Зазвонил телефон. Собака залаяла на него. Пит подошел к шкафу. Снял трубку и вернулся к дивану с телефоном в руке. Сел. У него все в порядке, собака тоже чувствует себя гораздо лучше. «I have a lovely young woman from Austria here».[72] И они беседуют об Анне. Анне Малер. Да. Маргарита выключила диктофон. Опять убрала блокнот в сумку. И диктофон. Она встала. Пит попрощался с собеседником. Маргарита сделала ему знак не прерываться. Она не хочет мешать. Но он положил трубку. Ей надо к Манон, сказала она. Может, потом они еще поговорят. Мужчина сидел. Смотрел на нее снизу вверх. Она пошла к двери. Она не выпила ни глотка воды, сказал он. С упреком. Она не хочет пить, вообще не хочет. Большое спасибо. До встречи. Пока. Пока. Она прошла прихожую. Закрыла за собой дверь. Сбежала по ступенькам. Старалась не броситься со всех ног. Не спасаться бегством. Закрывая ворота, посмотрела вверх. Пит стоял в дверях. Собака — рядом с ним. Оба глядели на нее. Она помахала рукой и пошла к машине. Открыла ее. Быстро подошла к задней двери дома Анны Малер. Марк сидел на кухне. Читал книгу. Не спит ли мистер Йозеф, спросила она. Нет. Ал не спит, он наверняка обрадуется гостям. Маргарита прошла через кухню в дом. Сумрачными комнатами — в спальню. Дверь открыта. Она постучала. Альбрехт заметил ее только тогда, когда она оказалась у кровати. Он лежал на спине. Смотрел в потолок. Он улыбнулся ей. Она сказала, что заглянула поздороваться. Она как раз от Пита. «Ah!» — произнес Альбрехт. Чем ему помочь, спросила Маргарита. Не нужно ли ему чего. Не передать ли что Манон. Старик улыбался. Молчал. Потом сказал, пусть она купит ему печенья. Определенного сорта. Швейцарского печенья. Фирма называется «Бальзен». Или как-то похоже. А печенье называется «кипфель». Его вообще-то пекут к Рождеству. Но ждать Рождества не хочется. «Couldn't afford to».[73] Он заговорщически улыбнулся. Манон вечно забывает про печенье. Или его Марк съедает. Будет очень мило с ее стороны принести ему этих кипфелей. Маргарита обещала. Попрощалась. Вышла. Уехала. Осторожно развернулась, чтобы не наехать на один из больших камней на парковке. Доехала по неровной дороге до Беверли-Глен. Свернула налево. Поехала дальше. Ей сигналили. Подрезали. Она ехала медленно. Смотрела вперед. Ей было трудно смотреть. Трудно осмыслить происшедшее. Реагировать. Так противно. Такой отвратительный тип. И эти его слова о любви. И эта фраза: «Если бы она была младше, а я — старше. Тогда бы!» Этот невозможный флирт. Почему не любить женщину, если любишь ее. Старую или нет. Старая женщина как воспоминание о былом очаровании. Минувшем. Все просто. Было. Получалось. Какое унижение. Эта фраза. А этот тип еще гордится. Тем, что в увядании увидел расцвет. Онанист паршивый. А Малер. Добрая душа. Ни разу не переступила его порога. Насквозь его видела. Наверняка. А теперь все могут говорит о ней что угодно. О мертвой. Придумывать любовные истории. Намеки. А сколько раз он повторял про красное вино. А до сих пор говорили только о мартини. Или же для Анны Малер существовали люди, с которыми она пила мартини, и такие, с которыми — красное вино. Но был ли человек, который восхищался ее творчеством? Безо всяких оговорок. Кто верил в нее. Дочь в Лондоне. Скорее всего. Хранительница воспоминаний. Но кто чтил ее за труд? Никогда ничего не доводила до конца. В Лондоне леди Фордайк при этих словах улыбнулась. Она очень хорошо играла. Была крайне одаренной пианисткой. Но когда они пытались играть вместе, вдвоем. Камерные пьесы. Они никогда не добирались до конца, так она сказала. Милая старая леди Фордайк. От нее ничего не слышно давным-давно. С тех пор, как она была у нее в больнице. В Лондоне. Сидела у ее кровати. А за месяц до того они еще встречались в кафе. Недалеко от вокзала Ватерлоо. В больнице она была без очков. Глаза блуждали по сторонам. Мутные. Леди Фордайк не знала толком, почему она в больнице. Но слух она сохранила. Слышать — большое для нее утешение, так она сказала. Разве не счастье для музыкантши до сих пор так хорошо слышать. И подняла вверх плейер. Двумя руками. Шуберт. Сонаты Шуберта. На звонок в ее лондонскую квартиру ответила дочь. Мама у них. За городом. Нет, там нет телефона. Она передаст ей привет. Наверняка ничего не передала. Да и неважно. А брат леди Фордайк, Эрнст Гомбрих? Он слишком занят, ответила ей его жена.
