Когда он вернулся в спальню, красный махровый халат лежал на табурете, а полог балдахина был задернут от изножья до подушек. Леди Малквист высунула в проем голову и выставила голое плечо. Она прикусила губу и улыбнулась:
— Боси.
Мун попытался сказать что-нибудь, что придало бы ему смелости, искупило вину, облагородило этот миг.
— Думаю, я люблю вас, — сказал он.
— Это не обязательно, Боси, и не так уж важно.
Одной рукой она обвила его шею, притянула к своему рту, словно русалка, завлекающая утопшего моряка в свою пещеру, втащила под полог и уложила в мягком сером свете, блуждая пальцами по его телу, присосавшись к его рту, вращаясь под ним с подводной грацией, крепко стискивая, издавая морские стоны, которые задерживались в затопленных помещениях его разума, где все страхи распались на пряди водорослей, уплыли и исчезли, пока он цеплялся за святилище конечностями и ртом. С огромной благодарностью Мун трудился над ее телом, которое, казалось, надулось вокруг него, и последняя очистительная судорога сотрясла его, оставив упокоенным, безжизненным, невесомым. Он почувствовал, как ее тело освободилось и, дыша ртом, она осела, растянулась на постели, отделившись вздохом, и обмякла под ним, восхитительная надувная женщина с ярмарки.
— А теперь лучше зови меня Лаурой.
Мун неподвижно лежал, пытаясь воспротивиться возвращению в мир. Беспокойство возвращалось к нему урывками, в случайном порядке: мысль о том, что его туфли пачкают покрывало, перемена освещения, ленивое любопытство относительно бомбы, тикающей в кармане его пальто внизу, закрывшаяся где-то дверь. Упершись носком в пятку, он, не расшнуровывая, стянул туфли. Столкнул их с края постели и исследовал свой душевный покой на предмет изъянов. Бомба опять затикала. Он открыл глаза и увидел, что он один в комнатке внутри комнаты.
Мун сел и оправил одежду, опечалившись вытянутыми коленками и шутовской жалкостью спущенных штанов. Действительно ли в этом провале во времени, в себе и в памяти не было ничего смешного? Он подумал, что, быть может, все-таки смирится с жизнью, если сможет время от времени (два-три раза в день) встречать леди Малквист с целью утоления сексуального зуда. Он позволил себе погрузиться в последние несколько минут, а по возвращении обнаружил, что в одиночестве сидит на кровати бывалым мужчиной.
«Я это сделал, — в изумлении думал он. — Я возлег с леди Малквист (как поэтично!). Трахнул ее, — похвалялся Мун-якобинец, — был с ней близок, — заявлял Мун-журналист, — имел сексуальную связь, — думал Мун-святоша. — Я совершил прелюбодеяние, — признавался Мун-соответчик, — изведал плотские утехи, — клялся Мун-юрист, — в библейском смысле я познал ее…
У меня была интрижка с Лаурой Малквист. (О хитроумный Мун!)»
Он свесил ноги со своей стороны постели и наступил на осколок разбитой бутылки из-под виски, вонзившийся сквозь носок в пятку его единственной здоровой ноги.
Мун опять сел и стянул носок. Кровь сочилась из глубокого пореза. Он попытался зализать его, но не дотянулся. Снова встав, допрыгал до туалетного столика, надеясь отыскать что-нибудь для перевязки, и действительно обнаружил белый хлопчатобумажный пояс, которым и перевязал ногу, проделав новую дырку для пряжки. Изрядное количество крови отметило его маршрут по ковру, а сквозь краснеющий пояс просачивалось еще.
Он оглянулся в поисках жгута, а потом вспомнил, что видел в гардеробной вешалку с галстуками. Он прохромал туда через дверь, выбрал черный галстук и туго перетянул им икру.
— В чем дело, Боси?
— О… Дверь в ванную была открыта. В ванне, натирая себя губкой, стояла леди Малквист.
— О, прости. Несмотря на плотские утехи, траханье, близость и законное прелюбодеяние, он сконфузился.
— Ты поранился.
— Ногу порезал. Ничего страшного.
— Подожди минутку, Боси, я пошлю за бинтами.
— Не стоит, я сам перевязал. Вообще-то мне надо идти, у меня дела.
— Ты не можешь так идти.
— Ничего страшного.
Он вдруг понял нечто, ранее от него ускользавшее.
— Я хочу тебе кое-что принести, — сказал он.
— Что?
— Кое-что.
— Сюрприз?
— Да. Она прикусила нижнюю губу и прищурилась:
— Готова поклясться, я знаю, что это.
— Готов поклясться, что нет.
Он не осмеливался на нее взглянуть. Она невинно стояла лицом к нему, игриво глядя на него и обеими ладонями прижимая губку к подбородку, словно камешек.
— Подскажи.
— Начинается на Т.
— Текила!
— Подождешь — увидишь.
