Контекст утверждения утрачен: оно могло быть продолжением разговора или завуалированной шуткой про тещу, Сенину бабушку (отец часто сравнивал ее с разными рептилиями и хтоническими существами). А может, он сообщил этот факт ни с того ни с сего. Но Сеня запомнил именно эту фразу. Что-то в ней было такое простое и страшное, что навсегда поселило в нем ужас перед скоплениями воды, в которых нельзя разглядеть дно. С тех пор, даже плескаясь в ванне с пеной, Сеня не чувствовал себя в безопасности. Казалось, в любой момент до кожи дотронется нечто холодное и он увидит толстое щупальце. Мгновенно обвив ногу, оно утащит его куда-то вниз, туда, где все водоемы сходятся. То же относилось и к раковине, унитазу, луже после дождя. С годами страх притупился и уже давно не напоминал о себе — до этого случая на кухне коммунальной квартиры.
Сеня полностью поглощен созерцанием раковины и не замечает, как на кухне появляется кто-то еще. Это мужчина в расстегнутой белой рубашке, с кудрявыми волосами на голове, груди и руках, с серьгой в ухе. Лицо у него сонное и слегка удивленное. Мужчина похож на пирата, который так осточертел экипажу, что его бросили погибать на необитаемом острове.
Какое-то время он смотрит на Сеню не шевелясь, сжимая в руках пакет с мясом. Он видит, что неизвестный ему человек на кухне коммунальной квартиры переживает интимный момент. Что человек в глубочайшем трансе, загипнотизирован раковиной или гипнотизирует ее сам. Стараясь не издавать ни звука, а это затруднительно при скрипучих полах, мужчина возвращается в коридор и скрывается у себя в комнате.
Сеня чуть вздрагивает от звука спускаемой воды. Он слышит, как включается или выключается свет в коридоре. Сеня видит себя как будто со стороны: мужчина лет тридцати в глянцевом синем костюме, купленном мамой. Рост у Сени чуть выше среднего, сложение крупное. На голове мало волос, лицо по-детски круглое, излучающее добродушие, а кожа сухая и желтоватая. Он напряженно прислушивается к шагам в коридоре: сперва они приближаются, но потом замирают где-то на полпути, лязгает ключ, открывается и закрывается дверь.
У Сени вырывается вздох облегчения. Вообще-то он хочет сойтись с соседями, даже завести с кем-нибудь дружбу: сближение с жильцами коммунальной квартиры соответствует его прагматическим целям, а кроме того, у него мало друзей. Но прямо сейчас Сеня не расположен к общению: переезд его утомил, ему хочется просто лежать в темноте, с чаем, в наушниках, слушать группу The National и подпевать шепотом.
Бросив на раковину еще один взгляд, Сеня идет в свою новую комнату. Это темный пенал с минимальным набором мебели: конторка, комод и кровать. На окнах тяжелые шторы с кисточками — они пожирают пространство, мрачные, царственные и потрепанные, как занавес в провинциальном театре. Продавленная кровать издает стон по любому поводу: от сквозняка, от перемещений по комнате, от одной мысли о ней. Комод забит чужими вещами: по словам хозяйки, их оставил прежний жилец, съехавший без предупреждения. Сеня переложил вещи так, чтобы освободить пару полок для белья и предметов личной гигиены.
Сеня то и дело смотрит на шторы, ему хочется их раздвинуть, полюбоваться зимними видами, но его мучает ощущение, что за шторами кто-то прячется — возможно, прежний жилец. Некоторое время Сеня стоит возле штор, как будто в самом деле прислушиваясь, пытаясь понять, есть ли за ними кто-нибудь.
В этот момент в дверь стучат и в комнату сразу влетает хозяйка — Анна Эрнестовна. Меньше часа назад Сеня сидел с ней на кухне и подписывал договор. Она действует быстро, решительно: проходится тряпкой по всем поверхностям, раздвигает шторы и открывает форточку. В комнату врываются потоки холодного ветра. На хозяйке легкий атласный халат, умеренно откровенный.
— Свежий воздух — это самое главное, — напутствует Анна Эрнестовна. — Свежий воздух, гимнастика и подъем не позднее семи утра.
