Прием был устроен эффектный, надо отдать чертовке должное.
Видно, не забыла меня, видно, крепко застрял я в ее душе, раз так расстаралась.
Как-то, правда, усохла она за эти годы… потеряла былой лоск… и упругость… Похоже, непростую борьбу пришлось ей выдержать, чтоб заполучить такого выдающегося мужа!
Интересно, каким же заключительным выстрелом добила она его? Слабо верится, что его можно было бы поймать в сети сообщением о внеплановой беременности…
Он сидел в своем кресле. Отчего-то я сразу догадался, что это его любимое кресло — так уютно-расслабленно он в нем расположился. За эти годы он почти не изменился — та же величественная осанка, та же роскошная шевелюра, наполовину тронутая сединой, тот же благородный профиль, те же бледные, холеные руки…
Толпа собралась весьма разнородная, экзотическая даже на первый взгляд.
По какому принципу в субботний вечер они приглашают гостей, я так и не смог постичь.
Это походило на слет многокрасочных птиц — так несуразно хаотично выглядели собравшиеся за столом одинокие разновозрастные дамы, непрерывно лопочущие про искусство. Между собою явно не слишком знакомые, но отчего-то все на один лад возбужденные, перебивающие друг друга и строящие мне глазки.
Чертовка дирижировала этой стаей, и вид у нее был торжествующий. Со стороны же все выглядело достаточно комично.
Я старался быть куртуазным, отвечая на многочисленные бессмысленные вопросы и стремясь — ненавязчиво — обратить на себя внимание одного-единственного необходимого мне здесь человека. Но нам так и не дали возможности пообщаться — за весь вечер обменялись лишь двумя-тремя незначительными фразами.
Он так и просидел в своем любимом кресле, потягивая привезенное мною нежное, бархатистое вино, раскрывающее тонкий ароматический букет белых цветов и вяленых фруктов, и отстраненно смотрел на окружающих своими огромными грустными глазами.
И такая вековая печаль сквозила в этом глубоком взгляде, что до меня постепенно дошло: он устал от суеты; возможно, он осознал, что совершил ошибку; он несчастен, наконец! Да, именно так — он трагически несчастен в этой своей новой жизни.
И мне вдруг нестерпимо остро захотелось дотронуться до него.
— Вы курите, профессор?
— Уже нет, бросил в прошлом году.
Осечка.
— Вам нужна компания? — следом за мной вышла Галина — одна из подружек чертовки и самая тихая из присутствующих дам, чем-то напомнившая мою давнюю знакомую Зину. Она весь вечер отмалчивалась, а тут решила, вероятно, откорректировать свою оплошность. Пока мы курили, она не закрывая рта щебетала, позволяя мне, таким образом, поразмыслить.
Итак, мой план срывается. До цели, казалось бы, всего несколько шагов, но как говорится в известной русской поговорке — близок локоток, да не укусишь. И рассекретиться нельзя: чертовка бдит, стойко стоит на страже собственных интересов! Если узнает истинность моих намерений, еще неизвестно, как поведет себя. Вот и приходится изображать безумную светскость и якобы заинтересованность всей этой пустой трепотней. Как же мне к нему подобраться? Сам он вообще не проявляет никакой заинтересованности, даже вопросов не задает. Просто наблюдает за всем со стороны… Или нет — сверху, с высоты своего полета.
И вдруг:
— Жерар, я могу вас попросить о любезности?
Ну, наконец-то!
— Конечно, профессор, разумеется!
— Не могли бы вы проводить до метро нашу племянницу Анечку? Поздновато уже.
И это все? Больше от меня ничего не требуется?
— Почту за честь, профессор, у вас прелестная племьянница.
Боже, зачем я это говорю, надо как-то воспользоваться моментом!
— Э-э-э…
— Огромное спасибо. Приятно было познакомиться.
Момент упущен. Слишком много глаз, ушей, чужеродных лиц… Не ожидал я такого количества людей. Не предусмотрел. Ошибка. Потом, не скоро сориентировался на месте. Снова ошибка. Позволил себя уболтать. Пирогами зачем-то набился… на нервной почве, не иначе… теперь изжога будет мучить всю ночь… И главного так и не сделал, самого главного, черт! Во всем она виновата — чертовка…
Что за погода такая мерзопакостная! Опять хочется в туалет… Постеснялся зайти перед выходом. Не то чтобы постеснялся, просто, по чести говоря, был излишне взволнован.
Когда меня попросили проводить Анну, не до туалета уже было.
Хорошо, что Мадлен напомнила про зонт. Из нас троих он был сейчас только у меня.
