Но почему – были? Во сне она и сейчас летает. И тоже не удивляется этому ничуть, только думает: «Вот же! Все-таки летаю! Все-таки, значит, правда – могу!» Просыпается – и поверить не может, что это не по правде. Хотя – что есть правда? Может, жизнь как раз и есть сон? Все дело в том, что как назвать.
Так. Лишь бы не запутаться. Варя летала в детстве. По-настоящему. В жизни, которую принято считать не сном, а реальностью. Почти все полеты в реальности были связаны с лестницей в их подъезде. Она училась перепрыгивать через ступеньки. Через две – это ерунда, это с первого раза. Ощущение скорости, конечно, возникало. Но чувство полета – нет. Для этого двух ступенек мало. Чувство полета начиналось с четырех ступенек. Тогда лестничный пролет удавалось преодолеть в три прыжка. Держишься за перила – даже не то что держишься, а так: касаешься перил и слетаешь: хоп! хоп! хоп! И тело чувствует: летела! Оно самое! Как во сне! Легко!
Чтобы через пять ступенек – это приходилось тренироваться. Это уже был риск. Что-то можно было сломать, как сулили взрослые опытные люди. Говорили, что будет очень больно, если кости себе по собственной глупости переломаешь. Приятного мало, конечно. Но Варя так в детстве ничего себе и не сломала. Хотя – боялась. Но сквозь страх все равно старалась летать. Уж очень приятное чувство возникало, когда вниз по лестнице в два прыжка.
С портфелем в руке, ясное дело, много не напрыгаешь. Поэтому портфель Варя бросала вниз, а потом летела сама. И ничего им не делалось – ни портфелю, ни его хозяйке. Он даже ни разу не раскрылся, учебники и тетрадки так и лежали после всех рискованных кульбитов, не помявшись, не растрепавшись.
Короче, Варе везло. Несколько лет подряд она упорно летала по своей лестничной клетке. Вверх у нее тоже неплохо получалось. Но вниз – это полет, а вверх – преодоление. Четыре ступеньки – максимум. Пока ноги не выросли. Но когда ноги выросли, отпало желание летать. Впрочем, до этого еще далеко…
Схема такая: портфель – шварк! А сама: взлет-приземление, взлет-приземление; и вот лестничный пролет преодолен. И снова: поднимаешь и швыряешь вниз портфель, в два прыжка добираешься до него, и так далее. На улице оказываешься в самом боевом расположении духа и вприпрыжку бежишь в школу, наполненная энергией полета.
Но существует четко действующий закон: на каждого, у кого есть крылья или хотя бы стремление ими обзавестись, найдется тот, кто будет стараться эти крылья обломать. Вечное противостояние. Естественно, и на Варю нашелся крылодёр. Сан Васильна, или, коротко, Сан Василь, соседка снизу, квартира которой находилась прямо под квартирой Вариной семьи.
Сколько Варя себя помнила, столько помнила и Сан Васильну, круглую низкорослую старушку с узелком седых волос на макушке. Не помнить ее не получилось бы в любом случае: соседка напоминала о себе по несколько раз на дню. Всю жизнь, по несколько раз на дню! Хорошо тем, у кого крепкие нервы, они многое пропускают мимо ушей, не замечают, почти ничему не придают значения. У Вариных родителей нервы были – канаты. Они не реагировали ни на что! Старушка обращала внимание на любые звуки, раздававшиеся над ее головой. Слух у нее был отменный, как у сторожевого пса. Стоило пустить воду в ванну, как она уже звонила в дверь:
– Осторожнее с краном, если забудете закрыть, затопите нас!
– Не беспокойтесь, мы следим. Все под контролем, – неизменно отвечала мама.
Если Варя бежала по коридору, например, к телефону или на кухню, на зов родителей, реакция «нижней» оказывалась мгновенной:
– Купите себе и своей дочери мягкие тапки. Не забывайте, что внизу тоже люди живут. И эти люди заслужили покой.
Папа все удивлялся, как это у такой круглотелой сеньоры хватает сил взлететь этажом выше при первых же признаках грядущего беспокойства.
– Сан Васильна – гений быстрого реагирования. Всегда начеку, всегда в состоянии боевой готовности, – повторял он.
Конечно, и тапочки купили, и ковровую дорожку на пол в коридоре постелили, и воду в ванну набирали тонкой струйкой, и музыку слушали негромкую. И что особенно восхищало подросшую Варю в родителях – всегда были неизменно вежливы и приветливы с Сан Васильной. И Варю этому учили.
– Она – человек старше тебя. У нее наверняка жизнь была нелегкая, раз нервы в таком состоянии. Надо относиться с сочувствием и пониманием, – вот что слышала Варя от отца с матерью, когда вопросы по поводу укрощения нижней соседки становились особо невыносимыми.
