Ознакомительная версия.
Тем временем, то есть пока она сидела у себя за компьютером, домой явилась ее дочь Маша. Погруженная в свои сомнения, Людмила не услышала даже, что дочь пришла не одна, а с Сережей, сыном Константина, с которым они вместе учились и, что называется, дружили. Молодые люди прошли в Машину комнату и, закрывшись, некоторое время провели там тихо. Но примерно через час они проголодались и вышли. Маша заглянула к Людмиле в двери.
– Привет, ма! – поздоровалась она. – Скажи, что нам поесть.
– Кому это – нам? – удивилась Людмила.
– Нам – это нам…
– Здрасте! – послышался Сережин голос, и в дверях показалась его голова.
– А… Здравствуй, Сережа, – Людмила сдержанно улыбнулась.
– Ой! – воскликнул вдруг юноша. – Да это же мой папахен.
– Где? – Людмила вздрогнула.
– Да вон, у вас в «одноклассниках», – он показал на компьютер, где на экране красовалось фото Константина. – Вы, значит, тоже в это играете?
Его ухмылка не понравилась Маше.
– Ну и что, – защитила она мать, – все пожилые в это играют.
– Я же и говорю, – Сережа пожал плечами.
Пока они препирались, с Людмилой произошло преображение. К большому Машиному, да и Сережиному удивлению, она заявила вдруг, что сама накормит их ужином. Она отвела детей на кухню и действительно накормила и лично напоила их чаем. Особенно ласкова она была с Сережей, чем могла бы его смутить, если бы он в принципе умел смущаться.
И вот, когда чаепитие их уже подходило к концу, неожиданно в прихожей раздался звонок. Потом Людмила станет уверять, что уже когда она шла открывать, то знала, кто там за дверью, – дескать, сердце ей сразу все сказало. Но я думаю, что это будет такое сочинительство постфактум, хотя и простительное. Словом, вы поняли – это был Константин.
– Здравствуйте. Вы Людмила?
Он улыбался не байронической, но симпатичной, чуть застенчивой улыбкой:
– Просто невероятное совпадение – я только что зашел на «одноклассников», и что бы вы думали…
Договорить он не успел, вернее, я не успел досочинять, потому что меня отвлекла Тамара. Вопрос неотложный – что мы будем брать на ужин: отбивную или край на кости? Не знаю, что больше подходит случаю, мне, в общем-то, все равно, но приятно, что она со мной советуется. Завтра, когда я уже в одиночестве стану доедать это мясо, мне опять-таки приятно будет вспомнить, как мы на пару ходили в магазин. И вообще как мы с Томой «сходили налево». Согласитесь, в этом есть что-то не только грустное…
В паре километров от меня, то есть от моего микрорайона, расположены так называемые «поля орошения». Те, кому этот термин кажется слишком поэтическим, именуют их отстойниками либо очистными сооружениями. По сути же это место является мегавыгребной ямой, куда стекаются фекалии мегаполиса. Не все, конечно, но значительная их доля, в том числе и моя. Поля эти находятся от меня к северо-востоку, и при соответствующем направлении ветра я вспоминаю об их существовании. В прежние времена, благодарение богу, норд-ост в наших краях был гостем нечастым, однако с недавних пор я стал замечать, что московская роза ветров сделалась ко мне менее благосклонной – видимо, из-за общих климатических изменений на планете. Последние двое суток я угощаюсь ветром с полей непрерывно. Он не приносит ни тепла, ни дождика – один лишь навязчивый, всепроникающий аромат, от которого нет спасения даже при закрытых форточках.
Утешает меня лишь то историческое осознание, что запах этот сопровождал человечество во все века его существования. Предки наши боролись с ним, сжигая в клозете газетку, а потом изобрели дезодоранты. Правда, в данном случае клозет слишком велик – для его освежения не хватило бы всех дезодорантов мира и даже совокупного тиража московских таблоидов. Известно, что в годину народной беды, во времена различных потрясений и смут запах наступал, усиливаясь до степени вони. Впрочем, сегодня он не так страшен и ощущается скорее как обонятельная неизбежность. Мало ли таких неизбежностей действует на другие наши органы чувств? Телевизионная реклама, например, – она накатывает, и терпи.
Нет, сегодня я народной беды не предвижу; надо лишь терпеть и ждать перемены ветра. И от нечего делать анализировать ассоциации, которые норд-ост будит в памяти. Мне лично он навевает воспоминания из моего детства. Вы уже в курсе, что детство мое прошло в небольшом подмосковном городке Васькове, где у родителей моих был небольшой собственный домик. Сейчас бы нас назвали индивидуальными застройщиками, а тогда, вместе с обитателями сотен подобных васьковских домиков, мы значились гражданами, проживающими в частном секторе. Не знаю даже, что лучше звучит. И все у нас было частное, сиречь индивидуальное, включая собственные поля орошения, хотя термином этим мы не пользовались. На каждом участке, в самом заросшем, тенистом его углу имелись особая яма-накопитель и над ней дощатое сооружение с необходимым запасом старых газет.
