Семья их жила как-то замкнуто. Не знаю, может, к ним кто и ходил вот так запросто, ну как в нашу семью или семью Беленковых, но ни наша семья и, насколько я знаю, семья Беленковых с ними тесно не общались. Мать семьи Беленковых— тётя Ульяна, была родной сестрой жены Ивана Ласуна, Евдокии. Они с Беленковыми особо не роднились, так же как и с нашей семьёй, обе семьи это знали и в родственники к ним не набивались. Ласуна в хуторе считали жадным, может потому что жил затворником, люди говорили, что у него клок прошлогодней соломы не выпросишь. А я вот чем охарактеризовал бы его жадность.
Должен сказать, что не только Иван Савельевич был прижимистый, но и его жена Евдокия не уступала ему в этом, а, на мой взгляд, даже превосходила его. Из многих случаев, характеризующих эту пару, приведу всего два примера, относящиеся один к Евдокии, другой к Ивану.
Случай первый.
Это было во время войны, насколько я помню, 1944 год. Ранняя весна, все запасы еды, которые были в нашей семье, были съедены зимой, а на весну практически ничего не осталось, да и подножный «корм» ещё не вырос, вот так. Как хочешь, так и живи. Помощи ждать не от кого, выкручивайся сам, как можешь. Как-то вечером мама объявила нам, что ужина не будет, так что, говорит она, попейте воды и ложитесь спать. Мы гурьбой пять человек, Иван, Григорий, я, Миша и Рая подошли к ведру и по очереди начали черпать кружкой воду из ведра и её пить. Андрей и Наташа были уже взрослые и в водопое не участвовали.
Попили воды и отправились в хатыну спать. Спать не хотелось, мучил голод, водой его не удалось задушить. Лежим, ворочаемся, уснуть никто не может. Вдруг за дверью послышался шорох, затем открылась дверь хатыны, и мама с лампой в руках проходит к нам, а за ней идёт тётя Дуня Ласун и несёт в руках большой литров на пять чугунок. Мама раздвинула нашу не хитрую постель, и тётя Дуня чугунок поставила прямо на полати. Мама вручила нам ложки и сказала: «Ешьте, вот вам тётя Дуня принесла ужин».
Мы, естественно, обрадовались, подскочили, схватили ложки и давай хлебать ужин. Я, ложку за ложкой отправляю в рот и чувствую, что ни какой это, ни ужин, а какая-то жижа, видать в ней что-то варили, а затем, то что варили, оставили себе, а нам принесли одну воду. Мои подозрения на воду тут же подтвердила тётя Дуня. Она говорит маме: «Сёдня в колхозе бычка зарезали, так Иван взял домой печень, вот я её сварила, а шулюн девать некуда, мы то такое не едим, думаю, отнесу Полиным детям, пусть они поедят». Стоит в горестной позе и причитает: «Бедные дети, какие же они голодные, а кормить то не чем». Я хлебаю эту жижу и думаю, если ты нас так жалеешь, то почему же нам принесла одну покрашенную воду, могла бы хлебушка принести или несколько кусочков печени в эту воду положить, а то принесла одну воду.
После того как мы всё съели, и тётка с мамой ушли, мы, дети, стали делиться между собой. Спрашивали друг у друга, кому, что попало из этой жижи. Может быть кусочек печени, или хотя бы жилка из неё, оказалось что никому, ничего не попало — была чистая подкрашенная вода, как будто бульон от печени процедили через несколько слоёв марли. Возникает вопрос, что же это было, благородство от Ласунов или игра в благородство? Мне кажется, что это было издевательство над детьми непокорной Поли, пусть, мол, она знает, как не слушаться старших.
Как бы там ни было, а в этот вечер мы легли спать, напившись воды до отвала, а потом всю ночь бегали на двор по необходимости. Кстати, обратите внимание на слова жены Ласуна: «В колхозе резали бычка, и Иван взял печень домой». Что же это получается, Ласун распоряжается колхозным добром, как своим. И никто ему не указ. На это я отвечаю: «А кто ему укажет, ведь он в то время работал кладовщиком, и всё было в его руках. Тогда было такое время, что ему отчитываться за колхозные продукты было не перед кем. Так что, я думаю, что он тогда не только печень домой принёс, а кое-что и посолидней. Хотя в оправдание семьи Ласунов надо сказать, возможно, с питанием у них было и хорошо, но упитанностью они от других хуторян не отличались. Все четверо всегда были худощавые и подтянутые, наверное, соблюдали режим питания.
Случай второй, который касается Ивана Ласуна.