Вежливо. Но категорически. Нельзя мешать небожителям. Тоже неважно. И собственно. Собственно говоря, все ее предприятие глубоко отвратительно. Собирать излияния переживших. Копаться в них. Этот человек вел себя как на допросе. Как их изображают в кино и в детективах. Место, дата, присутствующие. Обвинение. Основание для допроса. Отвратительный. Иначе его не назовешь. Хотя. Потом она уже не боялась всерьез. Сначала — да, собака. У забора. Потом наверху. Когда он отобрал у нее диктофон, хотелось треснуть его. По физиономии. Ладонью, а потом — кулаком в живот, и смотреть, как он с хрипом падает. Она выехала на Сансет. Чуть не пропустила левый поворот. Чтобы в последний момент повернуть, пришлось притормозить. За ней взвизгнули тормоза. Загудели сигналы. Громко. Она быстро поехала вниз по Банди. Мужчина в машине, ехавшей позади, угрожающе жестикулировал.
* * *
Манон сидела на диване с телефоном на коленях. Чарли тасовала колоду карт. Линн расстелила на столе кинопрограмму. Манон улыбалась. Саркастически. Что такого натворила Марго? Пит совершенно вне себя. Маргарита стояла в дверях. Захотелось немедля повернуть обратно. Она не понимала тона Манон. Она спросила, а в чем, собственно, дело. Она не сразу попросила у Пита позволения включить диктофон. Не думала, что это такое уж преступление. Манон покачала головой. Нет. Нет. Пит звонил уже трижды. Он вот что говорит. Выражение лица у Манон было чрезвычайно скептическим. Он говорит, у него есть друг, который над ним постоянно подшучивает. А Пит — над ним. И в этот раз друг налил джин в бутылку из-под воды. «А real joke»,[74] — заметила Линн из-за стола. Так или иначе, а он, Пит, налил ей, Марго, стакан джина вместо воды. Он не заметил. И теперь она наверняка черт знает что думает о нем. Это правда? Маргарита села. Да. Перед ней стоял стакан с джином. Полный стакан. До краев. Но и вообще весь визит был очень странным. Зазвонил телефон. Пит. Манон передала Маргарите трубку. Он не знает, как ему добиться прощения, сказал мужчина. Он страшно сожалеет. Что она теперь думает о нем. И может ли она надеяться. Не могла бы дать возможность загладить вину. Он хочет пригласить ее на обед. На ланч. В тот ресторан, о котором они говорили. И она заодно сможет посмотреть работу Анны. Которая там выставлена. Завтра? Маргарита отказалась. Завтра у нее нет времени. Тогда во вторник. Во вторник в час. А потом она сможет зайти к соседям. Сможет поговорить с людьми, которые тоже знали Анну. Соглашайтесь. Пожалуйста. Маргарита сказала «о.к.». Она остановится у дома Альбрехта. Там они встретятся. Пока. Она повесила трубку. Посмотрела на Манон. Манон поджала губы. Действительно странная история, она не понимает Пита. Маргарита устала. На самом деле проще было сказать «да», чем настаивать на «нет». До вторника далеко. Все откладывается. В его дом она больше — ни ногой. Знает ли Манон, что Пит думает, что Анна его?.. Что? Любила? Манон рассмеялась. Даже закашлялась от смеха. Вот простофиля, пропыхтела она. Вытащила кислородные трубки из-под подушки, вставила их в ноздри и повернула вентиль кислородного баллона рядом с диваном. Анна и Пит. Просто умора. Анна всегда иронизировала над Питом. Линн спросила, что Марго хочет посмотреть. Никакого насилия, сказала Маргарита. Пес Пита и так уже многого добился в этом направлении. Она даже не знала, что может так испугаться собаки. Чарли посмотрела на нее. Она тоже боится собак. Но только больших. А маленькую собачку ей бы хотелось. Лохматую черную собачку. Но для этого у них должна быть квартира побольше. В такой маленькой квартирке, как у Линн, о собаке и думать нечего, сказала Манон. И почему ей не сдают карты? Они что, не играют? Чарли начала сдавать. Маргарита встала и подошла к Линн. Наклонилась рядом с ней над репертуаром кинотеатров. «Cinema Paradiso». Она слышала о нем. Говорят, хороший фильм. Он идет в Санта-Монике. Тогда потом они смогут еще сходить к морю, решила Линн. На пляж. На чьей машине они поедут? Маргарита настояла на своей. Ей так нравится водить. Они собрались уходить. Попрощались. Но бабушка и внучка уже углубились в игру. Линн шла первой. В машине сразу же сказала, что чувствует себя ужасно виноватой. Что ушла. Но она так счастлива хоть секунду побыть без ребенка. Она любит