Вот, оказывается, как давно я живу, раз помню такую древность. Но задолго еще до моего рождения, до образования какого-то другого, нечастного сектора, даже до появления газет, Васьково уже существовало, и в нем жили васьковцы. И поскольку они жили, то, безусловно, в меру сил производили и отдавали земле продукт своей жизнедеятельности. Исчислите количество этого продукта, произведенного многими поколениями васьковцев, и вам станет ясно: городишко давно должен был бы в нем утонуть. Но почему же этого не случилось? Почему за сотни лет своего существования Васьково не погрязло в собственных, скажем грубо, фекалиях? Ну конечно же, благодаря ему – благодаря человеку с ведром, представителю одной из древнейших профессий. Имя ему – ассенизатор, хотя раньше он звался по-другому. Вот о нем-то я и поведу разговор.
Татаро-монголы вынуждены были кочевать с места на место и постоянно сражались за территории оттого, что регулярно загаживали свои стойбища. Они были хорошие воины, но плохие ассенизаторы и в результате не создали устойчивого государства. Васьковцы выиграли историческое соревнование, потому что пошли другим путем. Они нашли безземельного мужичка и дали ему лошадь, телегу с бочкой и, главное, ведро на палке. Снарядивши его таким образом, васьковцы поручили мужичку ездить по дворам и вычерпывать из поганых ям то, что там накопилось. Оттого-то и ямы эти по сей день именуются выгребными. Мужичка же прозвали черпальщиком, а за глаза – говночистом.
Я застал его в раннем детстве – черпальщика с ведром на палке. Потом вместо лошади с телегой ему дали машину, а ведро осталось лишь на всякий случай, так как в основном машина сосала все сама. Для тех, кто не распознал бы машину по запаху, на ней написали: «ассенизационная». Черпальщика по такому случаю тоже переименовали в ассенизаторы, хотя за глаза продолжали звать по-прежнему.
Конечно, я понимаю, что черпальщик, виденный мною в детстве, был далекий потомок первого, которого призвали в пику татаро-монголам. Но мне невдомек, откуда вообще у васьковских черпальщиков брались потомки, ведь все они, сколько я знаю, были людьми неженатыми. Девушки и недевушки по понятной причине всегда сторонились их, да и мужчины, здороваясь, избегали рукопожатий. Такова уж оборотная сторона этой очень нужной, но неблагодарной работы.
Ветер с полей… Помню, как гоняли нас, васьковских сорванцов и похитителей яблок, ревнители частной собственности. За потраву чужих участков многим из нас доставались пониже спины воспитательные заряды соли. Но и мстили мы за себя жестоко: раздобывши пачку дрожжей, мы тайно подбрасывали ее своему обидчику – куда? – конечно же, в выгребную яму! Если у вас есть кто-то, кого вы по-настоящему ненавидите, а у него имеется выгребная яма, поступите с ним так же. Уверяю, эффект превзойдет ваши ожидания – продукт хлынет лавой из отхожего места, и, чтобы справиться с ним, во всей округе недостанет ассенизационных расчетов.
Вот рассказал, и тревожно стало на душе: уж не даю ли я неосторожную подсказку потенциальному террористу? А ну кому-нибудь придет в голову ссыпать самосвал дрожжей в московские очистные? Ужас… Впрочем, надеюсь, они хорошо охраняются.
Ветер с полей… Я видел эти поля – видел с высокого берега реки Москвы. Издали они напоминают не поля, а рисовые чеки или большие прямоугольные пруды. Поверхность этих прудов весьма обширна. Не знаю, какова их глубина, но думаю, что достаточная. Хочется верить, что поблизости от них не играют дети, ведь это опасно. Со мной был такой случай: помню, играли мы с ребятами в «казаки-разбойники», и я, прячась в чужом дворе, спрыгнул в какую-то яму. Вы догадались – яма оказалась выгребной; и я об этом догадался, уже когда было поздно. Хозяева перенесли сортир в другое место, а старую яму оставили открытой – возможно, не без умысла. Яма была глубокой; самостоятельно выбраться из нее я не мог. На вопли мои собралось немало народу, но доставать меня никто не спешил – кто-то даже советовал послать за черпальщиком. Кончилось, конечно, тем, что прибежала моя матушка и, зажавши нос, вытащила меня, свое сокровище, как вытаскивала из других, больших и малых передряг. Домой она гнала меня прутиком, как козу…
Ознакомительная версия.
