— Значит, свободный художник. Круто. И большой у него гараж?
— На ваше усмотрение. Это метафора. Образ.
— То есть гараж маленький?
— Вы меня слушаете? Я говорю, что его размеры — не физические. А каково мнение вашего шефа о моей книге?
— Он еще не читал. Он редактор. Сначала читаю я — и составляю краткий конспект. Тогда Дуайт решает, стоит ли читать книгу.
— Вы шутите?
— Нет, такая у нас практика.
— Я в шоке.
— Еще один вопрос. Второй афоризм.
— Что?
— Он очень похож на Шестой. Может быть, Шестой убрать?
— Скажите Дуайту, что я буду завтра, в середине дня, в Финиксе и что хочу поделиться с ним кое-какими серьезными соображениями. Вы нашли название отеля?
— Я его куда-то записал…
— «Адванта» получает прибыль?
— Мы выпускаем книги. Доходы — это второстепенное.
— Это-то меня и пугает.
Я решаю, что звонок Линде может подождать. Чем ты обязан женщине, после того как переспал с нею? Всем. Ты был внутри ее тела. Касался лона. Единственный вопрос — заставит ли она тебя расплатиться по счету, не захочет ли погашения долга. Слава богу, большинство не хотят. Но я всегда опасался, что Линда однажды потребует полную стоимость. Разумеется, это вовсе не значит, что мне и впрямь придется платить, — это значит, что придется оставить человека неудовлетворенным. Но я смогу. Я уже проделывал это с другими. Ты превращаешь персональный долг в коллективный, социальный, которым занимаются церковь и правительство. А еще можно применить рефинансирование или погасить долг в рассрочку, в течение нескольких веков.
Я, не разуваясь, ложусь вздремнуть. Это не столько сон, сколько паралитический транс. Азиф ошибся — я прекрасно сознаю, что не отдыхаю. Вижу во сне нечто абстрактное — какие-то разноцветные линии, которые тянутся до самого горизонта. Гигантская настольная игра. Фигурки точно такие же, как в «Монополии», — пушка, ботинок, шотландский терьер, утюг — но все они плавают над доской, точно мусор в космосе. Каждые несколько секунд мелькает тонкий синий луч лазера, и очередная фигурка превращается в пепел.
Проснувшись, я иду в ванную и полощу горло. Внутренняя поверхность щек кажется иссушенной и ободранной. Я щупаю лоб. Ни горячий, ни холодный — на ощупь как бумага, без температуры. Мне нужны витамины. Ферменты. Их недостаток ясно отражается на коже. Я обычно легко загораю, но сейчас мое лицо едва виднеется в зеркале.
Единственная хорошая новость — пришла моя кредитка. Ее подсунули под дверь, когда я спал. Судя по всему, вора нашли. Я — снова я, и ничего лишнего. И в первую очередь куплю себе новую обувь, на это у меня есть целый час — редкая роскошь. Если верить автобиографии Пинтера, он спит по четыре часа в два приема — с десяти вечера до двух часов ночи и с десяти утра до двух часов дня — а обедает в три. Он пишет в своей книге, что все люди именно так и жили до наступления эры сельского хозяйства, хотя и не приводит примеров. Так типично. В менеджменте людей привлекает побудительное утверждение, а вовсе не опробованная гипотеза.
Я звоню Пинтеру, чтобы подтвердить свой визит и получить инструкции. Отвечает Маргарет — его так называемая сожительница. Пинтеровское презрение к браку проистекает из веры в мужскую полигамию, которую сам он не практикует исключительно потому, что это незаконно, — хотя и не вычеркивает из планов на будущее. Может быть, когда Пинтеру стукнет сто, законы станут немного лояльнее.
— Сэнди охотно за вами заедет, — говорит миссис Пинтер. — Он купил новую машину и горит желанием ею похвастаться.
— Прекрасно. Очень хочу посмотреть ваш чудесный дом.
— К сожалению, там сейчас ремонт. Мы ютимся в двух комнатах.
— Может быть, поужинаем в городе?
— Нет-нет. Сэнди должен питаться правильно приготовленной пищей. Он не доверяет ресторанам. Там перегревают продукты и уничтожают белковые цепочки.
— Когда он подъедет?
— Минут через пять, десять.
— Я думал, он обедает в три.
— В этом году — в два. Сэнди сделал поправку на летнее время.