Ко мне Анна заходить отказалась. К себе тоже не пригласила, хотя, казалось, все шло к этому: по дороге к метро она откровенно флиртовала и беззастенчиво прижималась ко мне. Буквально предлагала себя, и я чуть было не поддался. Дома ждала пустая чужая постель, и завершить столь неудачный вечер в объятиях весьма очаровательной особы в какой-то момент представилось весьма заманчивым. Настаивать я не стал, хотя ее отказ показался мне нелогичным.
В Санкт-Петербург пришлось лететь уже на следующий день — без меня не решался ни один постановочный кадр. К счастью, дождь унялся, стояла прохладная, но солнечная погода, и нам удалось, несмотря на сжатые сроки, осуществить все запланированное. Я даже переиграл по ходу съемок пару сцен, в которых драматическое объяснение главных героев на Аничковом мосту достигло из-за коварства героини такой степени накала, что мне самому захотелось сбросить ее вниз, в студеную воду. Еле сдержал свою разбушевавшуюся фантазию и режиссерскую волю — негоже отрываться на беззащитных актерах!
Эти четыре дня оказались чрезвычайно плодотворными. Съемочная группа должна была потом лететь в Алматы, но я, никому ничего не объясняя, решил ненадолго вернуться в Москву, дабы предпринять еще одну попытку. Проигрывать я не привык. Ошибку надлежало исправить. Игра стоила свеч.
Зацепкой служило мое обещание позвонить Анне. Она, по моим расчетам, и должна была стать связующей нитью между мной и ее ускользающим дядей. Я же видел, что интересен ей. Наверняка она ждет моего звонка и продолжения общения. Однако следовало подстраховаться, поэтому я сделал предварительный звонок из своего гостиничного номера в Питере.
— Анна? Добрый вечер. Это Жерар. Как поживаешь? Сomment vas-tu?
— Зa va bien! — откликается бодро. — О, tres bien!
— Очень рад, — говорю приветливо и зачем-то докладываю: — Я улетал в Питер, сегодня вернулся, — лгу беззастенчиво. — А как ты?
— А я никуда не улетала. Писала статью.
Так мы коллеги? Это может упростить задачу. Надо ее прощупать.
— Статью? Какую? Куда?
Охотно рассказывает о своем интервью для какой-то еженедельной газеты. Это мне неинтересно. Имеет смысл применить таран.
— Что ты делаешь завтра? — спрашиваю напрямик.
Девушка отчего-то конфузится: что-то невнятно кряхтит на том конце провода, чем повергает меня в легкое недоумение. Наконец справляется смущенно, что конкретно я имею в виду.
— Мы могли бы поужинать вечером?
Ну же!
— Я должна подумать, — старомодно отвечает она.
Значит, я еду в Москву.
Итак, план следующий: завтра я соблазняю Анну и затеваю с ней концентрированный роман. Послезавтра в идеале мы вместе приглашаем ее дядю в ресторан и там уже абсолютно расслабленно беседуем. Он наконец заинтересуется моим родом занятий и кругом интересов, а я расскажу о своей картине и невозможности представить ее на МКФ из-за глупой чиновничьей неувязки. Он пообещает мне свое покровительство. Шерше ля фам!..
— Алло, это Жерар. Сomment vas-tu? Ты освободилась? Поужинаем?
Ответ звучит звонко и уверенно:
— Почему бы и нет?
Вот это другой разговор! Правильно выдержанная пауза всегда позволяет добиться нужного результата.
— Ну, тогда я сейчас к тебе приду.
Опять недоумение на том конце провода. Или беспокойство?
— Ну да. Я принесу бутылочку вина, ты приготовишь ужин. Какое вино ты предпочитаешь?
Опять молчание. Может, она больна? Или… живет не одна? Об этом я как-то не подумал.
А вдруг и вовсе замужем?
— Алло! Ты здесь?
— Да-а-а-а…
— Есть проблемы?
— Ну… Да…
— Этические?
— Гастрономические!
Не совсем понял, что это. На всякий случай предлагаю перенести наше свидание на мою территорию. У Максима в холодильнике я нашел отварную картошку и две котлеты. Для скромного ужина вполне достаточно. Анна принесет вино на свой вкус, а я до ее прихода спущусь в магазин за сыром и пирожными — дамы обожают, когда их кормят пирожными. Ни одна не способна устоять! Кроме тех, кто на диете. Но Анна явно в хорошей форме. Надеюсь, в здравом уме. Во всяком случае, она не похожа на барышню, истязающую себя голодовками.
— Нет уж, лучше ты приходи ко мне, — говорит вдруг Анна. Какая же она противоречивая и непоследовательная! Значит, действовать придется решительно и безапелляционно. Хотя это и не в моем стиле.
