– Кажется, вы правы, – согласился я. – И вообще, что это за номер такой?
– Иногда в Нью-Йорке так бывает.
– Правда?
– Да. Давайте заглянем на Восьмую улицу, раз уж мы рядом, – предложила Беатрис.
– Давайте.
– Tally-ho! – воскликнула она.
Я удивленно уставился на нее.
– Вы крикнули «tally-ho»?
– Ну, вы же англичанин.
– Да. Но англичане так не говорят.
– А кто говорит?
– Никто.
– Да бросьте. Англичане так кричат, когда охотятся.
– Может быть, и кричали в двадцатых годах, но уже после войны это выражение совершенно устарело.
– Замолчите и не рвите мне шаблон!
Восьмая улица носила название Сент-Маркс-плейс, и Беатрис сказала: «А, ну конечно», как будто сразу все вспомнила. Номер 44½ нашелся – дом с красной дверью и четырьмя звонками сбоку.
– И куда звонить?
– В верхний, – произнесла Беатрис так, словно это было очевидно.
– С чего вы взяли?
– В письме сказано, что это на верхнем этаже.
– А если номера квартир идут сверху вниз, и верхнему этажу соответствует нижний звонок?
– У вас какой-то чересчур усложненный способ мышления, – заметила она.
– Да, – подтвердил я.
– Я уверена, что нам нужен верхний звонок.
Я подождал, разглядывая кнопку. Внезапно столкнувшись с необходимостью нажать на нее, я засомневался. Я решил подождать Кота, но передумал – и тут вспомнил кое-что очень важное, что избавило меня от неприятной миссии.
– Французское вино. Нужно купить французское вино, – сказал я.
– У вас нет вина?
Я похлопал по сумке, как будто там могла заваляться случайно забытая бутылка.
– Нет.
– Пойдете в магазин, – сказала Беатрис.
– Да. За вином, – добавил я.
– Сюда.
Через десять минут мы вновь стояли перед домом номер сорок четыре с половиной по Сент-Маркс-плейс с бутылкой вина в сумке. Я посмотрел на Беатрис, назвал себя трусом и позвонил.
Послышался щелчок, что-то зажужжало. Беатрис придержала дверь для меня. Я взглянул на нее, словно спрашивая: «Что дальше?», и она взглядом велела поторапливаться.
– Куда теперь?
Все мы резко глупеем, когда думаем, что другой гораздо лучше сумеет принять решение, даже если дело несложное.
– Наверх.
– А, ну да.
Мы добрались до верхнего этажа, и я постучал.
Дверь открыла женщина и произнесла: «О», как будто ждала кого-то другого, но все-таки улыбнулась.
– Здравствуйте, – улыбнулся я в ответ. – Извините, что побеспокоили, но, может быть, вы мне поможете.
– Что случилось?
– Это трудно объяснить, но…
– Если вы что-то продаете, не тратьте времени – я ничего не куплю.
– Нет, я ничего не продаю, я кое-что ищу, что было здесь спрятано.
– Вы Свидетели Иеговы?
– Нет. Я, по крайней мере, нет, – произнес я.
– А я атеист, – заявила Беатрис.
– А вы Свидетель Иеговы? – спросил я у женщины.
– Я иудейка, – ответила та.
– Если бы я верила в бога, то была бы иудейкой, – заметила Беатрис, как будто отвечала на вопрос в викторине.
Если я когда-либо и задумывался над тем, как разъяснить эту непростую ситуацию постороннему человеку, теперь все пошло прахом.
– Кстати, – сказал я, поддаваясь нелепости происходящего, – посмотрите-ка.
И я вытащил из кармана анкету, которую стянул в аэропорту.
– Вы обе наверняка обрадуетесь, узнав, что нацистские преступники, у которых еще нет гражданства или визы, должны раскаяться в своих преступлениях, прежде чем въехать в Соединенные Штаты. – Я показал им анкету и продолжил читать: – «В промежутке между 1933 и 1945 годами участвовали ли вы тем или иным способом в репрессиях, проводимых нацистской Германией или ее союзниками?»
– Что это такое? – спросила женщина.
– Анкета, которую нужно заполнить, прежде чем пересечь границу США. Вы посмотрите, какие замечательные вопросы.
– Вы испытываете трудности с общением? – прочла Беатрис.
– Обвинялись ли вы когда-нибудь в шпионских действиях или саботаже? – без энтузиазма подхватила женщина.
– Боюсь, что так, – сказал я. – Я думал, мне это сойдет с рук, но раз уж вы спросили напрямую, врать не стану. Я шпион. Кажется, легенда подвела.