Чарли. Больше всего на свете. Маргарита сказала, что понимает. А без работы вообще никак невозможно. Она должна заниматься, чтобы сдать выпускной экзамен на своих курсах. Огромный материал. Но заниматься, когда рядом ребенок… Получается, только когда Чарли в школе. И ночью. Ночью все равно больше делать нечего. Что это за курсы, спросила Маргарита. Она будет библиотекарем, сказала Линн. Не может ли она помочь, спросила Маргарита. Ей нужно посмотреть архив Франца Верфеля. Он хранится в UCLA. Это вообще не проблема. Они могут это сделать прямо завтра. Она так и так там будет. Он и ехали вниз по бульвару Санта-Моника. Попытались поставить машину на Третьей улице. Потом нашли место дальше на бульваре. Дошли до кинотеатра. Купили билеты. Пошли выпить кофе в кафе-мороженое. Светит солнце. Немного ветрено. Свежо. Везде много народа. Они вернулись к кино. Говорили мало. Улыбались друг другу. Блестела скобка на зубах Линн. В кино Линн настояла на шоколадном мороженом и большом пакете попкорна. Иначе в кино нельзя. Они сидели в зале. Линн доставала из пакета зернышко за зернышком. Маргарита вытащила сразу пригоршню попкорна и потихоньку ела. Медленно. Скучный фильм. Сплошная болтовня. Маргарита сидела. Напоминала себе, что сидит в кино в Санта-Монике. Кадры на экране. Она перестала понимать, где находится. Это ощущение приходило и уходило. Надо было с ним бороться. Думать. Это напрягало. Все ей безразлично. Или она слишком устала. Сидела. Накатывала пустота. Поднималась из живота в грудь. Предчувствие тоски. Безграничной. Было бы легче, если бы главный герой не был так похож на Хельмута. Расставания в фильме так похожи на ее собственные. После кино они вышли на солнце. Маргарита была счастлива. Счастлива, что выдержала фильм. Что они теперь предпримут, спросила она. К морю. Пошли на пляж, сказала Линн. Тогда лучше в Венисе, решила Маргарита. Но не слишком ли это далеко. Нет, сказала Линн. Поехали туда. А поесть ты успела? — спросила она Маргариту. Они поехали в Венис. Остановились прямо на бульваре. У самой желтой линии. Пошли к набережной. Купили на углу по чизбургеру и уселись на траву под пальмами. Сразу за знатоками таро. Кругом люди. Все кипит. Смех и болтовня. Семьи возвращаются с пляжа. Тащат шезлонги и сумки-холодильники. Они смеялись. Растянулись на траве. Смотрели на пальмы в вышине. На большие клочья белых облаков на небе. Солнце уже низко над морем. Рассказывали друг другу, почему не выходят больше замуж. Маргарита — потому, что любит другого. Линн — потому, что ее муж принимал наркотики. Начал, когда Чарли было три года. То есть она так думает, сказала Линн. Конечно, он это скрывал. Но она полагает, что все возможно. И не надо ей больше никакого мужа. А уж если, то только очень заботливого. Но она волнуется за Чарли. Довольно ребенку и наследственности ее собственного отца. Дедушки Чарли. Маргарита лежала. Слушала. Вероятно, Линн полагает, что она в курсе этой наследственности. Не спрашивала. Ее бывший муж снова живет у родителей. Видеться с Чарли ему запрещено. Только в том случае, если он представит врачебное свидетельство о том, что полгода не принимает наркотиков. До сих пор такого еще не случалось. Поэтому Чарли пять лет не видела отца. Наверное, он и не знает уже, где она живет. Да это и к лучшему. Алименты платят его родители. Он дерется. Один раз напугал Чарли на пляже. Начал драку, потому что решил, что за ним следят. Это все кокаин. Но ребенку не понять. Манон — замечательная мать, сказала Маргарита. Ода, отвечала Линн. Это так. Но она, как только кончит курс, уедет из Л.-А. Хочет жить сама. Сама делать ошибки. Потом они сидели. Смотрели, как исчезает за горами солнце. Как горят оранжевые облака. Стало совсем свежо. Они пошли к машине. Маргарита поехала обратно к Манон. Линн и Чарли будут ночевать у нее. Маргарита вошла в квартиру вместе с Линн. Попрощаться. Ей надо спешить, сказала Манон. Опрыскивание. Все еще продолжается. Ей нужно скорее домой. Маргарита ушла. В дверях помахала Чарли. В комнате горят все лампы. Теплый желтый свет. Прислоненные к стенам картины — в тени. Обе женщины наклонились над столом. Глядят, что рисует Чарли. Маргарита ушла. Еще раз посмотрела на них в окно. Побежала к машине. Надо выяснить, где опрыскивают этой ночью.
