Секретарь даже спросил:
— Почему Рав оказал этому сумасшедшему такую честь? Каждый второй сумасшедший еврей заявляет, что он Машиах.
— Машиах он или нет, — ответил Ребе, — я не знаю. Но я знаю, что он три дня не ел и что у него нет ни копейки денег.
41
Как всегда перед Песахом, розовое цветение сменилось желтым. Как всегда перед Песахом, к братьям Стэнли и Йоси Бергерам приехала из Бруклина их сестра Бонни. Как всегда, Йоси приготовил мит лоаф и большой салат из помидоров и лука. Только на этот раз он посыпал салат барбарисом. Винно-красные крупинки, попав на стружки лука, расплылись в сиреневые пятна, и Стэнли недоуменно, как кошка когтем, трогал их зубом тяжелой серебряной вилки.
Бонни год назад овдовела. Она смотрела в салат и рассказывала о духовности своей собаки. Собака после смерти Макса очень изменилась, и Бонни повела ее к знаменитому собачьему психиатру, доктору Сутнику. Доктор сказал, что беспокоиться нечего, собака переживает очень хороший период. Она состарилась и живет не столько за счет своих физических… — как же он это сказал, я даже записала на его визитной карточке, она должна быть в сумочке, где моя сумочка, Джо? Вот: „не столько за счет слабеющих физических сил, сколько за счет растущих духовных“. Он сказал, что в душе собаки воцаряется глубокий мир, это было видно по тому, как спокойно она сидела и как внимательно слушала доктора. Доктор сказал, что духовность собаки должна распространиться на нас. И я подумала: может быть, и мне обратиться к духовности. Ведь от моей физической жизни тоже ничего не осталось — сколько можно думать о расческе Макса с его волосами, я нашла ее в шкафчике возле кровати и не знаю, сжечь ее или похоронить, просто выкинуть нет сил. Может быть, мне надо начать ходить в шул и выполнять заповеди? Я пошла к раввину, доктору Гольдбергу, рассказала о визите к доктору Сутнику и спросила, не стать ли и мне религиозной. Доктор Гольдберг ответил, что религиозность — это хорошо, но не надо торопиться, изи-изи.
— Все доктора, профессора, — невнятно пробурчал Стэнли, жуя лук. — Нам не нужно столько докторов. Нам нужны простые люди, которые умеют работать, любят свою землю и свой народ. ГдеИдит? Почему она не пришла? — спросил он вдруг совершенно отчетливо, перестал жевать и посмотрел на Йоси.
— Где Идит? — спросила Бонни, и глаза ее прояснились, — почему она не пришла?
— Что-то с ее мужем, — ответил Йоси, не глядя на брата и сестру.
— Мне не нравится этот парень, — сказал Стэнли. — Он псих.
42. ИЗ ДНЕВНИКА ФРАНЦУЗА
О-ля-ля! Я смотрю на свою руку с авторучкой и не верю, что это моя рука. Любой сказал бы: обычная мужская рука с черными волосками. Но я-то знаю, что эта рука только что пожала руку человека, куда более великого, чем Наполеон. Историки напишут: „Рука Шимона Кальфы помогла Ави Фиамента повернуть штурвал всемирной истории“. Нужно заказать визитную карточку. А если уж заказывать визитные карточки — купить новый бумажник. В моем бумажнике, как в пите, все всегда смешивается: чеки на бензин, квитанции, деньги и записочки с парижскими адресами и здешними телефонами. Лучшие магазины кошельков — в Тель-Авиве. Придется ехать в Тель-Авив. Какая дрянь лезет в голову!
Постараюсь писать связно. Я только что вернулся с ночного урока, вошел в темную квартиру и споткнулся о рюкзак Жиля. Значит, Жиль пришел из армии, бросил в прихожей рюкзак и лег спать. У меня есть брат, но как я, пока не встретил Учителя, был одинок! О-ля-ля…
Сегодня Учитель, наконец, открыл нам, кто он. Все мы, его ученики, чувствовали, что это случится. Два месяца назад, на первом ночном уроке, Учитель прижал палец к губам и сказал: „Т-сс! Наша учеба — тайна. Иначе нечистые люди воспользуются нашей силой во зло“. Я поверил, но не понимал, пока мы не вылечили одного младенца. Врачи боялись за его жизнь. За жизнь младенца, я хочу сказать. Учитель велел нам взяться за руки, сосредоточиться на имени больного и попросить Всевышнего о его выздоровлении. Через неделю мы узнали, что благодаря нам младенец пришел в себя, жизнь его уже вне опасности, но врачи боятся, что он ослепнет. Учитель снова посвятил младенцу урок, а через неделю родители сообщили, что младенец видит, и его уже выписали из больницы. Учитель сказал, что это „наша“ сила, но мы-то знали, чья она. Недаром один сефард после урока поцеловал Учителю руку. Сефарды чувствуют эти вещи. Учитель заставил поверить даже русских, которые не верят ни во что. Месяц назад я провожал учителя домой после урока. За нами увязался Х. У крыльца мы остановились. Мне было грустно: здесь всегда бывают самые доверительные разговоры, а тут этот Х… Вдруг Учитель открыл нам, что его человек в Америке уже собрал сто тысяч долларов!!! Можно было бы открывать ешиву, но он хочет, чтобы все ученики получали по три тысячи долларов стипендии в месяц, а для этого ста тысяч мало.
