— Конечно. Ты на диете?
— Да.
— Сейчас тебе лучше поесть.
Форс разжевал и проглотил бутерброд.
— Ну что ж, мы нашли преступников, — сказал он с набитым ртом, — но нам нужно признание и доказательства.
Затем он рассказал о том, как предполагает вести допросы. Карин слушала и время от времени задавала вопросы.
— Это трудно, — сказала она, когда Форс замолчал.
— Хаммарлунд говорит то же самое, но я уверен, что все получится. Начнем с Мальмстена. Он расскажет.
— Ты в этом уверен?
— Ты будешь сам их всех допрашивать?
— Если бы ты больше была в курсе дела, то я попросил бы тебя взять на себя Тульгрен. С ней будет сложнее всего. А так придется допрашивать всех самому. Но я буду рад, если ты будешь присутствовать.
— Как тебе угодно.
Они вышли из кафетерия и спустились на лифте обратно на четвертый этаж. Полицейские собрались в одной из больших комнат для встреч. В комнате были дюжина стульев, стоявших полукругом перед столом, карта на стене, доска для письма и стол. Форс уселся около стола. Сван и Мартинсон сидели, нагнувшись над спортивным приложением к «Ежедневным новостям».
Форс подумал о том, что скоро всем поступающим в школу полиции станут задавать один вопрос: «Являетесь ли вы членом какого-нибудь спортивного общества?», а вопросом номер два станет: «Записаны ли вы в библиотеку?». Кандидатов, ответивших «да» на первый вопрос и «нет» на второй, в школу полиции принимать не будут.
Карин села около Мартинсона. Она была пловчиха, это знал и Мартинсон, и все остальные. Тот, кто был хорошим спортсменом, автоматически становился хорошим коллегой, даже если это была женщина. Тот, кто читал книги или слушал классическую музыку, считался сродни гомосексуалистам или даже кем-то еще хуже.
В комнату вошли Стенберг и Юхансон. Они заняли места друг напротив друга перед столом.
— Ну как? — спросил Форс и повернулся к Стенбергу.
— Могло бы быть хуже, — ответил Юхансон. — А где Нильсон?
— Ему кто-то позвонил, — объяснил Стенберг.
— Черт! — фыркнул Мартинсон.
— Так тут будем только мы? — поинтересовался Стенберг и огляделся.
Прежде чем Форс успел ответить, в дверях появился Нильсон. Он прошел в комнату и сел около Свана.
— Они нашли велосипед, — сообщил он.
— Когда? — поинтересовался Форс.
— Водолаз пришел вскоре после того, как мы ушли. Велосипед лежал во Флаксоне.
— Проследи, чтобы его доставили сюда, — сказал Форс.
— Уже распорядился, — ответил Нильсон. — Водолазы возьмут его с собой и оставят в гараже.
— Отлично, — кивнул Форс. — Ну, докладывайте. Мартинсон и Сван, начнете?
— Конечно, — согласился Сван. — Итак, мы были дома у Мальмстена. Там уже встали, приглашали нас выпить кофе. Родители были откровенно встревожены. Мальчишка выглядел так, как будто собирался заплакать, у матери глаза тоже были на мокром месте. Мы сказали, что Хенрик подозревается в преступлении, которое повлекло за собой исчезновение человека. Чье исчезновение, не сказали. Они спросили, касается ли это Хильмера. Мы сказали, что на этот вопрос ответить не можем. Парень оделся быстро, мы взяли с собой три пары ботинок и все его брюки и куртки. На веревке в ванной висела пара камуфляжных брюк. Мать сказала, что это "любимые брюки Хенрика, единственные, которые он носит». Мы спросили, стираные ли они, и мать ответила, что Хенрик сам выстирал их в субботу, а отец добавил, что он в первый раз в жизни видел парня за стиркой. Во время поездки в автомобиле Мальмстен не сказал ни слова. Казалось, ему уже на все наплевать.
— Спасибо, — сказал Форс. — А как все прошло у Бультермана?
Хокан Юхансон откашлялся. Это был рыжеволосый, веснушчатый, худой как спичка тридцатипятилетний мужчина, отец двоих детей.
— Мы позвонили, никто не открыл. Мы подошли к дому со двора и бросили в окно камень.
Через мгновение показался старик Бультерман. Он открыл окно и начал кричать, что сейчас позвонит в полицию. Мы показали ему удостоверения, и он умолк. Мы спросили, можем ли войти. Он закрыл окно и исчез. Мы вернулись к дверям и позвонили снова. Он открыл и был при этом в одних трусах. Совсем стыд потерял. — Юхансон огляделся. Он выглядел возмущенным. — Ведь с нами могла быть коллега-женщина.
— Я, например, — встряла Карин Линдблум, — и я, конечно, упала бы в обморок, если бы увидела мужика в одних трусах.
Она сказала это абсолютно серьезно. Юхансон задумался. Шуток он не понимал.
