— Что вы! Обстрел гражданского населения — серьезное преступление, — изрек Аббас.
— Хорошо, что мы еще чем-то можем успокоить себя! — заключил Ибрагим.
Послышался отбой, и машина в который раз рванулась вперед, словно торопясь развезти всех по домам до того, как ее вновь остановит вой сирены.
Днем и ночью в небе Каира гудели самолеты, гремели бесконечные взрывы. Но несмотря на это, обычная будничная жизнь города не замирала ни на минуту. Продолжали работать учреждения, магазины, рынки.
По городу ползли слухи о многочисленных человеческих жертвах. Но люди не хотели отказываться от привычного образа жизни, хотя смерть бродила где-то совсем рядом.
Каир превратился в военный лагерь. Колонны броневиков и грузовых машин заполнили все улицы, забили переулки. Обстановка в столице с каждым часом становилась тревожней.
В эти дни, когда разрывы бомб и грохот зениток стали так же привычны, как крики уличных торговцев, Инаят-ханум переехала к дочери. Она чувствовала себя плохо, ухудшилось зрение. Старая женщина постоянно перебирала четки, словно искала в них защиту от обрушившихся на нее жизненных невзгод. Болезнь матери не сделала Кадрию энергичнее, а ее полнота ничуть не убавилась. И только сонные глаза стали чуть живее. Вечерами все собирались вокруг радиоприемника, с жадностью вслушиваясь в голоса дикторов, передававших сообщения о заседаниях Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи. Стало известно о страданиях жителей осажденного Порт-Саида.
Объятая страхом Кадрия спрашивала:
— Неужели мы устоим против англичан и французов?!
— Порт-Саид сопротивляется, — мрачно отвечал Иса. — Весь мир возмущен.
— Где-то возмущаются, а здесь падают бомбы!
— Да, все это так, — вздохнул Иса, — а что делать?
— Но ведь должен быть хоть какой-нибудь выход! — воскликнула она в исступлении. — Я больше так не могу! Нервы не выдерживают.
Что же оставалось говорить Исе? Его нервы тоже были напряжены до предела. Но от этого в душе еще сильнее вспыхивала жажда победы. Он перестал вспоминать свои прошлые невзгоды, мечтать о будущем. Сейчас не до этого. Главное — выстоять, победить. Победить во что бы то ни стало. Иногда его охватывало желание уйти ночью из дома, чтобы собственными глазами увидеть, что делается вокруг, познать опасность, обрести уверенность в победе. И, если понадобится, он даже готов пожертвовать собой ради нее.
Днем, бесцельно бродя по улицам, Иса жадно вглядывался в лица людей, и ему казалось, что все охвачены теми же чувствами, что и он.
Иса с удивлением стал замечать, что стена между ним и революцией начинает быстро рушиться. Прежде бы ему такая мысль и в голову не пришла.
Однажды в полдень к ним по пути в свою контору зашел Ибрагим. В последнее время он стал очень самоуверенным и важным.
— Еще несколько часов — и трагедия кончится! — с порога заявил он.
Полный замешательства и внутренней тревоги Иса отсутствующим взглядом посмотрел на него.
Ибрагим, сделав серьезное лицо, продолжал:
— Некоторые наши люди как раз в этот момент должны встретиться с представителями властей, чтобы убедить их капитулировать и спасти то, что еще можно спасти.
Исе вдруг показалось, что он снова видит английского верховного комиссара, разъезжающего в машине по Каиру. Сколько раз в прошлом ему довелось наблюдать эту унизительную картину!..
— А что еще можно спасти? — беспомощно воскликнул Иса.
— Ты, я вижу, совсем пал духом! — рассердился Ибрагим. — Несчастный! Тебе уже все равно — жить или умереть! Да разве ты не понимаешь, что мы с тобой можем только выиграть от поражения?
Иса тяжело вздохнул:
— Неисчислимы беды человеческие… Разве такая жизнь нужна людям?
Ибрагим пренебрежительно пожал плечами.
— Может быть, — продолжал Иса, — привязанность к жизни, несмотря на все ее невзгоды, — своего рода глупость, не знаю, но, коль скоро мы все еще живы, надо бороться, бороться без устали против всех нелепостей жизни…
— Скажи мне, — перебил его Ибрагим, — ты в самом деле так изменился?
Иса не ответил и лишь крепко сжал губы, всем своим видом выражая презрение…
Между тем кризис достиг апогея. Народы мира вынесли свое решение, и агрессоры были вынуждены отступить, ничего не добившись. Всеобщему ликованию не было предела.
И снова, как в прежние времена, друзья собрались в старой кофейне. Но какие у них вымученные улыбки, какие погасшие взгляды! Нет, они не могут увидеть что-либо хорошее в будущем!
