— Полагаю, оно означает, что твоя мама сейчас не очень счастлива с твоим папой.
— Мама сказала, что вы разрушительница семьи.
Я ущипнула Мику за руку, чтобы заткнулся наконец.
— Понятно. — Ребекка протянула ему пачку жвачки.
Мика изъял три пластинки, распаковал и, слепив их вместе, сунул в рот, все разом.
Вышел из дому папа и двинулся к нам, по-петушиному вскидывая ноги.
— Ну что, Ребекка, я вижу, ты уже познакомилась с мисс Вирджинией Кейт и с мистером Микой.
— Да, мы очень мило побеседовали.
— Букашечка, Мика, это ваша мачеха. — Он положил руку на ее плечо. — Моя новая жена.
Мне стало нечем дышать, такое уже было однажды, когда оборвалась веревка у качелей и я с лету ударилась спиной об землю. Мика, резко развернувшись, выплюнул жвачку папе под ноги.
Папины пальцы быстро-быстро постукивали по плечу его новой жены.
Я повернулась к Мике, но он уже убежал.
Папа что-то шепнул Ребекке на ухо, потом она ему, потом он вернулся в дом.
Я бросила Ребекку и осторожно подобралась к окну.
Мама бушевала.
— …Вали отсюда, дерьмо поганое, убирайся вместе со своей шлюхой, которую ты привез в шикарной тачке. Это мамочка купила своему масенькому новую бибику, да?
— Прекрати говорить о Ребекке в таком тоне. Это раз. А во-вторых, тебя не касается, что делает или не делает моя мать.
— Ну да, не касается, кто бы сомневался.
— Я приехал сюда не цапаться с тобой, а повидаться с детьми.
— Мистер Гордец. А кто тайком завел другую жену, не сказав мне и детям?
— Я хотел сообщить им самолично. И тебе.
— Почему ты так, Фред? Почему? Я любила тебя.
Стало очень тихо. Я слышала собственное дыхание. Что думал обо всем этом папа? Может, он сейчас скажет, что тоже ее любил? Я с надеждой ждала. Папа вернется, скажет той, в машине, чтобы простила его, у него уже есть семья в Западной Вирджинии.
— А ты храбрая, Кэти.
Сердце мое ухнуло в пятки.
— А что ты хотел? У меня на руках наши дети и заботы об этом доме.
— Позволь тебе напомнить, что не все наши дети у тебя на руках.
— Ублюдок!
Кто-то громко заплакал, и отец спросил:
— Энди, что ты делаешь под столом?
— Марш в свою комнату, Энди, сейчас же, — приказала мама.
Я услышала, как Энди, топая, убегает и сквозь слезы кричит:
— Энди сам убегит! Я очень грустный!
Папа снова заговорил:
— …приехал повидать детей, а не ссориться с тобой.
— Ха! Долго же ты собирался.
— Надо было обустроиться.
— Обустроиться? Ну ты и говнюк.
— Я обязан был твердо встать на ноги, подумать о будущем детей.
— Раз так… мистер Говношекспир, покажите, какой вы отец. Забери с собой Мику.
В голове моей зажужжали шершни.
— Забрать Мику?
— Да.
— У меня теперь жена. Она пока не ко всему привыкла.
— Выбирать тебе, Фред.
— Да погоди же ты. Дай поговорить с Ребеккой.
— Это ведь и твои дети. И остаются ими, даже если ты решил целиком сменить семью, а свою бросить.
— Ты не очень-то логична.
— А ты? Говоришь, что хочешь быть хорошим отцом. Одна трепотня. Ля-ля-траляля.
— Ладно. Считай, что договорились. Мика поедет с нами. Довольна?
— Еще бы. Я была так счастлива, когда ты уехал, а теперь вот и Мика. Отгрызайте от меня по кусочку, пока всю не сгложете.
— Только не строй из себя мученицу.
— Твоя новая с визгом умчится туда, откуда ты ее взял, сразу, как только ты предъявишь ей сына.
— «Ослам привычна тяжесть».[14]
— Пошел ты на фиг со своим долбанутым Шекспиром.
Раздался тяжелый топот папиных ботинок.
Мама позвала Мику, потом открыла заднюю дверь и снова громко его позвала. Голова моя раскалывалась, виски будто сдавило обручем. Я вбежала в дом. В спальне братьев Мики не было. Я залезла в шкаф, свет из скважины для ключа был слишком ярким. Я закрыла глаза. И верхом на Фионадале стала подниматься на свою любимую гору. Кто-то позвал меня по имени. Я понеслась галопом, копыта стучали все громче. И снова прозвучало мое имя. Я прижалась лицом к атласной потной шее. На землю меня вернул скрип двери черного хода и надрывный вопль Мики:
— Ви! Ви! Скорее!
