Она уставилась на него, пытаясь понять, не шутит ли он. Но нет, он был серьезен. Мисс Келлер покорно кивнула: «Ок», и когда все опять вернулись на свои места, сцену пересняли, и с танцем все получилось хорошо, хотя и немножко хуже, чем прежде, но когда настал черед той самой реплики, она сказала: «К востоку от Суэца никаких десяти заповедей нет», и опять мистер Даймонд вставал с кресла и, приблизившись к мистеру Уайлдеру, шептал ему на ухо, и опять мистер Уайлдер подходил к актрисе с наставлениями, и она слушала его едва ли не с отчаянием.
Тасос, по-прежнему сидевший рядом, пихнул меня в бок:
— Вот об этом я и хотел поговорить. Что происходит? Почему он над ней издевается?
— Он не издевается. В кино часто делают много дублей, — парировала я со знанием дела. В последние дни я стала прямо-таки экспертом по кинематографу.
— Посмотрите на эту немку, — сказал он. (Имея в виду мисс Кнеф, наблюдавшую за съемками из кресла-каталки, к которому была прикована ее героиня.) — Она в бешенстве. Если я подойду к ней на пару слов, вы будете мне переводить?
— Не буду! — рявкнула я.
Наблюдать за съемками становилось физически больно. Зрители, почуяв напряжение, возникшее на площадке, ждали нечто вроде взрыва — ждали словно в предвкушении развлечения. На площадке запахло скандалом. Мне было жаль мисс Келлер, ей приходилось исполнять сложные движения и озвучивать непростые реплики на глазах у коллег и зевак. Но, с другой стороны, она лишь делала свою работу.
Я решила убраться отсюда, протиснулась сквозь толпу и двинула по тропе, что вела прочь от виллы к лесистым холмам, вздымавшимся в самой сердцевине острова. Там было прохладно и тенисто, а тишину нарушал только хруст веток у меня под ногами, когда я начала подниматься наверх. Вскоре я добралась до вершины острова, постояла немного в густой тени под соснами, наслаждаясь безмолвием и прохладной свежестью предвечернего воздуха на этом клочке земли, окруженном водой, — никакого сравнения с тягостной душной атмосферой на улице Ахарнон. Наслаждение, впрочем, быстро сменилось гнетущим чувством одиночества. Среди зрителей, топтавшихся вокруг террасы на газоне, был и Мэтью; наши глаза встретились, когда я проходила мимо, направляясь подальше от виллы, и я могла бы заговорить с ним, предложить прогуляться со мной. Но у меня язык не повернулся — почему, спрашивается? И почему я так застенчива с ним, так не уверена в себе? Этими вопросами я и была занята, спускаясь по холму на другую сторону острова, пробираясь к бухточке между скал, откуда был хорошо виден Скорпиос, еще одно островное частное владение в нескольких сотнях ярдов от Мадури, и владел им Аристотель Онассис. Сев на камень, я закрыла глаза, подставила лицо солнцу и слушала, как мелодично плещется о скалы голубая прозрачная вода. В конце концов, может, это моя судьба — всегда быть одной, мысль трагическая и не без выспренности, но, как ни парадоксально, эта мысль меня утешала, примиряя с тем, что виделось тогда моей подлинной сущностью: интровертность, меланхолия, отшельничество.
* * *
И между прочим, в этом отношении я не слишком отличалась от мистера Даймонда. Верно, он сумел найти себе жену, и брак вроде бы оказался счастливым. У них родилось двое детей, сын и дочь, о которых мистер Даймонд часто рассказывал и явно души в них не чаял. Но здесь, в Греции, он находился в тысячах миль от своих близких, его закадычный друг мистер Уайлдер был поглощен работой над картиной, а мистер Даймонд тем временем замыкался в себе, отягощенный (как я полагала) личными заботами и дурными предчувствиями — тем, чем неловко было бы поделиться с другими членами съемочной группы.
Таким я его и застала в тот вечер, за столиком на тротуаре перед баром «Александрос» — тротуаре, плавно переходившем в пляж, так что невозможно было определить, где кончается песок и начинается терракотовая плитка. Сидел он в одиночестве недалеко от воды, курил и периодически выпускал дым, поднимавшийся в небо ровной, почти вертикальной струйкой. На пляж я притопала без какой-либо определенной цели (разве что взглянуть, нет ли там Мэтью) и вздрогнула от неожиданности, когда он поздоровался со мной:
— Привет.