Он кивнул ей, не желая уходить, но слегка обеспокоенный подобным пульсу тиканьем, пробуждающим тяжелые воспоминания.
— Лаура, — сказал он, чтобы сказать это, и, повернувшись на здоровой пятке, возвратился в спальню.
Пояс порыжел от крови. Он натянул поверх него носок, втиснул ногу в туфлю и похромал по лестнице вниз. Пятку жгло, а затянувшийся старый порез на пальце второй ноги саднил.
В прихожей было пусто и так тихо, словно в нее давным-давно никто не входил. Мун снял с вешалки пальто и открыл переднюю дверь. Сеялся мелкий холодный дождик. Продавец газет соорудил себе капор из «Ивнинг стандард». В нем он выглядел до странности забавно, за исключением того, что вместо «Поцелуй меня быстро» на нем значилось «МИР СКОРБИТ». Дворник перестал мести и превратился в неубедительного зеваку с метлой. Человек-паук переместился на угол. Четвертого было не видать. Мун остановился надеть пальто, размахивая перед собой нагруженным карманом, и поспешно вышел на Бердкейдж-уок.
По людным меркам, которые были для него нормой, Сент-Джеймс-парк пустовал. Один-два человека укрывались под деревьями около входа, а когда он шел по тропинке к мосту, то увидел впереди еще одного, неподвижно стоящего под деревьями, и еще одного на другом берегу, под завесой плакучего вяза. Когда тропинка плавно повернула, он заметил: люди разместились так, что, пропадая из поля зрения одного, он тут же появлялся в поле зрения другого, и на какое-то мгновение ему пришло в голову, что для постоянного наблюдения за ним отрядили подразделение безликих людей в макинтошах. «Пайк, Гарнет, Рэгли, Мордлет, Лейк, Флекер, О'Шонесси, Смит, Кодрингтон и остальные, — боюсь, в субботу вам придется выйти на службу. Вот фотография этого типа Муна…» Он перешел мост над пузырящейся от дождя водой. Никто за ним не шел.
Дойдя до Мэлл, он помедлил, а затем, вспомнив, повернул налево и побежал под дождем, испытывая благодарность за то, что у него есть хотя бы мимолетная цель, к которой можно стремиться. Бежал он неловко, дергаясь и пошатываясь, чтобы не наступать на раны, перетянутая икра болела из-за жгута. Справа, отделенный от стоящих позади новых зданий завесой дождя, резал глаз своей древностью дворец Сент-Джеймс, отбрасывая ковыляющего под его стенами Муна на несколько столетий назад. Жгут разболтался и соскользнул на щиколотку.
Запыхавшись, он сбавил ход и похромал направо, на Куинз-уок. Пайк — если судить по внешности[19] — стоял под одним из деревьев, росших вдоль тропинки. О'Шонесси и Кодрингтон укрывались на эстраде слева. Тело Муна сотрясалось в паралитической рысце. Одной ноте было холодно, другой тепло. Он чувствовал, как его левая туфля заполняется кровью.
Приближаясь к Пиккадилли, он опять заволновался: возможно, кто-нибудь — одноногая дама, размер шестой, — добрался туда раньше его. Но туфля валялась там, где он ее бросил. Возбужденный своим рыцарством и перспективой вручить подарок своей Даме, он положил туфлю в карман. Он был уверен, что она не догадалась.
Пиккадилли оказалась еще более пустой, чем когда он пересекал ее раньше. Дождь усилился, и он поспешил под колоннаду «Рица». Под ней с удобством разместилось с полдюжины людей. Только один (Мордлет?) смотрел на него. В сторону Серкус прошелестела машина. Транспорта было очень мало. Однако, посмотрев на дорогу, он увидел ковбоя, ведущего в его сторону лошадь.
— Мистер Джонс!
Ковбой посмотрел на него, но это оказался не мистер Джонс, не Убоище, не кто-нибудь, кого он когда-либо видел прежде.
Мун безнадежно огляделся, сунув в карманы пальто руки: одна сжимала туфлю, другая бомбу. Нереальность его положения изумила его. Он помнил время, когда смысл и необходимость бомбы были для него самоочевидны и не вызывали никаких вопросов, за исключением отсчета, но теперь, когда время пошло, бомба в одном кармане значила не больше, чем туфля в другом, а то и меньше.
Он пересек Арлингтон-стрит, пытаясь уложить свою недавнюю историю в схему, которая смогла бы предопределить его следующий шаг. На следующем углу он заглянул на Сент-Джеймс-стрит и на левой стороне увидел невдалеке розовую карету, стоящую задом к нему.
Мун поспешил к ней, пройдя между клубами «Девоншир» и «Уайтс», между «Брукс» и «Будлс», и понял, что девятый граф так и не добрался до своего клуба: эта карета принадлежала не лорду Малквисту. Просто еще одна розовая карета.
