Когда она все осмотрела, мы пошли, по ее предложению, в крошечный восточноевропейский ресторанчик, мимо которого я проходил много раз, но даже никогда не думал туда заглянуть. Тускло освещенный, он был похож на фотографию в коричневых тонах. Сутулый древний официант принял наши пальто. По инициативе Конни мы пили водку из маленьких толстых рюмок, потом ели бархатистый суп цвета бургундского вина, вкуснейшие плотные клецки, блины и пили тягучее красное вино, сидя рядышком в углу почти пустого зала; вскоре голова у нас затуманилась, мы почти расслабились, на душе было радостно. Снаружи дождь, запотевшие окна, пылающий электрокамин – чудесно.
– Знаешь, какое качество в науке меня особенно привлекает? Определенность. Не нужно беспокоиться о вкусе или моде, не нужно ждать вдохновения или удачи. Есть в ней… методология – это научное слово? Не важно, смысл в том, что можно просто много работать, оттачивать результат и в конце концов добиться своего.
– Если не считать того, что не все так просто. К тому же работать нужно много. – Она пожала плечами и махнула рукой. – Раньше я так и делала.
– Я видел некоторые твои работы. Мне они показались удивительными.
Конни нахмурилась:
– Когда ты их видел?
– На прошлой неделе. Пока ты спала. Они прекрасны.
– В таком случае это были работы, скорее всего, моей соседки.
– Нет, это были твои картины. То, что она рисует, мне совсем не понравилось.
– Фрэн очень успешна. Она продает много работ.
– Не знаю почему.
– Она очень талантлива, и она моя подруга.
– Конечно, но мне все равно понравились твои картины. Я подумал, что они очень… – Я поискал в голове какой-нибудь художественный термин. – Красивые, то есть я не разбираюсь в искусстве…
– Но знаешь, когда тебе нравится, а когда – нет?
– Совершенно верно. А еще ты потрясающе рисуешь руки.
Она улыбнулась, взглянула на свою руку и, раздвинув пальцы, опустила на мою:
– Давай не будем говорить об искусстве. Или плодовых мушках.
– Ладно.
– Поговорим лучше о прошлых выходных. То есть о том, что случилось.
– Отлично, – сказал я, а сам подумал: «Ну вот и все». – Что ты хотела сказать?
– Не знаю. Вернее, мне казалось, что я знаю.
– Продолжай.
Она засомневалась:
– Ты первый.
Я на секунду задумался.
– Ладно. Все очень просто. Я чудесно провел время. Я рад нашему знакомству. Все было здорово. Хотелось бы повторить.
– И все?
– И все. – Это никоим образом не было все, но мне не хотелось ее пугать. – А ты что скажешь?
– Я думала… Я думала то же самое. Мне было радостно, а это так необычно. Ты был очень мил. Нет, не так, я хочу сказать другое, я хочу сказать, ты был внимательный, интересный, а еще мне понравилось с тобой спать. Очень. Было здорово. Твоя сестра права – ты тот, кто мне нужен.
Я достаточно часто оказывался в подобной ситуации, чтобы ждать неминуемого «но»…
– Но у меня не очень удачный опыт отношений. Они не ассоциируются у меня с радостью, особенно мой последний роман.
– Анджело?
– Совершенно верно. Анджело. Он обращался со мной не очень хорошо и заставил быть… осторожной. Наверное, я сама хочу быть осторожной, если продолжать дальше.
– Но ты хочешь продолжать дальше?
– С осторожностью.
– С осторожностью. И это значит?..
Она на секунду задумалась, прикусив губу, затем наклонилась вперед и опустила ладонь на мою руку:
– Это значит, что если мы прямо сейчас оплатим счет и выйдем на улицу, если мы найдем такси и отправимся к тебе домой, то я буду очень счастлива.
А потом она меня поцеловала.
…
…
…
…
…
– Официант!
50. Дикая вечеринка в номере 603
Вечеринка началась в час, когда большинство вечеринок обычно заканчиваются, привычный дискант под басовые бум-ц-ц-ц электронной музыки вскоре сменился низкочастотными ум-па-па, ум-па-па в сопровождении четкого скрипа.
– Это что… аккордеон?
– Угу, – ответила Конни.
– Но Алби не играет на аккордеоне.
– Значит, у него в номере аккордеонист.
– Какой ужас!
Теперь астматическое пыхтение перешло в четыре знакомых пронзительных минорных аккорда, играемые по кругу, под громкое топанье и похлопывание по бедру в исполнении моего сына.