— Привет, — ответила я и добавила обычным для меня извиняющимся тоном: — Простите… не хочу нарушать ваш покой.
— Вы правильно поняли, — сказал он, — я сбежал сюда от всех этих людей. Но вы не одна из них. (Я потупилась, а может, даже и слегка покраснела.) Всем нравится юная греческая переводчица, а вы не знали? Для съемочной группы вы хит сезона.
Я не выдумываю, чтобы приукрасить себя. Именно так он и сказал. Естественно, я села за столик рядом с ним.
— По коктейлю? — предложил он.
— Да, спасибо, — ответила я.
Он заказал два мартини с водкой:
— Не смотрите на меня столь неодобрительно.
— Я? У меня и в мыслях ничего подобного не было. Мне часто такое говорят, но это просто мое обычное выражение лица… А разве ваш немецкий доктор не запретил вам алкоголь?
— Мой немецкий доктор никогда не бывал на съемочной площадке. Во всяком случае, на такой, как эта.
Официант принес два бокала, я отхлебнула из своего. Мартини я пробовала впервые, и мне понравилась его пряная терпкость, похожая на незлобивую пощечину, призванную привести тебя в чувство после обморока.
— Вы были там сегодня, когда снимали сцену на террасе? — спросил мистер Даймонд, закуривая следующую сигарету.
— Была, но недолго, — ответила я. — Ушла где-то посередине, захотелось прогуляться.
— Столь невыносимо было смотреть?
— Уверена, к концу стало еще хуже.
— Мы так и не сделали приемлемый дубль. — поморщился мистер Даймонд. — Освещение подкачало, и мы свернули съемки. Да и Марта к тому времени совсем расклеилась.
— Ох. — Ничего хорошего это не предвещало, и я расстроилась. — Что будете делать? Завтра попробуете снова?
— Билли предлагает переписать сцену и снять ее в интерьере. В следующем месяце в Германии.
— Вы с ним согласны?
— Может, это сработает, я не знаю, — пожал плечами мистер Даймонд.
Любопытно, нашелся бы человек, на чей совет касательно этого фильма он отреагировал бы покладистым «сгодится»? Вряд ли, подозревала я.
— То есть, закончив здесь, вы опять вернетесь в Германию? — спросила я.
Он кивнул:
— Чудесный Мюнхен. Город, что дарит вам боль в спине. Город Опоясывающего Лишая — им следует печатать это на туристических рекламных плакатах.
— Вам там не нравится?
— Не очень.
Я до сих пор пыталась вникнуть в практическую часть киносъемок и задала очень наивный вопрос:
— Мистер Уайлдер предпочел снимать фильм в Германии, потому что это недалеко от Греции? Если потребуется, он без особых хлопот перевезет всех обратно сюда.
— В кино иные порядки. — Моя неискушенность развеселила мистера Даймонда; стряхивая пепел с сигареты, он чуть ли не улыбался. — Куда проще доснять картину в Голливуде. Лично меня это устроило бы как нельзя больше. Работал бы с девяти до пяти и каждый вечер возвращался домой к жене, плохо ли?
— Тогда почему?..
— Мы не можем снимать картину в голливудской студии, — объяснил он, — поскольку ни одна из студий в нас не заинтересована. Поверьте, мы пытались.
Я совсем запуталась.
— Но это фильм мистера Уайлдера. Он же гений… Один из величайших… Как можно отказаться от фильма мистера Уайлдера?
— Времена изменились. — Мистер Даймонд медленно покачал головой. — То есть я не знаю, насколько они изменились. Но кое-какие перемены ощутимы.
— Но почему им стало неинтересно? — допытывалась я.
— Потому что они прикинули и решили, что зря потратят деньги.
Ответ удивил меня, и, должно быть, я нахмурилась.
— Ну вот, опять этот неодобрительный взгляд. — сказал мистер Даймонд. — Послушайте, в Америке кино — это бизнес. Не более и не менее. Весьма здравый подход, по-моему. А если уж совсем начистоту, другим я бы и не хотел его видеть. Все прочее… развеселая ерунда, междусобойчик, как говорится. Правда, я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так говорил, кроме меня.