Когда-то давным-давно они все вместе въехали в новый дом. Они друг друга не выбирали. Значит, судьба так распорядилась. А раз судьба, значит, надо принять и не обращать внимания. На этом настаивали старшие. И Варя, конечно же, старалась.
Ей было восемь лет, когда случилось с ней то, что она про себя называла Первым Несчастьем. Сначала, конечно, она не расставляла свои беды по порядку, это потом, уже повзрослев, определила – первое.
В подъезде повесили новые почтовые ящики. Они привлекали всеобщее внимание своим синим лакированным сиянием. Варя очень радовалась всему новому и в эти несчастные ящики просто влюбилась. Уходя из дома или возвращаясь, она останавливалась у ящиков и гладила их холодные дверцы. Не только она, но и все жильцы подъезда были довольны обновой. Один минус. Ящики повесили, а ключи к ним не раздали. Какой-то акт приемки работ должен был кто-то подписать, и уж потом… Хорошо, народ ждал. Привычный ждать народ был терпелив и непритязателен. Почтальоны разносили почту, а достать ее никто не мог. Тогда почта работала в полную силу: газеты, журналы, письма, открытки. Уже дня через три стало ясно: скоро корреспонденция не сможет влезать в переполненные ячейки. Взрослые дома как раз обсуждали эту проблему, и Варя предложила:
– Давайте я достану. Пальцем через дырочку подтолкну повыше, а из прорези вытащу.
– Да перестань. Еще палец застрянет, – отказался папа. – Дождемся уж ключа.
– Варькин палец не застрянет, – не согласилась мама. – У нее пальцы как раз для такого дела годятся: тонкие, длинные.
– Так я попробую? – спросила Варя.
– Нет, не надо, оставь, – велели родители.
Но Варе, конечно, не терпелось. Просто что-то зудело в голове, подталкивало хотя бы попробовать. Ну не выйдет – значит, не выйдет. А если получится, здорово ведь, правда? И потом: а вдруг там, в их ящике, не только газеты, а интересные письма? И на конвертах красивые марки? Она тогда старательно собирала почтовые марки, и родители сочувствовали ее увлечению и всячески помогали пополнять коллекцию. Тем более письма им приходили часто, из разных стран.
В общем, Варя тихонько вышла на площадку, на цыпочках почему-то спустилась к ящикам и тут же поняла, что не учла главное: ей надо было захватить с собой маленькую скамеечку, иначе не осуществить этот план. Рост мешал. То есть пальцем поддеть почту через дырочку – это она бы смогла, а вот вытянуть другой рукой газету за газетой – это уже никак. Она готова была отправиться домой за скамейкой, но сначала решила испытать, осуществима ли задумка в принципе. Она, не раздумывая, поддела пальцем газету из чужого, нижнего ящика. Она даже не собиралась ничего оттуда вытаскивать. Просто попробовала, как это получится. А получалось, кстати, очень даже легко. И вот в этот момент, когда она сосредоточенно разбиралась в техническом решении своего проекта, сзади послышался истошный крик Сан Васильны:
– Вот оно что! В подъезде завелся вор!
Варя инстинктивно дернулась – на вора посмотреть. И тут же поняла, что вор – это она сама и есть! Она так и застыла: с пальцем в чужом ящике. Сердце ее бешено билось.
– Я не вор! – сказала она сквозь стук сердца.
Ей даже дышать было трудно.
– Именно что вор! – торжествуя, провозгласила Сан Васильна. – Ты залезла в чужой ящик! Именно это называется воровство. И никак иначе! Там лежит чужое! Понимаешь? Чужое! И ты посмела покуситься на чужое! Это и есть воровство. По-хорошему, надо вызывать милицию, заводить дело. И тебя отправлять в исправительную колонию для трудновоспитуемых. По таким, как ты, тюрьма плачет!
Варе было восемь лет! Она знала, что надо жить честно, не врать, уважать старших, хорошо учиться и помогать всем, кто нуждается в ее помощи. Про тюрьму для себя она не знала ничего. Она стояла с низко опущенной головой, залившись краской стыда, не в силах преодолеть ужаса перед угрозами соседки.
– Я не воровала, – повторила она тихо.
Горло было стеснено подступающими рыданиями, она сдерживалась из последних сил.
– Это ты в милиции следователю будешь рассказывать. Вот достанут газету, снимут отпечатки пальцев, а они там есть, я – свидетель. И все. Вполне достаточно, чтобы отправиться в колонию. И родителям твоим будет хороший урок. Я их давно предупреждала, чтобы занялись вплотную воспитанием дочери. Они все улыбались. Доулыбались! Смеется тот, кто смеется последним! – эти слова соседка произнесла с особым нажимом, подняв голову, словно обращаясь непосредственно к Вариным папе и маме.
