Стоило этим словам вылететь у него изо рта, как ощущение непобедимости сразу испарилось. Оскорбление могло оказаться настолько серьезным, что… вдруг эти дикари воспылают местью, и их честь потребует, чтобы они вернулись и закололи наглеца, осмелившегося оскорбить их мать? К счастью, с их английским они, похоже, не поняли, что он там кричит. Зато пожилой итальянец рядом с Джеффом, по-видимому, оказался ценителем бранной речи, так как он одобрительно похлопал его по плечу, восклицая: «Брависсимо! Брависсимо!»
Начинающие преступники, перепуганные и вконец сбитые с толку, явно страшась линчевания куда больше, чем Джефф — клановой мести, ускользнули восвояси — безвредные, нищие, пришлые и катастрофически малочисленные.
Неподалеку ошивались несколько высоких негров, торговавших поддельными сумками «Прада». По их флегматичной медлительности было не понять, на чьей стороне их симпатии. Возможно, они были солидарны с бедными славянскими братьями, на которых мог обратиться слепой гнев толпы. Или же, напротив, радовались шансу подчеркнуть — пусть даже и пассивно — свою относительную законопослушность в том смысле, что продавать из-под полы бездарные кожаные фальшивки, быть может, и не очень законно, но сами они в целом честные торговцы, стартующие в деле, которое однажды может превратиться в благородный розничный бизнес.
Тем временем Джефф вышел на Рива-Дельи-Скьявони, или на набережную, как он тут же пляжно ее про себя окрестил. Она была забита туристами и предназначенными для них киосками, но уже через сотню ярдов стала приятно пустынной. Вид на море или на канал — Джефф не был уверен, где тут одно переходит в другое, — заслоняли огромные яхты: «Экстазея», «Нептун» и «Морской бриз». Последнее название особенно подчеркивало полное его отсутствие в природе. Город безропотно пекся в безветренном зное.
Наряду с национальными павильонами в Джардини, Арсенал был еще одним ключевым объектом биеннале. Здесь выставлялись работы художников со всего света, отобранные директором биеннале и объединенные — по идее — той или иной темой. То, что эту тему из явно случайного подбора экспозиции невозможно было вычленить, отнюдь не умаляло впечатления — по крайней мере, для Джеффа. Здесь было на что посмотреть: живопись, инсталляции, фотография, видео, скульптура (или что-то в этом роде), и даже, что удивительно, отдельные рисунки. Джефф прогулялся по всем залам, вбирая в себя все подряд — несмотря на то что внутрь, по большей части, ничего не проникало. Он смотрел на закольцованное видео ребенка, играющего в руинах разбомбленного города (Белграда, как оказалось), целых пять минут, пока понял, что тот пинает не футбольный мяч, а человеческий череп.
Еще через пару минут он углядел боковым зрением снимки загорелой обнаженной плоти. Порнуха! — тут же услужливо подсказал мозг. Современное искусство замечательно хотя бы потому, что грань между ним и всеми теми вещами, которые обычно помечают надписями «Только для взрослых», «Сексуально откровенные сцены» и грифом XXX, становится все более зыбкой. Однако на поверку это оказалось полной противоположностью порнухи. То были полноцветные снимки женщины, занятой произведением на свет новой жизни. Море крови, весьма кишкообразная пуповина и, наконец, перепачканный и скрюченный крошка-инопланетянин. Уф! Вообще на такое следует наложить вето. Эти изображения были совершенно безнравственными. Они могли навек отбить охоту к сексу. Да и не только к сексу. Они могли навек отбить охоту жить.
Стоит ли говорить, что эти снимки — как и вообще все выставленные здесь фотографии — были размером с «Плот „Медузы“»[89]. Ну и пусть это всего лишь снимки парня, онанирующего в кожаном кресле в Цюрихе; или недоеденный магазинный сэндвич с яйцом и салатом, брошенный на автобусной остановке в Стокгольме; или бабушка художника, уныло толкающая тележку по рядам дешевого супермаркета в Барнсли. Увеличь их до исполинских размеров, и они будут выглядеть — да, если честно, полной хренью, но при этом, как ни странно, искусством.
Как и в Джардини, здесь тоже встречались, обменивались приветствиями, сравнивали впечатления — кто где успел побывать с утра, кто после чего проснулся. Никогда не склонный к амурным откровениям, Джефф ничего сейчас так не хотел, как кричать во все горло о своей победе и хвастаться своими похождениями, но каким-то чудом он сумел сдержаться. Все, кого он встречал, пребывали в состоянии еще более глубокого, чем день назад, похмелья, а некоторые уже успели понабрать бесплатных каталогов, сумок и футболок. Самые предприимчивые даже разжились бесплатными бутылками «Асахи»[90], которое раздавали в стратегически расположенных точках экспозиции прямо из набитых льдом чанов.