Она сама — олицетворение свежего воздуха или даже ушата холодной воды. Поплевав на палец, Анна Эрнестовна яростно трет пятно на стене. Все стены комнаты в темных кляксах от раздавленных насекомых. Но хозяйка взъелась почему-то на одно конкретное пятно и долго и интенсивно его натирает.
— У вас очень изысканные занавески, — говорит Сеня. — С бахромой и кисточками, просто шикарные.
У Сени плавная обволакивающая речь университетского профессора, которая вынуждает Анну Эрнестовну замедлить движения. Продолжая тереть пятно, она объясняет, что такие занавески необходимы. Они позволяют выспаться. Если ночью в комнату проникает хоть капля света — от фонарей или фар, — человек не может уснуть как следует. Ему кажется, что он спит, а на самом деле это иллюзия: он только дремлет — и силы и энергию таким образом восстановить нельзя.
— А вы знали, что человек видит сны круглосуточно, даже когда не спит? Просто разум их подавляет, — говорит Анна Эрнестовна.
Сеня смотрит на занавески с наигранной благожелательностью, как бы говоря им спасибо за ту работу, которую они выполняют для нормализации сна. Выдержав паузу, он задает встречный вопрос:
— Скажите, пожалуйста, а водятся ли у вас в квартире клопы?
Анна Эрнестовна перестает тереть пятно. Это женщина немного за пятьдесят, с лицом, испещренным морщинами, но тело у Анны Эрнестовны спортивное и подтянутое. Рядом с ней Сене становится немного стыдно за свою рыхлую комплекцию, за неэнергичность, за бесполезные часы, проведенные над столом с книгами. Высокая прическа Анны Эрнестовны напоминает снимок костра. Она смотрит на Сеню с недоверием — доброе обезьянье лицо Анны Эрнестовны делается надменным. Все так хорошо начиналось: приятный интеллигентный жилец с бархатным голосом — и вот каверзный вопрос про клопов.
— У нас нет клопов. Но они живут у соседей снизу. Иногда они здесь появляются, но это не наши клопы.
Сене на это нечего возразить, и Анна Эрнестовна наступает:
— А вы собираетесь тут разгуливать в уличном? У вас что, нет домашних штанов?
Сеня пасует, сдает позиции, плюхается на кровать, сбитый с толку энергией и напором Анны Эрнестовны. У Сени есть странная привычка: в неловкой ситуации он начинает разглядывать свои ладони и пальцы, как будто видит их в первый раз. Вот и сейчас он смотрит на пальцы, избегая смотреть на Анну Эрнестовну. Когда Сеня садится, кровать издает чудовищный скрип, настоящий рев титанов из Тартара. Хозяйка игнорирует звуки кровати и, выкрикнув «Сейчас у вас будут штаны!», убегает из комнаты. Сеня остается наедине с тревожными мыслями: его беспокоит диспропорция между вопиюще старым лицом и вопиюще молодым телом Анны Эрнестовны. Ему очень хочется закрыть дверь на ключ, но он подавляет это желание.
Перед Сеней лежит договор аренды. Сеня механически листает его, но задерживается на фразе: «При возникновении форс-мажорных обстоятельств, а именно: введении военного либо чрезвычайного положения…» Сеня вспоминает, что его не попросили внести залог, указанный в договоре, и вообще хозяйка очень уж неохотно обсуждала с ним финансовые и другие практические вопросы. Вопрос о дате ежемесячной оплаты Анна Эрнестовна просто проигнорировала. Кроме того, Сеня не получил от нее никаких сведений о других жильцах, о местных порядках, не получил напутствий, предупреждений, угроз, просьб и распоряжений. Хозяйка не выказала ни малейшего интереса к Сене, не пожелала вникать в детали его биографии, в тот извилистый путь, который привел Сеню в эту конкретную коммуналку. Казалось, во время подписания договора она была настроена философски: возможная порча мебели, задержка арендной платы, включение музыки посреди ночи — в масштабах космоса, мировой истории, перед лицом смерти все это играет третьестепенную роль.
Сеня сидит неподвижно десять-двенадцать минут до появления хозяйки с домашними штанами. На этих штанах не оказывается никаких надписей, полосок, застежек и даже карманов. Просто строгие темно-синие брюки, которые ему явно малы.
— Приятного проживания, — произносит хозяйка без тени доброжелательности. — В этой комнате лучший вид.
