по обе стороны улицы. Овчинка того не стоит.
— Рисковое дело, — согласился я.
— Гости расходятся, — заметил Джерри. — По домам, по жёнам.
Я промолчал. Мы молча сидели, допивая виски. Гости снова собирались в салоне.
— А этому твоему приятелю, ему понравилось? — неожиданно спросил Джерри.
— Он говорит, здорово. Все ощущения усилены во сто крат именно из-за риска. Да и вообще, говорит, ничто не сравнится с тем, чтобы изображать мужа, когда жена ни о чём не подозревает.
Мери вошла с веранды вместе с Бобом Суэйном. В одной руке она держала пустой бокал, в другой — огненную азалию, сорванную в саду.
— Я тебя видела, — сказала она, наставив на меня цветок на манер пистолета. — Ты десять минут подряд не закрывал рта. Что он тебе излагал, Джерри?
— Грязную историю, — осклабился Джерри.
— Как всегда, когда напивается.
— Отличная история, — продолжал Джерри, — но совершенно неправдоподобная. Попроси, чтобы он тебе как-нибудь её рассказал.
— Я не люблю грязных историй, — отрезала Мери. — Пойдём, Вик, пора уже.
— Погоди, — сказал Джерри, уставясь на её пышный бюст. — Давай ещё выпьем.
— Нет, хватит, спасибо. Дети плачут, ужинать просят. Погуляли — и будет.
Джерри встал.
— Ты даже не поцелуешь меня на прощание?
Он нацелился поцеловать её в губы, но она быстро отдёрнула голову, и он только мазнул её по щеке.
— Отойди от меня, Джерри, ты пьян.
— А я не пьян, я влюблён.
— Остынь, мальчик! Терпеть не могу пошлятины.
Она вышла из комнаты, неся перед собой грудь, как стенобитный таран.
— Пока, Джерри. Спасибо за вечер.
Мрачная, Мери дожидалась меня внизу. Там же стояла и Саманта. Она прощалась с гостями. Саманта! С длинными умелыми пальцами, с шелковистой кожей, с гладкими опасными бёдрами!
— Не вешай носа, Вик, — сказала она, сверкнув белозубой улыбкой.
Она была как первый день творения, как начало мира, как первое утро весны.
— Спокойной ночи, дорогой, — издали сказала она, и её пальцы, не коснувшись, сжали меня так, что я задохнулся.
Я вышел вслед за Мери на улицу.
— Ты как, в порядке? — поинтересовалась она.
— Да, а что?
— Ты выпил столько, что ни один нормальный человек бы не выдержал.
Наши с Джерри участки разделяла давно не стриженная живая изгородь. Мы всегда ходили друг к другу через оставленный в ней проём. Мери и я в молчании прошли через него. Дома она соорудила гигантских размеров яичницу с беконом, и мы поели вместе с детьми.
Поужинав, я вышел на лужайку. Летний вечер был тих и прохладен. От нечего делать я решил подстричь траву перед входом в дом. Я вытащил косилку из гаража, завёл и двинулся за ней привычным маршрутом туда и обратно. Косить траву я люблю. Успокаивает. Всегда можно, идя вперёд, смотреть на окна Саманты, а возвращаясь, думать о ней.
Так прошло минут десять, пока к проёму в изгороди не вышел Джерри. С трубкой в зубах, засунув руки в карманы, он наблюдал за мной издали. Я подошёл к нему, оставив мотор включённым.
— Здорово, старик, — сказал он. — Что новенького?
— Я у себя в конуре, — ответил я, — а ты у себя.
— Твоя подружка слишком уж выставляется. Такая цаца, не подступись.
— А как же, — кивнул я.
— Меня в моём же доме осадила, видали вы, — продолжал он.
— Не так чтобы уж осадила, — заметил я.
— Мне хватило. — Джерри чуть усмехнулся.
— Хватило?..
— Хватило, чтоб только о ней и думать. Послушай, а не устроить ли нам с тобой то, о чём тебе рассказывал твой приятель?
При этих его словах у меня кровь вскипела, язык намертво приклеился к шершавой гортани, а руки вцепились в ручки сенокосилки. От неожиданного нажатия мотор взревел.
Джерри встревожился:
— Я что, чего-нибудь не то брякнул?
Я промолчал.
— Смотри, если тебе это не по душе — плюнули и забыли. Ты на меня не разозлился?
— Не разозлился. Мне просто не приходило в голову, что мы с тобой можем учинить эдакое.
— А мне вот пришло, — сказал он. — Гляди: всё, как нарочно, выстроилось. Нам даже не придётся улицу переходить. — Он вдруг просиял, его глаза загорелись. — Так как же, Вик?
— Я подумаю.
— Или тебе, может быть, Саманта не нравится?
