– Ты это… – Я потоптался. – Не знаю, что на меня нашло. В общем, ты того…
– Что того?
– Прости, – проблеял я. Он промолчал.
– Сотряса, переломов нет?
Он пожал плечами, я полез к нему под куртку.
– Ты че? – дернулся Сашка.
– Больно? – испугался я.
– За себя боишься? – прищурился Сашка.
– Блин! – возмутился я. – Я говорю, переломы есть? Может, в больницу надо?
Сашка вдруг захохотал. Я вытаращил на него глаза.
– Ты бы видел свою физию, когда у меня под курткой шарил! – хохотал Сашка. – Светло-синие отдыхают!
– Тупой! – сплюнул я.
– Сам такой! – хохотал Сашка.
– Короче, – сказал я. – Мы друзья с первого класса, не фиг телкам между нами клиниться. Мы отдельно, Лизка от нас отдельно. Идет?
Сашка согласился, и мы, можно сказать, ударили по рукам. Хеппи-энд! Оставалась одна маленькая проблемка – малявка. Но ее я решу-порешу. Йес!
Я наткнулся на Лизку дня через три. Она сидела во дворе на лавке и гребла ногами горки снега и грязи.
– Привет, Лизон! – бодро сказал я. – Как делишки?
– Нормально, – ответила она, изучая грязь. Я сел рядом доделывать грязно-снежные горки.
– Насморк?
Она не ответила, наши ботинки встретились на грязно-снежной гряде. Я боднул ее бассет-хаунда, он без звука убрался прочь. Мы сидели и молчали, пока мне не надоело.
– Я пойду. – Я встал. – Мне еще уроки делать. У нас завтра контрольная.
– Миша, – позвала она мою спину тоненьким голосочком. – Саша не заболел?
Вот черт! Я и забыл о маленькой проблемке. Я решил сделать вид, что не слышу. Да и зачем мне говорить? У меня контрольная. Некогда.
– Миша, – снова позвала она, я пошел быстрее. Она догнала меня у подъезда, я нехотя обернулся.
– Он не заболел? – повторила она. В ее глазах были слезы. А я терпеть не могу смотреть в ее глаза!
– Заболел, – буркнул я. – В школу не ходит.
– Что у него? Грипп? – спросила она. Клянусь, в ее глазах была радость!
– Избили.
– Кто?
– Слушай, какая тебе разница? – обозлился я и рявкнул: – Ты че, милиция?
– Нет, – испугалась она. А я понял, что она испугалась меня. Мне стало противно.
– Я ему позвоню. Можно?
– Отвянь от него! Ясно? – Я резко развернулся и помчался наверх.
У меня было поганое настроение три дня и три ночи. Как в плохой сказке. Я думал, думал – и до меня наконец дошло. Я полез не в свое дело, хреново теперь всем. Я – Бригелла из Лизкиного цирка. Злой и безжалостный, хитрый и наглый. Короче, изобретательный интриган. Решил устроить свои делишки, в итоге делишки расстроились на троих.
Сашка, по-моему, думает о Лизке. И я думаю о ней тоже. Черт-те что!
У меня отвратное настроение, я слушаю «Dire Straits», вынимая диск из конверта с рисунком грозы. Черное небо и молния сквозь черные кучевые облака. Самое то для такого настроения. Каждый раз Нопфлер спрашивает меня: «Где кроется истина?» А я не знаю ответ. Я брожу по кругу внутри своей тупой башки и не пойму сам себя. Чего меня потянуло психовать из-за Лизки? Это вообще не ко мне. Я гордый и наглый пофигист. Тем и живу. И мне, между прочим, всегда хорошо.
Я сто раз стучал Лизке в окно, ее не было дома. Наконец она явилась домой; я забарабанил пальцами по стеклу, она залезла на подоконник и открыла форточку. Первое, что я увидел, были ее ноги. Черные ноги, сквозь которые шел электрический свет. Ноги начинались от потолка и росли прямо ко мне. В черную, аэродинамическую трубу моей улицы.
– На звезды пойдешь смотреть? – спросил я.
– Я замерзла, – ответила она тоненьким голосочком, и я вспомнил слезы в ее глазах.
– Ну, че ты? Пошли, по Луне пошляемся. – Я услышал себя со стороны, и мне стало противно. Я чуть не хныкал, типа «Лизон, прости, я больше не буду».
– Нет. – Она переминалась с ноги на ногу, ей хотелось уйти, а мне хотелось… Не знаю чего!
– Я тоже мерзну! – грубо сказал я. – Давай туда или сюда.
– Ладно, – покорно ответила она своим тоненьким голосочком. Я чертыхнулся и послал себя в баню.
Она смотрела в телескоп в одном свитерке и дрожала. Не знаю, что на меня нашло, но я снял куртку и протянул ей.
– На! Замерзнешь.
– А ты? – Она развернулась ко мне, ее глазенапы сверкнули телескопическим светом.
– Тебе какая разница? Предлагают, бери!
Что я так ору? Как больной слон. Если бы она не согласилась, я бы, наверное, ее прибил. Она нацепила куртку, ее глазенапы снова сверкнули телескопическим светом.