– Что это за песня? Я ее знаю.
– Кажется, это «Smells Like Teen Spirit».
– Что-что?
– Послушай!
И точно, это была она.
Когда… если… я представляю аккордеониста, то почему-то всегда это смуглый мужчина в бретонской кепке. Но сейчас вопль «Нирваны» об одиночестве юности исполнялся женским голосом, этаким душевным криком городского глашатая, под аккомпанемент нашего сына, берущего аккорды на гитаре каждый раз с небольшим опозданием.
– И это называется музыка, – сказал я.
– Скорее, радиопомехи, – отозвалась Конни.
Смирившись с тем, что ночь будет долгой, я включил свет и потянулся за книгой, историей Второй мировой войны, а Конни засунула голову между двумя подушками и свернулась калачиком. Аккордеон, подобно волынке, – один из тех редких инструментов, которым зарабатывают деньги, если перестают играть, но следующие сорок пять минут таинственный гость моего сына терзал нещадно свою гармошку, услаждая слух пятого, шестого и седьмого этажей отеля «Хорошие времена» разнообразными песнями, среди прочих прозвучали неистовая «Satisfaction», бодрая «Losing My Religion» и вариация «Purple Rain», такая длинная и однообразная, что казалось, само время растянулось. Нам нравится концерт, Алби, – написал я в эсэмэске, – но уже поздно. Я нажал кнопку «отправить» и стал ждать, когда сообщение будет получено.
За стенкой прозвучал сигнал получения эсэмэски. Пауза, после которой зазвучала песня «Moondance» в исполнении больных эмфиземой ос.
– Наверное, он не прочел моего послания.
– Хм…
– Наверное, мне следует позвонить администратору и пожаловаться. Как будет по-французски «уберите аккордеониста из номера 603»?
– Хм…
– Хотя, конечно, нехорошо жаловаться на собственного сына.
– В прошлом тебя это не останавливало.
– Или просто постучать?..
– Дуглас, делай что хочешь, только перестань болтать!
– Эй! Это не я играю на аккордеоне!
– Иногда мне кажется, что я предпочла бы аккордеон.
– Что это значит?!
– Да ничего… просто полтретьего ночи…
И тут шум прекратился.
– Слава тебе господи! – сказала Конни. – Теперь давай спать.
Но раздражение осталось, и мы лежали под его пеленой, вспоминая подобные ночи, когда проявляли нетерпеливость, невнимание или злобу. Наверное, наш брак себя изжил. Наверное, я хочу тебя оставить.
А затем за нашими головами прозвучал удар, за которым последовал характерный ритмичный стук спинки кровати о нашу стену.
– Это они репетируют, – сказал я.
– О, Алби! – Конни хохотала, закрыв глаза рукой. – Лучше не придумать!
Мы познакомились с привлекательной музыкантшей на следующее утро в мрачном полуподвальном ресторане, где подавали завтрак. Молодежь поднялась раньше нас, что было несвойственно для Алби, но поначалу я не мог разглядеть лицо девушки, прилипшей к моему сыну с цепкостью миноги. Я прокашлялся, и они отлепились.
– Привет! Вы, должно быть, Дуглас и Конни! Надо же, только гляньте, Конни, какая вы классная! Неудивительно, что ваш сынок такой горячий, вы настоящая красотка. – Голос сиплый, акцент жителя нижнего полушария. Она взяла мою руку. – А вы, Дуги, тоже очень красивый! Ха! Мы как раз собрались позавтракать. Завтрак здесь потрясающий. Все бесплатно!
– Ну, не совсем бесплатно…
– Погодите… я уберу Стива. – Стивом, как оказалось, она звала свой аккордеон. Стив занимал отдельный стул, на котором сидел, зубасто оскалившись. – Ну-ка, Стив, позволь бедному мистеру Петерсену присесть, а то, похоже, он устал.
– Нам понравился ваш концерт вчера ночью.
– О, спасибо! – Она улыбнулась, затем быстро скроила физиономию печального клоуна, помогая себе пальцами. – Или вы говорили не всерьез?
– Вы играете очень хорошо, – сказала Конни. – Но нам понравилось бы больше, если бы все это прозвучало до полуночи.
– Ой! Простите. Неудивительно, что у вас затраханный вид, мистер Петерсен. Придется вам прийти и послушать, как я играю в нормальное время.
– Вы действительно даете концерты? – недоверчиво переспросила Конни.
