Я тоже взял сырок, положил в карман. Кузьменок взял еще один.
– А этот – типа купим. У тебя копейки есть?
– Одни желтые.
– Ничего, наберем.
Мы пошли к кассе.
* * *
На сцену вышла Васковская из девятого «Б». Она была в школьной парадной форме – платье с белым передником, манжетами и воротничками. Наверно, ей так сказали одеться, раз она ведущая вечера. Остальные пришли в нешкольных шмотках.
– Продолжаем наш вечер интернациональной дружбы. Сейчас студент из Чада Дидье Брагда исполнит новый танец брейк-данс.
Я и Кузьменок сидели в углу, у стены. В школу мы пролезли через окно в туалете на первом: на вечера пускали только с восьмого класса.
Включилась музыка, на сцену вышел невысокий негр с короткой стрижкой. Он был в широких черных джинсах и красной кофте. Включилась музыка.
Я видел брейк-данс по телевизору, в программе «До шестнадцати и старше». Негр танцевал похоже, только не крутился на спине. Кроме него на вечер пригласили человек пятнадцать иностранцев из «технарей» и «учил» – негров, арабов и вьетнамцев. Перед этим два вьетнамца и вьетнамка пели песню, а два араба танцевали свой народный танец.
Дядя Жора в том году рассказал нам с Наташей, что у вьетнамцев любимое блюдо – жареная собака, и он его пробовал, когда ходил к другу в общагу четвертого училища. Сказал, что вкусно, похоже на курицу. Наташа скривилась и сказала, что никогда б не стала есть собаку, даже если б умирала от голода. Дядя Жора ответил, что она бы никогда не догадалась по вкусу, что это – собака.
Ряды стульев сдвинули к стенам. Началась дискотека. Иностранцы танцевали своим кругом, сбоку. Я и Кузьменок пристроились к пацанам из восьмого «А». Кузьменок ходил с ними в первый класс, но остался на второй год и попал к нам.
Был медленный танец. Вьетнамец танцевал с вьетнамкой, один негр пригласил Васковскую. Она уже переоделась в джинсы и сиреневую кофту. Он что-то говорил ей, она слушала и лыбилась.
В коридоре заорали. Я и Кузьменок вышли из зала. Директор и Тимур держали негра – того, который танцевал брейк-данс. Вокруг толпилось человек пятнадцать. Гурлович из десятого поднялся с пола. Из носа у него шла кровь. Он вытер ее смятым носовым платком.
– Он сам полэз, – сказал с акцентом негр. – Он сам полэз на мэнья. Я нэ выноват.
– Пошли, пошли. Раз не умеешь себя вести на дискотеке, то иди домой. – Директор подтолкнул негра к лестнице. – А с тобой… – он повернулся к Гурловичу. – Отдельный будет разговор. Чтоб в понедельник пришел ко мне в кабинет.
Математица громко зашептала в ухо «немке» Долгобродовой:
– В них что-то есть такое неприятное, не знаю даже что. Вот не могу себе представить, как наша девочка с таким вот может лечь в постель… А ведь рожают от таких, рожают. И что потом ждет такого ребенка в садике, в школе?
* * *
В глазке было лицо Кузьменка. Я открыл.
– Ты один? – спросил он.
– Нет.
– Пошли погуляем.
– Надо домашку писать по геометрии…
– Какая еще геометрия? Завтра спишешь на перемене.
– У кого?
– У кого-нибудь. Кто-то сделает обязательно. Бабы сделают.
– Ладно, пойдем.
– Ну, я на улице подожду. Сигареты есть? Если есть, возьми…
– Тихо ты!
Я прошел мимо почтовых ящиков, спустился на первый. Из-за двери кто-то выпрыгнул. Я дернулся.
– Что, сосцал? – Кузьменок заржал.
Мы вышли из подъезда. Небо над детскими садами было розовым. Солнце только что зашло. Кузьменок повернул к сто пятидесятому. Заревела сирена пожарной машины. Между домами мелькнули два красных «ЗИЛа» с мигалками. Я глянул на окна Колиной квартиры.
– А где твой этот «Шурик»? – спросил Кузьменок.
– Откуда я знаю? Может, дома, может, нет…
– И насрать. Все очкарики – сцули. Что, неправда?
– Он не сцуль.
– Конечно, сцуль. Я знаю…
На остановке стоял Андрон, курил сигарету с фильтром.
– Попроси у него сигарету, – сказал Кузьменок.
– Не даст.
– Попроси. Что, сцышь?
– Сам попроси.
– Я не хочу курить.
– И я не хочу.
С Зеленого Луга ехал троллейбус.
– Поехали в город, погуляем, – сказал Кузьменок.
– Что там делать?
– Увидишь.
– А у тебя талоны есть?
– Нету. Какие талоны? Ты что, боишься контролера?
Мы зашли в троллейбус. Андрон остался на остановке. Он глянул на нас, бросил бычок на тротуар, растоптал ботинком.