— Как я хочу учиться! — воскликнул Х., услышав про три тысячи в месяц, а я был потрясен: за несколько месяцев Учитель внедрил своих людей в Америку и собрал такие деньги! Даже для гения это слишком. Учитель и сам намекал, что он не просто человек, говорил, что Ребе велел ему открыться, но он пока не решается. И вот, сегодня, наконец! Когда Учитель открылся нам, я еще раз понял, что меня вел Всевышний и все, что казалось поражениями и неудачами, было просто толчками, которыми Он направлял меня. Как глупы были мои угрызения, когда я вылетел из Сорбонны! Зачем мне диплом правоведа? Чтобы мать с важным видом раздала Денис, Марсель и Фортуне бежевые визитные карточки „Симон Кальфа, адвокат“?
А как я мучился, когда меня выгнали из колледжа! Ну хорошо, доучился бы я, проторчал бы пять лет в чужой мастерской помощником, а за это время три тысячи раз увидел бы сон, что я снова поступаю в Сорбонну. Через пять лет купил бы мастерскую на улице Пуркуа, заказал бы белые визитные карточки с черной надписью: „Симон Кальфа, оптометрист“. И зачем все это? Чтобы мать говорила Денис, Марсель и Фортуне: „Высшее образование не для него. Ну что ж, он хороший парень, по крайней мере, получил специальность и зарабатывает, гане боку[10]“ Что-то она скажет теперь. О-ля-ля!
И не зря я стал религиозным, не зря искал правды у этих негодных хасидов и нашел Учителя!
Теперь, когда Учитель открылся, он должен заказать черные визитные карточки с огненными буквами: „Ави Фиамента, Спаситель Мира“, а я закажу такого же цвета карточку „Шимон Кальфа, помощник Спасителя Мира“ и десяток пошлю матери в Париж — чтобы Денис, Марсель и Фортуна носили их на груди как амулеты от дурного глаза.
Только денег она все равно не даст. Это стыд, но я сказал Учителю правду: деньги у моей матери есть, но она не даст.
— Даже в долг, на короткий срок? — спросил Учитель, — пока не придут деньги из Америки? Нужно двадцать тысяч долларов, не больше.
— Не даст.
— Ничего, — улыбнулся Учитель, — у меня тоже есть родственники.
43
— Я прошу всего двадцать тысяч долларов. Если вы не поможете нам, вы больше не увидите своих внуков. И может случиться несчастье.
— Я подумаю. Я должен подумать.
Йоси Бергер вынул из коробки лупу с черной эбонитовой ручкой и положил ее по левую руку.
Десять лет назад они с детьми, своими и соседскими, построили во дворе домик на сваях. Это был их проект — его и Идит. Стэнли привез доски. Стоя в кузове трактора в шортах, овчинной жилетке и выгоревшей зеленой кепочке с длинным козырьком, он подавал детям вагонку и коробки с крепежом. Идит, с карандашом и списком в руке, проверяла, все ли привезли. Она сама составила этот список — сын оказался таким же бестолковым, как Йоси. А мать уже не выходила из дома. Последним в списке значился моток кабеля. Идит влезла на колесо трактора и оглядела кузов. Кабеля не было. Идит погнала дядю за кабелем. Стэнли поехал: он любил племянницу. Домик собрали за день. Уже потом настелили пол, навесили дверь, провели в домик электричество, поставили в углах клетки для хомяков и мышей, врезали замок, и всем детям роздали по ключу. И матери дали ключ. Идит положила ключ на одеяло и сказала: „Это, чтобы когда ты выздоровеешь, ты тоже смогла приходить в наш домик“. И выбежала из комнаты.
— Всего-то десять лет прошло, — сказал себе Йоси. Вторую, легкую и любимую лупу он, прежде чем положить справа, как всегда взвесил в руке. Эта лупа, с полированной ореховой ручкой, была еще дедовская. Отец не собирал марок. Отец собирал призы сельскохозяйственных выставок, а Стэнли — трактора, обувные машины и убитых врагов, имен которых не знал.
Йоси, как дед, работал на почте и испытывал те же, что дед, муки коллекционера, приставленного к предметам своей страсти и не способного ими обладать. Хотя, наверное, в дедовские времена почтовик мог запросто попросить у пришедшего за письмом конвертик с интересной маркой.
