Доктор Фрейд был бы последним лохом, если бы вслед за хомяком не пришел бы тут на ум Капитонову. Вспоминая о хомяке, спрашивает себя Капитонов: а нет ли в этом латентного гомосексуализма? Сам себе отвечает, что нет. Он, вообще говоря, полагает, что латентный гомосексуализм изобретен настоящими, не латентными, но нет ли и в этом суждении латентного гомосексуализма? Послушать некоторых, он везде, особенно много его в Дон Жуане… А нет ли латентного гомосексуализма в том, что Мухин в этой тетради зациклился на Капитонове? А нет ли латентного гомосексуализма в том, что Водоёмов пригласил на конгресс Капитонова? И вообще, почему на конгрессе так мало женщин?
Восстал и оделся. Утренние процедуры, как в учебном тексте на тему «My morning». Хочет побриться, но с удивлением замечает, что, кажется, брит, — тут и вспомнил, что брился часа три-четыре назад.
А нет ли ла…
Но мысль пресекает, плеснув на лицо холодную воду. Увы, это не придает ему бодрости.
Чувствуя себя разбитым (побритым), не выспавшийся (но побрившийся) Капитонов покидает свое жилище и отправляется завтракать.
08:06
Мысли его о тетради — когда он спускается в лифте. Самый трудный вопрос: для чего она ему дадена? С целью какой?
Девушка-стражница перед входом в кафе отмечает в таблице реально пришедших.
— Будьте добры — номер вашего номера. «32», — машинально думает Капитонов, продолжая размышлять о своем.
— Простите, вы не назвали ваш номер. — 32, — опомнился Капитонов.
08:11
Капитонов с тарелкой в руках изучает предложения шведского стола. Выбрав стратегию «всего понемножку», он, однако, игнорирует блинчики с творогом, а жареным колбаскам предпочитает капустную котлетку.
Сев за стол у незажженного камина, неторопливо приступает к трапезе.
Желающими позавтракать наполняется зал. Капитонов пытается угадать, кто из пришедших участники конференции, — не вся же гостиница принадлежит им.
Двое с тарелками просят разрешить подсесть (свободных столиков больше не видно). Судя по бейджикам, один значится микромагом Александром Цезарем, другой — манипулятор Сергей Воробьев. За столом они продолжают свой разговор.
— Нет, мне кажется, это не реально, — говорит Цезарь. — Для аттестации надо выбирать другие критерии. Нет методики подсчета КПД.
— Тем более когда КПД более ста процентов, — соглашается ним Воробьев. — Я вот скажу, что у меня двести. И докажите, что сто пятьдесят.
— Двести это не много. Я настаиваю, что у меня двести двадцать — двести сорок, не менее.
— Простите, вы о коэффициенте полезного действия? — встревает Капитонов, изумленный услышанным.
— Ну да, о КПД.
— КПД по определению не может быть более ста процентов.
— Почему?
— Как почему? Потому что КПД это процентное отношение полезной работы к затраченной. А полезная работа всегда меньше затраченной.
— В обычной физике — оно конечно, — отвечает Цезарь, пытаясь надколоть вилкой ускользающую маслину. — Но когда речь идет о физической магии… Вот возьмите такое понятие — чудо. Если бы наблюдатель владел методикой подсчета КПД наблюдаемого чуда, он бы не сомневался — КПД чуда больше ста процентов. Полезная работа существенно превышает затраченную.
— Сто пудов, — соглашается с ним Воробьев. — Затраченная, может быть, всего-то и есть работа по произнесению заклинания, по творению ворожбы, плюс подготовительные мероприятия. Помните Емелю? Ему ведь тоже надо было «по щучьему велению» произносить, тратить калории, и потом, не будем забывать, что на ловлю щуки он силы какие-то затрачивал. Так что затраченная работа это по-любому работа, даже в таких предельных ситуациях, но зато полезная ее существенно превышает.
— Логика понятна, — говорит Капитонов, просияв улыбкой. — Но если так, это не совсем чудо, это другое. Для чуда вообще не надо затрачиваться, оно дается извне, вне связи с вашими трудовыми затратами. — Он разрезал булочку, чтобы намазать маслом. — Вы говорите о том, что принято называть… собственно, как называть?.. волшебством, а не чудом. Волшебства не бывает без ворожбы, это верно, то есть нет волшебства без работы затраченной. А чудо является, когда затраченной работы ноль. Я не прав?
— Вы хотите сказать, для вычисления КПД чуда надо полезную работу разделить на ноль? — спрашивает Воробьев и разбивает скорлупу на остром конце яйца точным ударом ножа.