Возлегающий на подушках и красно-оранжевых коврах под мельтешащей неоновой свистопляской Скотт Томсон призывно помахал ему рукой. Поскольку все остальные почтительно обходили это место или осматривали инсталляцию буквально на бегу, Джефф оглянулся по сторонам, ожидая увидеть спешащую к нарушителю спокойствия охрану.
— Давай сюда, приятель, тут можно, — воззвал Скотт.
Джефф подошел и с удовольствием приземлился на кучу мягких подушек, устремив взор вверх, на безумное хитросплетение неоновых реклам, светящихся перчиков чили, пластмассовых бананов и бог весть чего еще.
— Вот это ближе к теме, правда? Почти как «Горящий человек», — сказал Скотт.
— У них там тоже есть такое?
— Да, навалом, но куда лучше. А вдобавок еще и перформанс или что-то вроде того. По крайней мере, коктейль тебе точно дадут.
— И кто же автор?
— Джейсон Роудс[91]. А вся эта реклама…
— Да-да, что это? Марки мексиканского пива или что?
— Да нет. Синонимы женских гениталий.
Джефф снова уставился вверх, пытаясь выделить и расшифровать красные, синие и фиолетовые буквы: Дом-под-холмом, Тортилья, Hombre[92] (это что еще за черт?), Каток, Банк, Птичка, Грязная-резаная-рана (боже, что за урод такое придумал?), Вкусняшка, розовая Пантера… Там было еще не меньше сотни, но он уже и так все понял.
— И как это называется?
Скотт пожал плечами и протянул ему путеводитель, ткнув пальцем в название: Тихуанатанжершанделиер[93].
— Язык сломаешь!
— Ну вот, ты только что изобрел еще один синоним.
«Что забавно, как раз сегодня ночью…» Джефф этого не сказал, но его лицо, по-видимому, и без того излучало некую нескромную радость бытия.
— Тебе знакомо выражение «как кот, объевшийся сметаны»? — спросил Скотт, задумчиво глядя на него.
— А что такое?
— А то, что именно так ты сейчас и выглядишь. Не припомню, когда в последний раз ты был таким счастливым.
— Я и не был таким счастливым уже сто лет, — ответил Джефф, которому Скотт сейчас нравился больше, чем когда бы то ни было. Он бы с удовольствием развил эту тему, но как раз настал момент проверить, не явился ли источник его счастья на первое из их потенциальных рандеву. Он встал и, улыбнувшись на прощание Скотту, удалился. Теперь, когда первый лед был сломан, инсталляцию постепенно заполнял народ, устраивавшийся на подушках, чтобы отдохнуть и поболтать.
Он прождал Лору у кассы до десяти минут третьего, надеясь, что они смогут вместе расслабиться в неоновом гнездышке Тихуанатанжершанделиера. Потом подождал еще десять минут. Она не появлялась. Он был уже готов нырнуть обратно в недра Арсенала, как вдруг заметил в отдалении все тех же негров, торгующих своей поддельной «Прадой», невзирая на палящий зной. Даже здесь они пытались всучить прохожим свой товар. Какая завидная настойчивость… и оптимизм. Какой смысл продавать сумки, когда их тут повсюду даром раздают? И однако же люди их покупали, по крайней мере, проявляли интерес, вступали в переговоры по поводу цены, качества и скидок на оптовые (больше одной) покупки. Кругом толпилось множество людей, фотографировавших и снимавших на видео счастливых продавцов и их потенциальных покупателей. В конце концов все стало ясно. Африканцы тоже были произведением искусства, живой инсталляцией, имитацией внешнего мира, точно так же, как их сумки были имитацией оригинальных «Прада» и «Луи Виттон», поднимая тем самым ряд животрепещущих вопросов о подлинности и ценности вещей, об обществе потребления, эксплуатации и многом другом, что так вот с ходу и не разглядеть. Порнография, оказавшаяся рождением ребенка; футбольный мяч, оказавшийся черепом; коммерция, оказавшаяся искусством. Сегодня все было не тем, чем кажется. И хотя Джефф, казалось, был совершенно поглощен художественным концептом африканцев и их сумок, по сути, это было симуляцией и маскировкой, попыткой скрыть — от себя и ото всех, кто мог бы за ним наблюдать, — тот факт, что он просто надеялся дождаться Лору. Однако в конце концов ему пришлось смириться с тем, что она, похоже, не придет, и, бросив по сторонам последний взгляд, вернуться внутрь.