— Совсем стыд потерял, — повторил он и перевел взгляд с Линдблум на Мартинсона.
Тот сложил «Ежедневные новости» веером и начал изящно обмахивать лицо.
Юхансон, казалось, устал, и Стенберг продолжил рассказ:
— Он снова попросил показать удостоверения, — Юхансон прервался. Он немного заикался, когда бывал взволнован. — Тот, кто просит показать удостоверение, скорее всего преступник. У таких людей обычно нечистая совесть.
— Ты на самом деле так думаешь? — сказала Карин Линдблум и недовольно нахмурилась.
Стенберг продолжил:
— Мы попросили разрешения войти.
— Но сначала он изучил наши документы, не фальшивые ли они. Он даже рассмотрел их с обратной стороны, — вмешался Юхансон.
— Затем нас пустили, — продолжил Стенберг.
— Он все время чесал яйца, — сказал Юхансон.
— Хотела бы я на это посмотреть, — вставила Карин Линдблум.
Юхансон замолчал.
— Продолжай, — велел Форс и бросил взгляд на Стенберга в надежде на то, что Юхансон будет молчать. Стенберг откашлялся.
— Мы сказали, что парень подозревается в преступлении, которое повлекло за собой исчезновение человека, и что мы хотим взять его с собой в город на допрос, а кроме того, вынуждены произвести домашний обыск. Его жена просто глазела.
— Она выглядела совершенно опустошенной, вся белая, — пояснил Юхансон.
Стенберг продолжил.
— «Где парень?» — спросили мы.
— Старик просто чесал яйца, — повторил Юхансон.
— Хотела бы я на это посмотреть, — снова встряла Карин Линдблум.
И Стенберг, и Юхансон в недоумении уставились на нее.
— Ты серьезно? — спросил Юхансон.
— Догадайся, — ответила Линдблум.
Мартинсон быстрее замахал газетой. Форс раздраженно повернулся:
— Тебе что, жарко?
— Немного, — пожаловался Мартинсон на своем сконском наречии.
— Ты не мог бы перестать?
Мартинсон вздохнул, принял кислый вид и отложил газету.
— Продолжай, — сказал Форс Стенбергу.
Тот снова откашлялся.
— Мы прошли к парню в комнату. Над кроватью у него висело духовое ружье, а на ночном столике лежал немецкий железный крест и два ножа, один «гитлерюгенд», со свастикой, другой как штык. Около кровати мы нашли зачитанную инструкцию для солдат-пехотинцев. Парень спал, несмотря на то, что мы открывали ящики и складывали его одежду в мешки. Отец попытался разбудить его, но парень не просыпался до тех пор, пока Хокан не щелкнул его по большому пальцу ноги. Тут он подскочил как от укуса.
Юхансон вздохнул и покачал головой. Стенберг продолжил:
— Мы объяснили ситуацию. Он оделся и попросил разрешения позвонить. Мы отказали и повели его в машину. По дороге в город он жаждал общения. Хотел знать, взяли ли мы его товарищей, спрашивал все время, подозревают ли кого-то еще или только его. Но мы не отвечали.
Стенберг замолчал.
— Это все? — поинтересовался Форс.
— Не совсем, — сказал Стенберг. — Мы вышли в сад и сняли с веревки пару брюк. Они были влажные. Я спросил, надевал ли он эти брюки в последнее время, и мать сказала, что он носил их постоянно. Я спросил, когда их стирали в последний раз, и она сказала, что парень сам выстирал их в субботу.
— Что-нибудь еще? — спросил Форс.
— Я думаю, это все.
— У него есть кролик, — вставил Юхансон. — Никогда не видел такого огромного кролика. Он все время жрет, в комнате все обгрызено: и углы, и дверцы.
Юхансон огляделся, как будто ждал аплодисментов. Мартинсон глубоко вздохнул.
— А что обнаружено при экспертизе? — спросил Форс.
— Мы нашли пятна на скамье. Это может быть кровь. Мы взяли пробы. Во второй половине дня мы узнаем, что это такое. Кроме того, я хотел бы исследовать пятна на шнурках.
— На каких шнурках? — сказал Форс.
— На ботинках девчонки, — пояснил Юхансон.
— Если это кровь, то необходимо выяснить, чья она, — сказал Форс. — Позаботьтесь, чтобы мы получили пробу крови Хильмера Эриксона. Велосипед сейчас доставят, я хочу, чтобы вы взглянули на него.
— Что мы будем искать? — поинтересовался Юхансон.
— Не знаю, — сказал Форс, — посмотрим.
Мартинсон поерзал на стуле, положил одну ногу на другую, уронил газету и поднял ее. Затем Форс рассказал о том, как они брали Тульгрен.
— Чертова стирка по субботам, — пробормотал Юхансон. — Никогда не понимал, почему нацисты такие чистюли.