— Вообще-то деление на ноль запрещено. Но если вместо нуля в знаменателе будете иметь в виду сколь угодно малую величину, стремящуюся к нулю, то и в результате вам надо ждать результата, стремящегося к бесконечности.
— КПД чуда — бесконечное число процентов?
— Ну, может быть, бессмысленно выражать бесконечность в процентах.
— А что касается волшебства, его КПД в процентах выражать, это, по-вашему, корректно? — спрашивает Цезарь, косясь на одноименный салат, который проносит мимо него Пожиратель Времени.
Капитонов резко отводит взгляд от проходящего мимо соседа.
— Это не я сказал. Это вы так выражаетесь, — отвечает Цезарю Капитонов.
— А вы, извините, кто?
— Евгений Капитонов. Менталист, если угодно.
— А если нет? Если нет никакого чуда? Если вообще ничего нет — ну, вот как сейчас, то каков КПД нашего бездействия? — спрашивает Воробьев.
— Это про что?
— Про то, что затраченной работы ноль, и полезной ноль. КПД — ноль поделить на ноль?
— КПД чего?
— А ничего. Того, что ничего не происходит.
— Как можно вычислить коэффициент полезного действия, если полезного действия нет? — не понимает Капитонов.
— Да вот так — ноль на ноль. Представим себе машину, которая создана исключительно для принципиального бездействия.
Капитонов отвечает:
— Ноль на ноль получится неопределенность.
— Неопределенность-то с чего взялась? — беспокоится Цезарь. — Не оттого ль, что отсутствует чудо?
— Нет, оттого, что в знаменателе отсутствует затраченная работа.
— Но при нулевой затраченной работе в знаменателе — в случае чуда, как вы только что сами заметили, мы в числителе должны иметь эффект, чудесный эффект, одним словом, не ноль. И тогда наш КПД — бесконечность.
— Да, но это не наш КПД.
— КПД чуда.
— Стоп, — говорит Воробьев. — Где оно, чудо? Получается, мы все время живем в состоянии неопределенности. В состоянии ожидания и ожидания именно чуда? Я вот в данный момент не затратил работы, и что получил? Ноль на ноль — неопределенность. Не понимаю. Я хочу знать КПД моего бездействия. Почему он не равен нулю? Если он — неопределенность, значит, я вправе рассчитывать на определенность? То есть на то, что будет чудо.
Помолчали. Подумали. Капитонову кажется, что его заболтали.
— При чем тут вообще КПД? — спрашивает Капитонов. — КПД — это просто процентное отношение одного к другому. КПД это не Бог, не демиург, не светлая или темная сила. Это просто КПД.
— Но от нас его требуют при аттестации.
— И чтобы он был больше ста процентов. Это влия ет на заработок, на категорию.
— Интересно, — говорит Капитонов.
— А вы разве не так зарабатываете? — спрашивает Воробьев.
— Я другим зарабатываю, — говорит Капитонов.
— Вам повезло.
— Подождите, но у вас есть права, — говорит Капитонов. — Кто-то должен вас защитить. У вас есть профсоюз?
— Скажите, Капитонов, а вы бы смогли пятью хлебами накормить пять тысяч человек? — спрашивает Цезарь.
— Что за вопрос? Нет, конечно.
— И я тоже.
Встает и уходит. Воробьев говорит:
— Совершенно не умеет спорить. Догматичен. Особенно когда касается принципиальных вопросов. А у меня котлетка была, она где?
— И у меня была — вот тут, на тарелке.
— Я не ел.
— И я не ел, — недоумевает Капитонов. — Куда-то исчезла.
— Ладно, хрен с ними, с котлетками, — говорит Воробьев и, ошеломляя Капитонова легкостью примирения с нестандартными обстоятельствами, как ни в чем не бывало приступает к инжиру.
— Это как же? — задается Капитонов неопределенным вопросом.
Удручен Капитонов. Когда что-нибудь невероятное его настигает, он пытается первым делом разобраться в себе: так ли воспринял?
— Может быть… мы забыли, — и, сам усомнившись в правомочности этого допущения, оборачивается посмотреть на других, а те сидят за своими столиками и непринужденно потребляют яства со шведского стола — кто омлет, кто отварные сосиски, кто салаты и сельдь под шубой, кто выпечку. И лишь Пожиратель Времени, убрав руки под стол, мрачно глядит в тарелку, на салат «цезарь». Мрачно глядит и плоховато выглядит: цвету лица Пожирателя Времени, равно как лица выражению, подошел бы эпитет «салатный». Зеленоват и помят.
— Простите. Забыли — что? — (Воробьев не понял — что сказал Капитонов.)