— Да, — язвительно сказал Ибрагим, — теперь наша песенка спета, мы обречены.
Размахивая трубкой наргиле, Аббас воскликнул:
— Конечно! Теперь нам, пожалуй, легче выиграть в рулетку, не поставив ни гроша, чем снова подняться!
Даже в зеленоватых глазах Самира можно было заметить горечь разочарования.
Иса, первоначально так обрадовавшийся победе, сейчас сидел словно в воду опущенный, молчаливый и ко всему безучастный. Снова им овладели мрачные размышления о собственной судьбе.
Каждый человек имеет работу, а у него ее нет. У каждого гражданина есть пристанище, а он — чужой у себя на родине. Что делать? Снова бродить по городу, просиживать долгие вечера в кофейне, ведя одни и те же разговоры, наносить визиты родственникам, нагоняющие смертную тоску? Скучать и страдать в одиночестве, постоянно спрашивать себя, сколько еще продлится эта постылая жизнь?
Стоя у окна, Иса жадно ловит лучи зимнего солнца. Ни работы, ни надежды. Кадрия колдует над кастрюлями: что ей до его одиночества?! Она раздобрела, заплыла жиром, волосы давно не чесаны. Всем своим небрежным видом она как бы подчеркивала, что ее ничто не волнует.
Иса уткнулся в газету. Пробежал глазами последние известия, к которым потерял всякий интерес, затем стал строчка за строчкой скрупулезно разбирать рекламные объявления. Незаметно для себя забыл про газету и углубился в свои мысли. О чем он только не переговорил сам с собой за эти годы. Конечно, Кадрия не та жена, которая ему нужна. К тому же в сердце все еще жила тоска по Сальве, хотя, как ему казалось, любовь давно умерла. Да, если бы не вино, он не выдержал бы долго такой жизни. Он давно уже махнул на все рукой и только поэтому терпел постоянные упреки Кадрии в том, что всю пенсию до последнего гроша он тратит только на себя, а расходы по дому приходится нести ей. Она даже пыталась прибрать к рукам его капитал в банке.
Но однажды Исе пришлось убедиться, что Кадрия далеко не так проста, как это ему казалось, ее волнует кое-что, помимо кунафы и кухни.
— Иса, в последнее время ты слишком мало бываешь дома, всегда какой-то задумчивый, печальный. Если бы ты знал, как это меня беспокоит…
Пожав плечами, Иса спокойно отозвался:
— Что ты! Я чувствую себя великолепно, не волнуйся.
— Но все-таки, наверное, есть причины, которые могут беспокоить хозяина дома? Ну, например, если он молод и здоров, а у него нет работы.
— Может быть, тебе неловко от того, что твой муж не у дел? — натянуто улыбнувшись, спросил Иса.
— Мне?! — воскликнула Кадрия и с убежденностью продолжала: — Что ты! Но я вижу, как ты мучаешься, и это меня тревожит…
— Ну, а что делать? Что ты предлагаешь?
— Дорогой мой, ты знаешь лучше меня.
— Ведь все должности министров заняты, — усмехнулся Иса. Оба рассмеялись.
— Все же, прошу тебя, отнесись к этому серьезно, — сказала Кадрия.
«Пожалуй, она права, — подумал Иса. — Нет, вы только поглядите, эта маленькая головка иногда не лишена разумных мыслей!»
Он и сам понимал, что надо трудиться. Что это с ним? Или какая-нибудь болезнь парализовала его волю? Почему бы ему не открыть собственную адвокатскую контору. Впрочем, это можно сделать с кем-нибудь на паях.
Иса еще не один день раздумывал, какое найти применение своим силам, а тем временем продолжал сидеть без работы и не мог ни на что решиться. Перебирая в памяти события последних месяцев, решил: нет никаких особых причин для беспокойства. На вклад в банке никто не покушается. Женитьба на богатой невесте придала ему больше уверенности, ослабила тревогу за завтрашний день. Пенсия позволяла жить в свое удовольствие. Дни бежали за днями, и ему казалось, что происходящие вокруг события ровным образом ничего не значат, что в конце концов все останется по-прежнему.
— Слушай, — сказал ему как-то Самир, — ты что-то здорово отяжелел за последнее время, даже обзавелся животиком. С чего бы это?
— А что особенного? Просто жена добрая, хорошо кормит мужа.
— Да… А я думал, может быть, у тебя что-нибудь со здоровьем, — смущенно добавил Самир.
— Знаешь, я и сам стал замечать, что люди как-то странно на меня смотрят…
— Ты сам во всем виноват. Лень-матушка. Где, я спрашиваю, тот Иса, который до полуночи засиживался в министерстве, вел большую работу в партии, в клубе?