Я опрометью бросилась к черному ходу, брат был уже во дворе, с огромным зеленым чемоданом. Мика подошел к клену, отломил веточку и сунул ее в карман. Он переоделся в чистые джинсы и клетчатую рубашку, пуговицы были аккуратно застегнуты. Оглянулся, нашел взглядом меня. В черных глазах мерцала тревога. А я вдруг увидела, каким красавцем станет мой старший брат, когда вырастет. Мы вместе обогнули дом и вышли на газон перед крыльцом. Подошел откуда-то сбоку Энди и остановился перед нами. У меня перехватило горло.
— Почему ты уезаешь? — спросил Энди.
— Так надо, — только и сказал Мика.
Я обняла его и не отпускала. Он не отталкивал меня и не обзывал приставалой. Поверх его плеча я глянула на Ребекку и решила, что должна ее возненавидеть. Папа, наклонившись, что-то ей говорил, а она смотрела на нас, только на нас. Лицо у нее было грустным, но меня это не трогало. Подошел папа, взял чемодан. Энди обвил руками папины ноги.
— Папа, ты тока не убегай, не нада-а.
Я теснее прижалась к Мике. Представила, как на нас смотрит из окошка миссис Мендель и сердце ее разрывается на части. Еще бы, тут вон что творится…
Я увидела перепуганные глаза Мики, никогда еще не видела своего брата в такой панике. Ладони его были мокрыми от пота. Папа опустил чемодан на землю и стал отрывать от себя Энди, уговаривая:
— Сынок, прости, папе пора уезжать, прости.
Энди побежал прочь, изо всех силенок, взрыхляя ногами прошлогодние листья. Папа растащил нас с Микой и, крепко обхватив его за руку, повел. Мой сильный, рослый брат упирался, но папа был выше и сильнее и заставил его подойти к машине.
Потом папа вернулся за чемоданом Мики. Подошел, приподнял пальцем мой подбородок.
— Прости, Букашечка. Я страшно виноват.
Я с размаху его стукнула. Папа схватился за живот.
— Букашка моя, нет…
Даже не взглянув на него, я подбежала к машине.
Но Мика выставил вперед ладонь и помотал головой. Я почувствовала себя глупенькой, перепуганной насмерть малявкой.
— Скажи Бастеру, что мне пришлось уехать, — распорядился он.
Он забрался на заднее сиденье и уставился прямо перед собой. А я все смотрела и смотрела на своего брата, мысленно укоряя его за то, что так легко поддался. За то, что бросает меня и Энди на маму. Папа положил чемодан рядом с Микой и снова повернулся ко мне. Я сделала вид, что не заметила слез у него на глазах. Мама так и не вышла из дома. Мне хотелось возненавидеть и ее.
Папа сел за руль, завел мотор и подал назад. Мика взглянул на меня и поднял вверх большой палец. По глазам брата я поняла, что он уже далеко отсюда. Я помахала ему ставшей вдруг чужой рукой. Чужими были ноги, скрытые по щиколотку травой. Все тело стало не моим. Когда машина отъехала, я вспомнила, что эта женщина так и не отдала мне книжку. И еще я вспомнила тот день, когда кричала Мике, что он никогда-никогда не уедет.
Мика уехал. И я забрала себе его альбом для рисования, повесила на стенку под пасхальной открыткой. Мама велела не кукситься, хватит уже, от этого становилось еще хуже.
Чуть позже я услышала ее разговор с Мусей-Бусей.
— Одного увезли, можешь радоваться. — Она постукивала ногтями по столу. — Да, сделка есть сделка, черт возьми. Деваться мне было некуда, и ты теперь терзаешь меня, как стервятник, дорвавшийся до падали. — И снова стук-стук-стук ногтями. — Что ж, надеюсь, теперь ты довольна, бессердечная сука. Погоди, они вернутся ко мне. Вот увидишь. — Стук-стук-стук. — Так и знай. — Мама швырнула трубку.
Ночью я слышала, как плачет в своей комнате мама, и Энди тоже — в своей.
В голове моей носились рои шершней, заглушая зловещим жужжанием эти рыдания.
ГЛАВА 13. И кого у нас тут не хватает? Тебя!
Появлялся призрак Мики, будто его больше не было на свете. Преодолев страх, я начинала всматриваться, и оказывалось, что это кудесили солнечные лучи, падавшие из окна, или тень на полу.
Со временем Энди перестал спрашивать, когда вернутся папа с Микой, что было еще больнее, лучше бы уж спрашивал. Когда ему ночью становилось одиноко и страшно, он шел ко мне. Подойдет к кровати и ждет, когда проснусь. Иногда я спала на кровати Мики, так Энди было спокойнее. Однажды слышу, шмыгает носом, уткнувшись в подушку. Прилегла рядом, стала гладить по спине, и он вроде уснул. Но нет.
— Сестра?
— Да?
— Можно я буду звать тебя сестренкой? Как Мика.
— Сестренкой… Глупо вроде.
— А вот и нетушки. — Он глубоко вздохнул. — Сестренка?
На это я тоже вздохнула:
— Что, Энди?
— Здесь кто-то ходит.