Было это во время войны в году 1944. Была весна май месяц, птицы с юга на север уже пролетели, мы о них и забыли и вдруг, над хутором закружилась пара диких гусей, ищут место, куда бы сесть и отдохнуть. Выбрали Дэрыну яму, она как раз была заполнена водой. Я увидел, что гуси кружатся над ямой и быстрее туда. Прибежал, а они уже сели на воду, плавают, держась близко, друг к другу. Хуторяне узнали, что гуси сели на воду отдохнуть за короткое время у ямы собрались люди: и взрослые, и дети. Они смотрели на гусей, любовались ими, жалели их, говорили между собой: «Надо же из такого далека, летят, устали бедненькие». Некоторые хуторяне подкармливали их, корочками хлеба. Я посмотрел на гусей и побежал домой к маме, что бы сообщить ей важную весть. Для хутора это было невероятное событие, какже, дикие гуси сели на отдых прямо посреди хутора. Об этом сразу узнало половина хуторян, в том числе и Иван Ласун. Учитывая натуру Ивана Савельевича, он недолго думая хватает ружьё и бежит к Дериной яме, держа ружьё наперевес. Бежит по улице с ружьём люди смотрят на него с осуждением, они уже догадались, что он затеял. Первой его увидела моя мама и кричит ему: «Иван, ты цэ куды с ружьём, ны гусей стрелять? Та ты шо зума зошов, они сели, чтобы отдохнуть, набраться сил перед дальней дорогой, а ты их убивать, ны буть цёму». Ласун только отмахнулся от своей сестры и мелкой рысцой побежал дальше. Но моя мама не из тех, от которой можно отмахнуться, побежала за ним и по дороге кричит: «Бабы, держите Ивана, он хочет гусей пострелять»! Люди услышали призыв моей мамы, увидели Ласуна с ружьём, окружили его, зажали в крепких объятиях, да так, что он ружьё выронил. Одна из женщин его подобрала и сказала: «Отдам, когда гуси улетят». Пока шла вся эта чехарда, гуси успели попить водички, поклевать корочки хлеба, отдохнуть и, взлетев в небо, сделали круг над небольшим водоёмом и людьми, как бы благодаря их за спасение, повернули на север и улетели.
Женщины-колхозницы расходились по домам, громко обсуждая случившееся и гордясь своим поступком, а как же они спасли двух несчастных птичек от убийства. Вы, наверное, меня спросите, а что Иван Савельевич? А что он мог сделать? Ругался, конечно, обзывал женщин дурами, которые не понимают, что им добро само в руки лезет, а они его не берут. Какой из этого случая можно сделать вывод? Я попробую в этом разобраться. Если брать во внимание то голодное время, то Иван Савельевич делал правильно, прилетело мясо, притом бесплатное, значит надо его брать, зачем пропадать добру, в другой раз может и не прилететь. В этом случае женщины-колхозницы не правы, они поступили как собака на сене: и сам ни гам, и вам не дам. Но если брать во внимание добро и зло, то женщины правы. Они посчитали, что двумя птичками весь хутор не накормишь, так зачем лишать их жизни, пусть они живут и своим грациозным видом радуют людей. В этих двух противоположных мнениях есть добро и зло, я рад, что победило добро. Да Иван Савельевич и его семья никогда не голодали, у них всегда было что поесть. Позже, на эту тему я думал что, возможно, Ивана Савельевича охватил охотничий азарт. Так нет, охотником он никогда не был, а ружьё держал с целью самообороны. Так что я теперь и не знаю, что по поводу действий Ласуна думать. Надо заметить, со временем жизнь Ивана Савельевича пообломал, да так, что он стал на вещи смотреть другими глазами. Стал снисходительней относиться к людям, чаще начал заходить в наш двор, как бы родниться. Но даже в этот период отношения, между Иваном Савельевичем и моим отцом, я бы не назвал дружескими. Рядом на одной скамейке они никогда не сидели, о чём-то поговорят на расстоянии, вот на этом встреча и заканчивается. Должен сказать, что и моя мама, сестра Ивана Савелича, не очень к братцу благоволила. Видно с тех времён осадок остался, и отец его никак не мог пересилить, да и мама то же. Вот в этой главе я о Ласунах отзываюсь негативно, но если быть до конца честным, а я именно так и стараюсь писать, то однажды Ласунов я поставил в пример своим родителям, как людей хозяйственных и хороших родителей, которые своих детей никогда без ужина не оставят. Конечно, мои родителям было неприятно слушать такое сравнение, но я его сделал, и они это заслужили. Надо отметить, что это было уже перед моей армией, и я тогда уже не стеснялся говорить всем правду. Моё мнение такое. Не надо быть слишком прижимистым, а так же слишком расточительным, надо знать золотую середину. С Иваном Савельевичем мы прощаться не будем, так как я дальше о нём буду упоминать. Дальше напишу об их детях по старшинству.
ЯКОВ, СЫН ИВАНА И ЕВДОКИИ
Сын Ласунов, Яков Иванович, родился в 1926 году, учился в школе, а когда подошло время, пошёл в армию. Вернулся из армии, работал в колхозе, жениться как бы и не собирался. Но тут к нам в хутор приехала работать в школе учительница, Елена Михайловна, и закружилась, завертелась любовь у Яши с учительницей. Влюблённые решили пожениться, Яша об этом сказал дома, но родители его не поддержали, мало того они категорически запретили ему встречаться с ней. В семье Ласунов началась борьба между Яшей и родителями, главный аргумент родителей был, что она тебе не пара. Она ведёт себя безобразно, красит и пудрит лицо, не соблюдает христианских норм, то есть, ходит без платка и юбку носит выше колен, такая невестка в нашем доме не нужна. Яков стоял на своём и продолжал с Еленой Михайловной встречаться.