Этот спектакль начинает меня раздражать; вообще, я весьма терпимо отношусь к разнообразным странностям, даже если вижу очевидную фальшивку. Один из выступавших в прошлом году на конференции — всемирно известный альпинист, который пережил клиническую смерть на Эвересте (всего на семь минут, а потом его оживили, но лишь после этого в мире бизнеса к нему возникло некоторое подобие интереса), — так вот, он носил меховые шлепанцы в сочетании с деловым костюмом и во время выступления непрерывно жевал жвачку. Пострадавшие от обморожения ноги еще могли послужить поводом для шлепанцев, но пузыри, которые он выдувал, были чистейшим эпатажем, рассчитанным на то, чтобы показать, что он играет по собственным правилам. Как и все умные люди, он понимал, что человеческие существа в массе своей не так уж интересны и поэтому можно немного выделить себя, время от времени изображая слабоумного.
Я откладываю чистую одежду, готовясь к визиту. Почему в номерах отелей так быстро образуется беспорядок — даже в тех случаях, когда ничего такого не делаешь? Все поверхности буквально требуют, чтобы их осквернили, — точно так же, как новая прическа вызывает желание ее взлохматить. Возможно, это порыв «присвоить» данное место, удалив из него ауру предыдущего жильца. Когда человек покидает номер отеля или кресло в самолете, то оставляет после себя измененный порядок молекул. Подозреваю, что в этом номере жила какая-нибудь буйная отпускная семья.
Пинтер стучит в дверь. Один раз. Воплощенная оперативность. Я выхожу к нему, в просторных брюках и синей рубашке, с испещренным пометками блокнотом, стараясь казаться крайне занятым.
— Вот мы наконец и встретились. Это такая честь. Прошу прощения за беспорядок.
— Мне нужно в туалет.
— Конечно. Вон туда.
Пинтер прикрывает дверь неплотно, и до меня доносятся звуки, которые странно слышать от человека с подобной репутацией, чьим лекциям я когда-то внимал. Бренчит держатель. Несмотря на пресловутую экономию и нелюбовь к лишним тратам, Пинтер не жалеет туалетной бумаги. Я ожидаю звук слива, но тщетно. Когда Пинтер выходит, мы обмениваемся рукопожатием — его ладонь абсолютно сухая, и я убеждаюсь, что он не мыл руки. Штудируя его книги, я уже убедился, что нет такого обычая, традиции или правила гигиены, от которого бы он не отмахнулся.
Пинтер садится на край кровати, не глядя на меня. Он маленького роста, лысый, но зато в ушах и ноздрях у него густо растут волосы, и выпирающий раздвоенный подбородок тоже покрыт шерстью. Его рот — длинный, безгубый полумесяц, точно на детском рисунке.
— Где пепельница? Или это номер для некурящих?
— Не беспокойтесь, датчики не настолько чувствительны.
— Здесь стоит датчик? Тогда лучше не надо.
— Я тоже покурю.
Пинтер достает кисет с табаком и сворачивает две неуклюжих сигареты.
— И зачем нужно все портить? Некогда Калифорния мечтала о свободе. А теперь нами управляют нытики, помешанные на здоровье. Вы знаете мое определение здоровья?
— Да.
— Посредственность, возведенная в идеал. Здоровье — вот причина наших болезней. То есть — постоянная забота о здоровье.
Однако ж он не ест в ресторанах, потому что там разрушают белки.
Пинтера трудно назвать социально приемлемым курильщиком. Он дымит, как индейский вождь, благоговейно закрыв глаза. Пальцы свободной руки сжимаются и разжимаются, точно рот у выброшенной на берег рыбы. Пинтер стряхивает пепел себе на пиджак и растирает розовым, как у новорожденного ребенка, пальцем.
— У меня праздник, — говорит он. — Вчера я подписал один крупный контракт.
Эта новость меня обескураживает — я думал, что Пинтер окончательно ушел на покой, и рассчитывал продать мое предложение, памятуя о его скверном финансовом состоянии.
— Это вообще-то конфиденциальная информация, но я терпеть не могу секретов. Меня наняла одна авиакомпания в Финиксе.
— Случайно не «Дезерт эр»?
— А вы о ней слышали?
Я киваю.
— Она конкурирует с той авиакомпанией, которую предпочитаю я.
Пинтер кашляет. Дым продолжает прибывать, как будто им наполнено все тело старика.
— Хорошая компания?
— Судите сами.
— У них одна проблема, — говорит он. — Они построили свой бизнес исключительно на низких ценах — эффективно, но рискованно. Я об этом писал. Женщина легкого поведения быстро становится популярной, но ее ждет разочарование, если она захочет найти себе верного мужа. Иными словами, лучше качество, чем дешевизна. Бесчисленные скидки — это скольжение под откос, поэтому я посоветовал им пересмотреть свою стратегию. Таскать живой груз из пункта А в пункт Б — этим никого не вдохновишь. Всего лишь перевозка. А вот упор на человеческую общность разожжет живительное пламя в душе всех участников процесса, как работников, так и пассажиров. Согласны?