Женщина посмотрела на меня озадаченно, но с улыбкой.
– Посмотрите-ка. – Я понимал, что пора заткнуться, но слова текли сами. – «Подвергались ли вы тюремному заключению или административному задержанию по обвинению в аморальном поведении?» Это что значит?
– Не делали ли вы что-нибудь неприличное, – объяснила Беатрис.
– Откуда вы столько всего знаете?
– Я много чего знаю, – ответила она.
– Послушайте, я вообще-то занята, – произнесла женщина, отступая в глубь квартиры, хотя любопытство помешало ей закрыть дверь. – Что вам нужно?
– Извините, – сказал я. – У вас, возможно, лежит кое-что для меня, ну или один человек вам кое-что оставил, чтобы вы передали мне.
– Никто ничего не оставлял.
– Ну или эту вещь спрятали в вашей квартире.
Женщина озадаченно помедлила.
– Заверяю вас, никто ничего в моей квартире не прятал, – проговорила она и осторожно – даже с неохотой – начала затворять дверь.
– У него есть письмо, в котором ему велят прийти сюда и принести вам вина, – выпалила Беатрис.
– Что?
Я полез в сумку и вытащил бутылку.
– Вот, держите.
Женщина взглянула на нее и вновь взялась за дверную ручку.
– Оно французское, – добавила Беатрис.
– С чего вы взяли, что я люблю французское вино?
– В письме сказано, что оно должно быть французское.
– В каком письме?
– Вы знаете человека по имени Томоми Ишикава? – спросил я.
– Томми кто?
– Это женщина.
– Напомните мне, я вам потом кое-что расскажу, – произнесла Беатрис.
Я замолчал и взглянул на нее, но на лице у Беатрис было написано «продолжай», и я продолжил:
– Томоми Ишикава была моим другом. Она умерла, но перед смертью оставила несколько подсказок, ведущих к разным вещам, которые она спрятала для меня. Я вроде как ищу сокровища.
Женщина нахмурилась.
– А я-то тут при чем?
– Покажите ей, что вы нашли в Брайант-парке, – велела Беатрис.
Я достал конверт и протянул женщине.
Пока она читала письмо и приписку, мы с Беатрис внимательно смотрели друг на друга, обмениваясь невербальными сигналами, которые были чуть выше моего уровня понимания. Женщина перевернула оба листка, заглянула в конверт и нахмурилась, задумавшись.
– Вы нашли это в Брайант-парке?
– Да. Я знаю, что письмо адресовано мне, потому что на конверте мое имя.
– Ваше? – Она нахмурилась. – Как будто из Диккенса.
Беатрис подавила смешок, и женщина, казалось, порадовалась непредвиденному успеху собственной шутки.
Теперь уже нахмурился я.
– Вообще-то изначально Бенджамин – еврейское имя, – заметил я немного свысока (хотя весьма смутно представлял себе подлинную историю своего имени).
– Слушайте, я правда не знаю, чем могу помочь, – заявила женщина. – Ломать голову над загадками мне некогда, но адрес, кажется, правильный, и у меня действительно есть пианино, и я люблю французское вино. Я вообще люблю Францию.
– Я живу в Париже, – сказал я.
– Я там тоже раньше жила, – добавила Беатрис.
– Правда? – удивился я.
– Потом расскажу.
Женщина посмотрела на нас и хотела что-то спросить, но удержалась.
– Можно взглянуть на ваше пианино?
Она покачала головой.
– Нет. Честное слово, там ничего нет. Никто ничего для вас не оставлял. Извините.
– Это могло случиться без вашего ведома, – настаивал я. – Оно здесь давно?
– Семь лет, – ответила она. – Я купила его у одной девушки из Вест-Виллидж, кажется с Чарлз-стрит. Она распродавала всю мебель.
Беатрис переступила с ноги на ногу.
– Миниатюрная девушка с длинными прямыми черными волосами и как будто азиатскими чертами лица? – уточнил я.
– Да. Я ее хорошо помню. Она была такая забавная. Мы долго говорили о разных вещах, только пианино тут ни при чем. Мы говорили про Францию.
– Это и есть моя покойная подруга, – объяснил я.
– Честно говоря, мне сейчас очень хочется сказать, чтобы вы уходили и не возвращались. Но благодаря вам вечер стал намного интереснее, и я желаю знать, правы вы или нет.
Я слегка улыбнулся, а Беатрис засияла в ответ.
– Я кое-кого жду, – продолжала женщина. – Я думала, что это как раз вы. Но, наверное, во Франции сейчас уже вечер. Давайте выпьем по бокалу вина и быстренько осмотрим пианино.