– Давай вдвоем. Ты же мерзнешь, – сказала она.
Я решил не корчить из себя красну девицу, и мы оказались под одной крышей, то есть под моей курткой. Она глазела в телескоп, и от нее пахло молочными ирисками. Этот запах пригнало ко мне не ветром, а девчонкой по кличке «Малявка». Чего он отозвался в моих телесах? И не ниже пояса, а выше. Со мной такого раньше не случалось, и я не мог понять, хорошо это или плохо. То есть и не старался понять, а просто дышал запахом молочных ирисок, пока малявка, как ни в чем не бывало, глазела в телескоп.
– Я нашла на ней дорогу, – сказала она. – Она начинается в чистом поле и заканчивается в горах. Зачем она?
– Дай, гляну.
Она подвинулась, запах молочных ирисок стал сильнее и ближе. Я сразу нашел черно-синюю дорогу на серо-голубой лунной земле. Дорога была узкая, с Земли на ней не развернуться, а там… Фиг знает.
– Нашел. И че? – спросил я.
– Как думаешь, кто по ней ходит?
– Пока мы с тобой, – хохотнул я.
Она засмеялась, я тоже. Хеппи-энд!!! Точнее, зе хеппенд. Англосаксы – народ-позитифф. Спрашивают, что случилось, заранее намекая на счастливый конец. Или неохота слушать чужое нытье?
Все должно было пойти по-прежнему, но почему-то мне все время не по себе. Я засыпаю, и мне снятся дурацкие сны. Я парю в открытом космосе без гермошлема и вижу перед собой четыре галактических глаза, они вращаются с бешеной скоростью и уносятся черт-те куда. Глаза с виду одинаковые, но я знаю, что это не так. У меня миссия – найти между ними разницу, а я не могу. Я каждую ночь слышу занудный манок – где кроется истина? И выхожу как зомби в черный космический вакуум, где нет ни капли солнечного дождя. Я ищу галактические глаза, а они улетают все дальше и дальше, чтобы затеряться в открытом космосе под музыку «Dire Straits». Короче, миссия невыполнима. Блин!
Мишке досталась от дяди коллекция винила и проигрыватель «Вега» с двумя колонками. Они пылились на шкафу до поры до времени, пока Мишка не засунул туда свой нос. Он засунул туда свой нос и подсел на «Dire Straits». С утра до вечера обволакивающий, вкрадчивый тембр Марка Нопфлера. Раз за разом частное расследование по замкнутому кругу черного винила. И Мишка, сидящий на диване с поджатыми ногами. Глаза закрыты, колени под подбородком, голени туго спеленуты руками. Ночь напролет. Без света.
– Что там такого? – спросила я.
Он открыл глаза, его невидящий взгляд проскользнул сквозь меня тихой двухголовой змейкой. Я ждала, он молчал.
– Там не бывает дождя, – наконец ответил он.
– Где?
– В местах, где надо искать истину.
Я представила великую сушь. Ни единого деревца, ни крошечного кустика. Валуны, мелкие камни, выжженная, красная земля, упертая в прожаренное солнцем красное небо. И тихие двухголовые змейки, тянущие самих себя в разные стороны. Как Тянитолкай. Бац! Солнечный удар в чешуйчатую кожицу, змейки сцепились головками и покатились раскаленными свернутыми кольцами. Шурш-шурш-шурш. Прямо к солнечной призме, в которой кроется истина.
– Ты ищешь истину в музыке Нопфлера?
– Нет, – нехотя ответил он. – Там ее быть не может. Просто для каждого свой манок.
– Какой еще манок? Расскажи, – попросила я.
– Потом.
Он закрыл глаза и ушел туда, где нет дождя. Я потопталась и ушла. Гравий шуршал мне след в след, как тихие шаги в «Private investigations» Нопфлера. Я заснула под тихий шорох гравия, вывезенного из мест, где никогда не бывает дождя. Но всегда есть ночное, предгрозовое небо, разорванное тысячевольтным разрядом телеграфного провода.
– Хочешь быть со мной? – шепнула тайна.
Я не промолвила ни словечка, даже не кивнула. Струсила. Прямо во сне. И моя тайна ушла, а я не узнала, какая она. И поняла, что упустила что-то очень важное.
Теперь я думаю о Сашке, а вижу Мишку. Начинаю думать о Мишке, а вижу Сашку. У меня в голове каша, и я не знаю, как быть. Мне позвонил Сашка и стал что-то мямлить.
– Короче, – сказала я.
– Мы с тобой больше не увидимся, – ответил он. Как в кино!
Мне стало смешно. Я уже не плачу, я думаю о лунной дороге, которая начинается и кончается там, где никого нет. Тайна дороги в том, что она не достроена. Значит, по ней не дойти? Как искать свою тайну?
Я решила дождаться Мишку во дворе, чтобы поговорить. И отыскала дорожку, которая никуда не вела. Она набухла мокрой глиной и стала скользкой, как лед. Я дошла по ней до грязного снега, развернулась назад и пошла к грязному снегу, туда, где кончалась дорожка.
– Лиза!