– Выходим, – сказал Кузьменок.
– И куда потом?
– На Советскую. Туда, где трест.
– Какой трест?
Кузьменок не ответил. Троллейбус остановился у Быховского базара. Мы выскочили, перебежали улицу и пошли вдоль ограды парка Горького. Раньше там были карусели и «Чертово колесо», но потом все убрали, а в том году сделали новый парк, на другой стороне Днепра, у ДК «Химволокно». В старом парке остался летний театр.
– Знаешь, куда мы пойдем? Там туалет есть с дырками. Когда бабы ходят в туалет с дискотеки в тресте – там все видно…
– Не в тресте, а в клубе девятого стройтреста…
– Все пацаны зовут его «трест». Что, пойдем или сосцал?
– Кто сосцал? Я не сосцал.
– Главное, чтобы сегодня была дискотека.
Мы поднялись по каменной лестнице – ее построили два года назад, вместе с памятником на Советской, к сорокалетию освобождения Белоруссии.
Окна клуба не светились, и музыки не было слышно. Дрожало пламя вечного огня под скульптурой бабы с крыльями.
– Нет дискотеки сегодня, – сказал Кузьменок. – Это плохо. Не подглядим за бабами. А ты знаешь, как работает вечный огонь? Почему он все время горит и не тухнет?
– Там труба, и подается газ. Как в газовой плите.
– Много, наверно, газа надо, да?
– Наверно.
– Ладно, пошли в ГУМ, раз приехали в город. А вообще, в тресте по субботам на постоянке дискотеки. В другие дни бывают тоже, но в основном в субботу. Здесь банды собираются со всех районов, п…тся. Рабочий тоже ездит. И я поеду за район – с восьмого класса. Мне уже сейчас предлагали пацаны, но я сказал им, что с восьмого класса.
* * *
– А где твой друг? – спросил тренер.
Я пожал плечами.
– Ладно, не страшно. Главное, чтобы тренировок не пропускал, а день рождения можно и пропустить.
Мы сидели в квартире тренера – человек десять пацанов: одни на креслах, другие на диване и на стульях. Вчера был день рождения Волкова, и тренер предложил собраться у него, чтобы отметить. Сказал, что в его группах так делают всегда.
По средам тренировок не было. Тренер встретил нас на остановке у «Товаров для мужчин». Мы зашли в «Космос», купили в кафетерии два торта и две трехлитровые банки апельсинового сока.
Тренер жил на втором этаже точно такого дома, как наш, тоже в двухкомнатной, только одна комната была проходная. Он сказал, что отправил жену и малого к соседке – «чтоб не мешали».
Я сидел на стуле у окна, под открытой форточкой. Во дворе пищали дети, лазили по турникам, валялись на сухой прошлогодней траве.
– Вообще, бокс – это интересно, потому что зрелищно, – говорил тренер. – В спорте все как в жизни. Если штангист, то как он к штанге подходит… – Тренер встал, опустил плечи, расслабил руки, сделал два шага. – Так и в жизни все делает: в магазин ходит и все другое. А боксер – наоборот, всегда подвижный, я бы даже сказал, грациозный. Знаете такое слово? Понимаете, что оно значит?
Некоторые закивали. Я взял с тарелки свой кусок торта, откусил, отпил сока из белой чашки с волком и зайцем из «Ну погоди!».
– Я помню, был однажды на соревнованиях, – продолжал тренер. – Первенство Белоруссии среди студентов. Многие нормальные боксеры учатся во всяких институтах, но были там и просто пацаны-студенты. Эти толком не тренировались никогда. И выставили одного за наш пединститут. Он из деревни парень, сам большой, здоровый. Весовая категория – восемьдесят пять килограммов. Ну и, в общем, вышел он на ринг – ни стойки не знает, ничего. А соперник вокруг него двигается, бегает, готовится ударить. И пацан колхозный этот вдруг берет, отводит свой кулак – ну, как в деревенской драке – и со всего маху ему бьет. Этот – в нокауте. Зрители тогда просто сцали со смеха. Хотя бывает и несмешно. Я знаю боксера, Вову Криптовича, – он на ринге человека убил…
– И его посадили? – спросил Литвиненко.
– Нет, а за что? Он же ничего не нарушал, все делал по правилам. А у соперника оказалось слабое сердце… Вообще, бокс – да и любой, в общем, спорт – всегда поможет в жизни. Я не говорю про всякие простые вещи, типа драки там, за девушку вступиться… – Тренер посмотрел на нас. – Это все само собой. Я сейчас про другое говорю. Например, мне в армии намного было проще. Я закончил наш пединститут, исторический факультет. Кафедры военной не было, и меня потом забрали в армию, уже после диплома. И прямо в «печи», под Борисов. Слышали вы, что такое «печи»? Это – самое херовое для службы место. Да и вообще… Режим, само собой, все прочее. В шесть часов – подъем. А я учился во вторую смену все пять лет, у меня подъем был в десять. Так что можете себе представить…
